– Фамилия?

– Абубакаров.

– Имя-отчество?

– Мазгар Абубакарович.

– Год и место рождения?

– 1978, село Кулаб. Ленинский район.

– Жалобы есть?

– За что я здесь?

– Жалобы есть, спрашиваю? За что – это не ко мне.

– А к кому?

– Тебе скажут.

Квадрат исчез. Он в отчаянии оглядел камеру, хотелось пить, вымыть лицо, руки. И тут в углу он заметил пластиковую бутыль, на дне которой было немного воды, и которая, видимо, ему досталась в наследство от прежнего обитателя камеры. Он жадно припал к горлышку и, не отрываясь, выпил всю воду. «Надо действовать, – решил он, – в конце концов, я гражданин страны, имею права, я имею право знать, в чем я обвиняюсь». Мысли его снова прервал лязг засова, окошко в двери распахнулось, и человек в тюремной робе протянул ему миску, два куска хлеба и пластиковую бутылку с водой. «Завтрак», – догадался он, и, пока на кровати устраивал миску с кашей, чтобы она не опрокинулась, квадрат захлопнулся, оставив его наедине со своими мыслями. Прошло еще какое-то время, когда подошли к двери и назвали его фамилию и команду: «На выход».

Сердце его было готово выскочить из груди. Наконец!! Разобрались! Его отпускают. Однако действительность оказалась иной. Пройдя бесчисленное количество коридоров, стальных дверей и железных решеток, он оказался в бетонном пенале размером метр на метр с маленьким вентиляционным окошком в двери в несколько сантиметров.

Он устал стоять, ноги затекли страшно. Следуя своим учительским навыкам, привыкший чувствовать кожей сорок пять минут урока и десятиминутный перерыв между уроками, он посчитал, что простоял уроков шесть, если не больше, лечь он не мог, пенал был маловат для этого, его не остановил бы даже оплеванный пол с высохшими разводами зековской харкоты, прилипшей грязи и засохшей крови. Найдя, наконец, удобную позу и прислонившись одним боком к стене, а лбом опершись в железную дверь, он попытался отдохнуть. Когда дверь внезапно распахнулась, от неожиданности он упал на пол, сильно ударившись коленом о бетон, и, лежа на боку, корчась от боли и унижения, он не понимал, над чем хохочут эти молодые люди в униформе. Кто-то из охранников ударил его ногой, и, едва поднявшись, он почувствовал пинок в зад и полетел в сторону двери. Гогоча и сопровождая команды ударами дубинок, охранники вывели его во двор и после тщательного досмотра затолкали в автозак. Еще через два часа он был уже в другой тюрьме, как он понял, расположенной в какой-то промышленной зоне, куда даже через толстые, закопченные стекла запертой форточки доносились звуки тепловозных гудков, лязги стыкуемых вагонов и бубнящего громкоговорителя, указывавшего какой вагон и куда прицепить. Лестница в тюрьме вела куда-то вниз, но вели его недолго и, вопреки своему ожиданию, он оказался не в камере, а перед дверью, на которой висела табличка «Комната допросов».

– Стоять, лицом к стене, – скомандовал охранник и постучал ключами в дверь.

– Зайдите, – раздалась команда, и, войдя, он увидел немолодого человека в цивильном костюме, сидящего за столом и лениво перемешивающего какую-то темную жидкость чайной ложкой в большой фарфоровой кружке.

– Садись, – скомандовал тот и, обращаясь к охраннику, бросил, – вы свободны, когда закончим, позову.

Сев на табуретку, он с надеждой посмотрел на человека за столом. Словно боясь спугнуть удачу от того, что наконец-то за сутки, показавшиеся ему целой вечностью, нашелся человек, готовый его выслушать, он нерешительно поднял голову и поздоровался:

– Салам-алейкум!

– Ва алейкум салам, – ответил тот и тут же предложил: – давайте познакомимся, установим личность вашу и приступим к допросу. Я – старший оперуполномоченный управления по борьбе с терроризмом МВД республики, майор Рашидов, буду заниматься вашим делом по поручению следователя, практически исполнять его обязанности. Ясно?

– Ясно, но я хотел бы знать, почему я здесь?

