Что говорила при этом Алевтина? Ничего. Она обходилась с братом учтиво, предупредительно, иногда и слишком раболепно, но ни словом не упоминала о делах, которыми его обременила, не думала давать ни малейшего в том отчета. Князь не имел духу потребовать у ней объяснения. Хвалынский терпел, терпел, наконец обратился письмом прямо к фон Драку и грозил ему взысканием и уголовным судом, если друг его не получит удовлетворения, по крайней мере, для поправления состояния вконец разоренных крестьян. Фон Драк отвечал, что занимается составлением подробного расчета и в непродолжительном времени уплатит все, причитающееся князю. Заботы не ограничились денежными делами: Тряпицын, в короткое время своего управления, притеснил и разорил несколько бедных соседей: пошли тяжбы, иски - и все это легло на Кемского. Он сделался стряпчим против собственного своего имения и узнал на деле все неудовольствия, затруднения и терзания, обременяющие несчастных челобитчиков. Дни его проходили в визитах по передним, гостиным и присутственным местам.
XLII
Многие из должностных людей, с которыми он принужден был вступить в сношения, были ему знакомы по прежней службе; некоторые были его товарищами в корпусе. Первый, к которому надлежало съездить, был генерал-майор Лютнин. Кемский знавал его прапорщиком. Он был в девяностых годах модником, ходил в темно-коричневом фраке, в шитом розами белом атласном жилете, в претолстом галстухе, в востроносых сапогах с желтыми отворотами, читал Новую Элоизу, Геснера, Флориана и Бедную Лизу, глядел на небо и плакал. Чувствительный прапорщик влюбился в то время в какую-то Полину, которая слыла чудом красоты, ума и воспитания. Она уехала с родителями из Петербурга в провинцию; он вышел в отставку и, как Дон-Кихот, полетел за нею. Наконец услышали в Петербурге, что верная любовь его увенчалась браком в сенгилеевском селе его тестя. С того времени протекло двадцать лет.
Лютнин занимал ныне важное место в том управлении, от которого зависело решение судьбы подсудимого офицера. Кемский, не доверяя прочности прежних связей, явился к нему не на дом, а в департамент, тотчас был допущен и принят с изъявлением искренней приязни.
- Что привело тебя, любезнейший князь, в наш департамент?
Князь назвал дело, по которому хлопочет.
- Мне совестно, - сказал Лютнин, - что ты посетил меня в департаменте. Позволь пригласить тебя ко мне на дом. Моя Пелагея Степановна будет рада старому моему товарищу.
"Пелагея Степановна? - подумал Кемский. - И он несчастный лишился жены! Полины нет". Он не имел духу сообщить свое замечание Лютнину, дал слово обедать у него на другой день и уехал, полный надежды на помощь приятеля. В назначенный час явился он к обеду. Лютнин встретил его с радушием, но притом с какою-то робостью.
- Пойдем, - сказал он, - я отрекомендую тебя жене! - Взял его за руку и повел чрез ряд великолепных комнат к кабинету, отделявшемуся от большой залы деревянною перегородкою. - Pauline, ma chere! - сказал он смиренным голосом, не входя в кабинет. - Позволь мне рекомендовать тебе друга и товарища моего детства, князя...
- Убирайся с своими князьями! - закричали густым басом из кабинета. - Твой экзекутор наделал мне столько хлопот, что я до завтра не справлюсь со счетами об одних канцелярских расходах.
Лютнин, смешавшись и покраснев до ушей, повел князя назад и в третьей комнате, оглянувшись, не идет ли за ним кто-нибудь, сказал вполголоса:
- Моя добрая Пелагея Степановна - мне правая рука. Она служит мне самым усердным помощником, и я, признаюсь, без ее пособия не успел бы справиться с моим хлопотливым местом. Детей у нас нет, так она все время, остающееся у ней от домашних занятий и сельского хозяйства, посвящает службе. Не поверишь, как я счастлив!
В это время что-то грохнуло в кабинете, и Лютнин вздрогнул, как при громовом ударе, только что не перекрестился. Хозяин всячески старался занимать гостя, который и сам предупреждал его в этом, заводил разговоры о прежнем житье-бытье, о корпусных товарищах и пр. Наконец чрез полтора часа после времени, назначенного для обеда, появилась в гостиной Пелагея Степановна, или Полина, высокая, дородная, черноокая, краснолицая дама. На поклоны и рекомендации мужа не обращала она внимания, а у Кемского, после первых приветствий, спросила:
- А что, батюшка, конечно, у вас есть дельце? Какое, смею спросить?
- Есть, - отвечал Кемский, - я объясню его Максиму Фомичу.
- И, батюшка! Он все забудет и перепутает. Чиновники его плуты и взяточники; потрудитесь лучше объясниться со мною. И если дело ваше правое...
- Кушанье поставлено! - возгласил дворецкий.
Князь повел Пелагею Степановну. Максим Фомич поплелся за ними. В столовой ожидали их экзекутор и дежурный; они, дрожа и бледнея, также сели за стол.
- Ну что вы, умные люди, - сказала Пелагея Степановна мужу своему, изволили делать сегодня? Чай, все заседание толковали о висте и о погоде! Вы не поверите, князь, что за люди эти мужчины! Настольный реестр для них чума: в дела и не заглянут. Секретари мошенничают, а они и ухом не ведут. Сколько по нынешнее число входящих? - спросила она у дежурного.
Тот вытащил из-за пазухи бумажку и прочел:
- Две тысячи семьсот восемьдесят четыре.
- А сенатских указов сколько не исполнено?
- Не могу знать, ваше превосходительство, - отвечал он, запинаясь.
- Вот порядок! - вскричала она. - Что это у тебя за уроды, Максим Фомич?
- Канцелярские служители, - отвечал он, также заикаясь, - канцелярские служители не могут и не должны знать о течении дел.
- Да вы и сами того не знаете: ай да государственные люди! Того и смотри что в министры махнет, а теперь и с дрянным департаментом не справится. Что подряд на курьерских лошадей? - спросила она у экзекутора.
- Никто не берет ниже цены, объявленной Лысовым.
- Мошенники, плуты, злодеи! Берут деньги безбожные, а ставят лошадей прескверных. Вчера мой курьер проездил за шляпкою к мадам Мегрон два часа с половиною. Слыхано ли это?
Таким образом продолжалось во весь обед. Кемский рад был, что генеральша при текущих делах забыла о его иске. Лишь только встали из-за стола, князь улучил минуту, когда Полина толковала дежурному о неподскабливании бумаг в титуле, и поспешил выйти из этого канцелярского аду.
