– Я встречал этого человека – он священник!

– Христианин, – подтвердил Юсуф.

Джон молчал. Ему говорили, что взятие Иерусалима было славной победой. Священник в Шербуре, который призывал ко Второму крестовому походу, снова и снова упоминал об этой победе, уговаривая жителей города вооружиться и превзойти деяния своих предков. Священник не рассказывал об убитых женщинах и детях и об улицах, по которым текли реки крови.

– Вот природа вашей великой победы, – сказал Юсуф. – Христиане – варвары, дикие животные.

– Но далеко не все. Наша вера говорит о любви и прощении. Иисус сказал нам: если враг ударит нас, мы не должны отвечать тем же – нам следует подставить другую щеку.

Юсуф кивнул:

– Ваш Иисус сказал много мудрых слов. Он считается одним из наших пророков. Но ответь мне: следуют ли крестоносцы его учению? Они сжигают урожай, убивают женщин и детей. Они ничего не знают о медицине и литературе. Они даже не понимают, зачем нужно мыться. Они фанатики, слепо следующие кресту. Даже ты, Джон, ты шел за языческим символом от своего родного дома до наших земель. И почему? Чтобы убивать и грабить именем Бога. Но ваши крестовые походы не имеют к нему никакого отношения. Аллах поворачивается спиной к столь жестоким деяниям.

Джон нахмурился. Многое из того, что сказал Юсуф, было правдой. За месяцы, проведенные на вилле Айюба, он узнал, что сарацины совсем не похожи на дикарей, о которых ему рассказывали дома. Они были культурными, учеными и часто добрыми, даже по отношению к своим рабам. По сравнению с Юсуфом и его семьей женщины и мужчины, которых Джон знал в Тейтвике, казались грязными варварами.

Очень многие из тех, кто шел в крестовый поход в Дамаск, сражались ради добычи, а не во славу Бога. Даже он сам отправился на юг не для того, чтобы воевать за Христа, а чтобы сбежать от своего прошлого. Но это еще не делало его варваром.

– Христианские рыцари люди чести, – сказал он. – А у варваров ее нет.

– Честь? – нахмурился Юсуф. – Честь ваших рыцарей позволяет им продавать своих друзей и солдат за мешок золота. Я был при дворе эмира в Дамаске во время осады. Эмир заплатил вашим рыцарям за то, чтобы они ушли из садов, и они так и сделали. Такие люди не знают, что такое честь.

Джон вспомнил о той давней ночи, когда он видел, как Рейнальд встречался на поляне с сарацином, подумал о тяжелом мешке, который нес Эрнаут. Теперь все сходилось. Именно Рейнальда подкупил эмир. Поэтому он и послал Эрнаута убить Джона: он хотел уничтожить единственного свидетеля своего предательства. Джон стиснул зубы от переполнявшего его гнева.

– Ваши рыцари храбры, – продолжал Юсуф. – Но это храбрость животных, а не людей. Они сражаются, чтобы удовлетворить свои аппетиты, но не ради чести. И, конечно, не во славу Бога.

Джон покачал головой:

– Среди нас есть люди чести. – Он отложил в сторону книгу и встал, стряхивая сено со штанов, шагнул к лестнице и стал спускаться вниз.

– Куда ты? – спросил Юсуф, когда Джон направился к выходу из конюшен.

– На сегодня с меня достаточно.

Джон вылил воду на спину последней из пяти лошадей мамлюков Айюба, которые ездили сегодня на охоту. В течение всей последней недели он избегал Юсуфа – с того самого урока на сеновале. Однажды утром Юсуф пришел за ним, когда Джон чистил одну из лошадей, но Джон его проигнорировал. Пока он не был готов к новому разговору. Проведенное в Баальбеке время позволило ему по-другому взглянуть на чужую жизнь, и теперь у него возник ряд неприятных вопросов, ответы на которые он прежде считал неколебимыми истинами. Юсуф же вновь их поднял, и все, во что Джон прежде верил – христианские догматы, праведность крестовых походов, превосходство рыцарей, – оказалось под сомнением.

Джон закончил смывать пот со спины лошади и принялся чистить шкуру. Закончив, он потрепал ее по шее напоследок, взял тунику, наброшенную на дверь конюшни, и вышел наружу. Он шел по узкому проходу между восточной частью виллы и внешней стеной, когда услышал звонкий смех. Джон замер, и сердце быстрее забилось у него в груди. А когда он обернулся, он увидел Зимат, которая выглядывала из окна.

– Салям, – сказал Джон, торопливо натягивая тунику.

