Произошло нечто прекрасное, ей захотелось творить. Я уже был свидетелем подобной перемены, когда она извлекла из небольшой сумочки блокнот и карандаш и, пролистав несколько страниц, начала что-то туда записывать. Иногда она прерывалась и в сторонке рисовала геометрические фигуры, облака и просто разные каракули, смотря куда-то вдаль.
О нет, уверяю вас, она вовсе не старалась произвести впечатление на меня или кого бы то ни было вообще. Она считала это совершенно обыденным делом, которое, впрочем, почти вывело меня из себя при нашей первой встрече, когда мне пришлось в течение 20 минут пить свой кофе в одиночестве, так как она была явно не заинтересована во взаимодействии со мной или этим миром хоть в какой-то мере. Закончив, она закрывала блокнот, убирала карандаш и снова обращала внимание на меня. Я думаю, что для неё я был не более чем ещё одним важным предметом для создания необходимой атмосферы, находясь в которой, она могла создавать новые работы. Возможно, я был стулом или, скажем, красиво изогнутой ножкой стола. Стоит признать, что все одарённые люди немного странные. Их осознание реально и видение этого мира выходит далеко за пределы осознания и понимания людей "обычных", отчего между ними часто происходят проблемы в общении и в восприятии.
Уверяю вас, что в литературных кругах, она была очень известна, и мне не раз довелось слышать такие лестные слова, как юное дарование и сравнение с поэтессами серебряного века. К своей популярности девушка относилась ровным образом никак, но чего она не любила, так это шумихи вокруг себя, отказываясь напрочь принимать участие в крупных литературных чтениях, предпочитая им квартирные сборы и вечера в небольших арт кафе, которые во время её выступления были набиты под завязку и, если бы организаторы после окончания вечера не уводили её через чёрный ход, где, конечно же тоже были фанаты, но в меньшем количестве, её бы, наверняка, разорвали на сувениры. Она не давала интервью и не рассказывала о дальнейших планах.
Она не любила микрофонов и читала свои стихи, стоя на сцене босой. Фиксированной программы не было, она и не требовалась, люди приходили слушать её. Когда она читала, переполненная аудитория замирала, дышала осторожно, как если бы они все боялись спугнуть нечто едва уловимое, дивное, невероятно изысканное, а спустя несколько минут взрывались аплодисментами, свистом и криком, восхваляя тем самым свою богиню.
Многим её стихи казались чудачеством, но только до тех пор, пока они воочию не могли насладиться тем, как она их читает.
Я слышал даже о том, что несколько тонко чувствующих юношей резали из-за неё вены, посвящали ей оды и любовные стихи, но всё это её мало трогало. Она отнюдь не была бессердечной или холодной, лишь считала всё это неважным излишеством, которое отвлекало её от главного - творить. Мне как-то даже подумалось, что она, возможно ещё никогда не была с мужчиной, эта мысль показалась мне пикантной, но я тут же устыдился её, густо покраснев.
Мы допили свой кофе, я расплатился. Последнее о чём она меня попросила перед уходом, это прийти на её выступление в бар "Морской кот", где время от времени проводились творческие вечера. Она сказала, что, когда я в зале, ей легче читается. Позвольте, я буду не скромен и посчитаю это глубоким признанием в симпатии, выраженным столь странным образом, ведь на деле, в её мире, я могу оказаться ещё одной барной стойкой, нужной ей для симметрии.
Человек, который пытается решить проблему.
Ему не спалось. И, хотя, часы показывали четверть третьего ночи, он до сих пор не смыкал глаз, пытаясь найти решение проблемы. Дело, в которое он вложил деньги, уже второй месяц с трудом окупалось в ноль. Просрочка по займу составила 2 месяца, количество звонков из банка увеличивалось день ото дня. Он знал, что постепенно его столовая, расположенная на оживлённом проспекте, начнёт приносить больше прибыли, но пока всё что он мог сделать - это страдать от бессонницы. Хуже всего было то, что наличности почти не оставалось. В столе на кухне было несколько пачек гречки, в холодильнике замороженные куриные грудки, несколько банок говядины, кукурузы и зелёного горошка. Он мог занять денег, но ему не хотелось быть должным кому-то кроме банка.