– Все узнаете, давайте приступим к допросу, а после мы все выясним, что вас интересует, и я отвечу на все ваши вопросы.

– Фамилия, имя, отчество?

– Абубакаров Мазгар Абубакарович.

– Год, дата и место рождения?

– Село Кулаб Ленинского района, 30 марта 1978 года.

– Где проживали?

– Село Кулаб Ленинского района.

– Кем работали?

– Учитель биологии Кулабской средней школы.

– Образование?

– Высшее.

– Военнообязанный?

– Да.

– Ранее судимы?

– Нет.

– Семейное положение?

– Холост.

– Значит так, Абубакаров, вы подозреваетесь в экстремистской деятельности, а также в призывах к насильственному свержению конституционного строя, пособничестве незаконным вооруженным формированиям и, возможно, в совершении иных противоправных действий, наличие или отсутствие которых будет проверено, поэтому вы здесь, и поэтому я буду задавать вопросы, а вы будете отвечать. Ясно?

– А адвокат?

– А зачем вам адвокат, если вы невиновны? А у вас есть деньги на адвоката?

– Нет. Но я знаю, что государство может выделить бесплатно.

– Послушай, – доверительно обратился тот, переходя на «ты», – я тебя допрошу, и может быть, ты пойдешь домой, ты же хочешь домой?

– Да, хочу.

– Хорошо, я буду задавать вопросы и записывать, ну или побеседуем, а потом я запишу.

– Я готов.

– Вот вы как относитесь к существующей власти?

– К какой?

– К центральной, – ответил следователь и уважительно посмотрел на стену, где висел небольшой портрет президента и премьера, ставший непременным атрибутом всех официальных учреждений. Неизвестный фотограф умудрился снять их таким образом, что взгляд их был точно направлен на то место, где обычно сидели следователи, словно они следили за тем, насколько исправно следователи и дознаватели, допрашивающие в этом кабинете, исполняют свои обязанности.

– Никак. Они далеко и здесь ничего не решают.

– А к республиканской?

– То же самое, я в селе, они в столице, наши пути не пересекаются.

– Но вы, общаясь среди учителей, жаловались на власти. В частности, прилюдно оклеветали заведующего районным управлением образования?

– Нет. Я всего однажды высказался на учительском собрании о том, что почему, если нет денег на ремонт школы, нашлись деньги на новый «Ландкрузер» для заведующего РУНО.

– И?

– И все.

– А как насчет призывов к неповиновению во время К.Т.О. (правового режима контртеррористической операции) в вашем селе в ноябре прошлого года?

– Ну, знаете, я выразил общее мнение, да и то, когда на улице случайно встретил главу села с какими-то людьми в милицейской форме, и я просто спросил их, для чего из-за двух разыскиваемых террористов перекрывать блокпостами село на два месяца? Школьникам обыскивать ранцы, на перекрёстках улиц устраивать пропускные пункты? Не пропускать машины с продуктами? Не выпускать больных в районную больницу? К нам в село не могла проехать даже скорая помощь, она ожидала за границей села, пока к ней волокут больного, а ученики, которых мы учим патриотизму и любви к Родине, жаловались, что военные обыскивают их ранцы. Нам всем было очень тяжело и унизительно чувствовать себя заложниками.

– Но ваше село не выдало бандитов!

– Большинство их, этих бандитов, и не знает. Например, я их не знаю. И искали их за какие-то дела в других местах, и второе, за время К.Т.О. солдаты и милиционеры унесли из домов все, что можно было утащить ценного. Разве государство поощряет мародерство?

– Но вы, общаясь среди учителей, неоднократно возмущались органами правопорядка?

– Я уже говорил об этом, как же не возмущаться? Перекрыли все улицы, не выехать и не заехать никуда. Два месяца изоляции. В домах, куда заходила милиция, исчезло все более или менее ценное. Я думал, что можно искать преступников, не наказывая неопределенное количество людей, тем более непричастных.

– Хорошо. – Следователь заглянул в какой-то листок и спросил, – А почему в конце ноября того же года на сельской площади вы вступили в спор с местным имамом о религии, подвергая сомнению курс администрации республики и духовенства?