– Салям. Ты мне нравишься больше без рубашки, – добавила на арабском Зимат. – Я никогда не видела франков без рубашки.

Брови Джона поползли вверх, и он подошел к окну.

– Неужели?

Золотые щеки Зимат стали алыми, но она не отошла от окна.

– Ты… ты говоришь на нашем языке, – наконец произнесла она. – Но как?

– Я не варвар.

– А я никогда и не говорила, что ты варвар.

– Но именно так вы о нас думаете, верно? – настаивал на своем Джон. – Мы яростные воины, чудовища и варвары.

– Да, я так думала, – призналась Зимат. – Но ты не такой. – Она посмотрела ему в глаза. – Ты меня спас.

Джон отвернулся:

– На моем месте так поступил бы любой рыцарь.

– Но ты рисковал жизнью. Тебе повезло, что ты уцелел.

– Я готов сделать это еще раз.

– Я знаю. – Зимат отвернулась. – Кто-то идет, – прошептала она, бросив быстрый взгляд на Джона. – Мне пора.

Однако она не шевельнулась, Джон посмотрел в ее темные глаза, и она встретила его взгляд не мигая. Тогда он наклонился, чтобы ее поцеловать, и Зимат ударила его по щеке.

– Как ты смеешь! – бросила она и захлопнула ставни.

Джон прикоснулся к щеке, по которой она его ударила, и на его лице расплылась улыбка. За мгновение до того, как закрылись ставни, он заметил, что Зимат улыбается.

Юсуф уклонился от удара, который нанес ему Селим, схватил его за руку, развернул и сделал захват шеи. Селим пытался сопротивляться, но вскоре сдался.

– Никогда не приближайся к противнику, который больше тебя, – сказал брату Юсуф, а потом отпустил его.

Юноши стояли друг напротив друга, уперев руки в бока и тяжело дыша. Юсуф стер пот со лба, посмотрел на голубое осеннее небо, окаймленное высокими стенами храма, и обнаружил, что солнце уже зашло за западную стену. Они тренировались более часа.

– Сегодня ты хорошо сражался, – сказал Юсуф Селиму. – Теперь можешь идти.

– Ты всегда отсылаешь меня слишком рано, – обиженно сказал Селим. – Я хочу остаться.

Юсуф покачал головой:

– То, что я собираюсь сделать, я должен делать в одиночестве.

Селим неохотно направился к выходу из храма. В течение последней недели Юсуф приводил его сюда каждый день, решив, что, если Джон отказывается ему помогать, он найдет другие способы тренироваться. Селим все еще оставался мальчишкой, но лучше так, чем ничего. К тому же Юсуф обнаружил, что сам стал лучше понимать, что делает, после объяснения младшему брату. Сначала они фехтовали на мечах, потом сходились в рукопашной схватке. И каждый день, отослав Селима домой, Юсуф приступал к самому трудному упражнению.

Он сделал несколько глотков из меха с водой, подошел к центру храма и сел, скрестив ноги, на каменном полу.

– Аман-Аллах, – прошептал он, закрывая глаза. – Да защитит меня Аллах.

Когда Юсуф в первый раз попытался сделать это упражнение, он спровоцировал приступ, после которого упал на пол и долго лежал без сознания. Его следующие попытки были лишь немногим более успешными. Тем не менее он решил продолжать до тех пор, пока ему не удастся преодолеть свою слабость.

Он сделал глубокий вдох с закрытыми глазами, задержал дыхание и начал считать про себя:

– Вахед, этнин, талата, арба, хамса.

Он не дышал, чувствуя, как накатывает знакомая паника, слушал биение пульса в висках и бешеный стук своего сердца. Он продолжал считать, заставляя себя сохранять спокойствие.

– Талатин! – прошептал он, добравшись до тридцати, и только после этого позволил себе сделать вдох.

Несмотря на то что его легкие горели, как будто он задыхался, Юсуф старался дышать медленно и ровно. Постепенно удушье прошло, и он радостно улыбнулся. Он впервые сумел подавить приступ.

Юсуф встал, надел мех с водой на плечо и покинул храм, спустившись по каменным ступенькам. Оставив позади развалины храмового комплекса, он оказался на улице, ведущей к дому, и замедлил шаг, наслаждаясь прекрасной погодой. Летняя жара спала, но до холодных зимних дождей было еще далеко. Наступило лучшее время года, и на улице мужчины работали под открытым небом, а женщины в чадрах месили тесто или шили. Юсуф прошел мимо них вверх по склону холма, приближаясь к дому. Увидев его, стражник, стоявший у ворот, кивнул.