Этот месяц начался хорошо, меньше чем за неделю, прибыль составила треть от выручки прошлого месяца. Нужно протянуть ещё 3 недели и реструктуризировать кредит в банке, пока дела не пойдут на лад. Он ещё раз просчитывал в голове все возможные варианты. Хватает ли рекламы, адекватны ли цены, достаточен ли ассортимент, хватает ли акций и скидок. Возможно, стоит сделать 20% скидку на выпечку и готовую продукцию после 8 вечера. Выручка от такой продажи составит не более чем 4%, но это избавит его от товарных излишков, которые едва ли можно будет продать на следующий день, и привлечёт новых клиентов, это было определенно хорошей идеей.
Он лежал на кровати, не раздеваясь, погружённый в свои мысли. Постепенно усталость взяла своё и он начал моргать всё реже, проваливаясь, наконец в сон. Как же он хотел, чтобы появился какой-нибудь человек в шляпе и произнёс Аннарасуманара, и всё сразу наладилось. Глупо было на это рассчитывать.
Жизнь человека он условно мог запихнуть в кривого Гаусса. Где + 10 была идеальная жизнь, полная свершений, реализованных амбиций и счастья, а - 10, жизнь полная, лишений, неудач и разочарований. Его жизнь редко выходила за границы выше нуля. Хотя нет, он врал сам себе. Сквозь поверхностный сон, его мысли унеслись в санаторий Ялты, куда его, четырнадцатилетнего, отправили по социальной путёвке, как ребёнка из неблагополучной семьи. Он купался в море, ел досыта и впервые влюбился в девочку на год старше себя, в девочку со странным именем Анжелика. Тогда он бы дал этому явлению оценку в +8, сейчас же он оценивал его едва ли выше, чем +2. В целом, он оценивал свою жизнь где-то на уровне -3, умеренно дерьмовая. Отец бросил его ещё до рождения. Парня всегда удивляло, как кто-то вообще мог желать чего-то от такой женщины, как его мать. Она родила его на 34 году жизни, когда болезнь уже вовсю прогрессировала. Шизофрения. Он знал о ней всё. Знал всё о социальных пособиях, социальных службах, сиделках, нужде, травле в школе из-за неряшливого внешнего вида и постоянной нехватки денег. Знал о том, что государству было бы выгодней, если бы он и его мать просто отравились газом, ведь она не платила налоги, жила на пособие по инвалидности, пропивая его, да ещё и занимала однокомнатную квартиру в 27 квадратных метров. Знал о том, что значит слово выблядок и та неприятная улыбка, которая возникала на лицах людей, когда они слышали словосочетание: неблагополучная семья. Социальное клеймо, которое сразу же делало его человеком второго сорта, без потребностей, желаний и умений. Обыкновенной биомассой, которой вот-вот было уготовано быть сброшенной со скалы. Но обществу было слишком лень тащить его к скале, оно лишь вешало ярлык и ставило обратно в платяной шкаф, периодически вытаскивая его оттуда, чтобы подновить ярлычок.
Его воспитанием занималась бабка, насколько могла, а как она скончалась, её убогую квартирку на окраине города мать продала, и, разделив вырученные деньги с родственниками, спилась через 2 месяца. После смерти бабки эти 2 месяца, парень прожил вместе с матерью, смотря, как она медленно теряла последние остатки разума. Превращаясь в жалкое подобие человека, лежащего на раскладушке в углу, грязная, немытая, оборванная, она просыпалась лишь для того, чтобы снова напиться, хоть что-то поесть, иногда опорожнить кишечник, и уйти в небытие. Поэтому, когда она скончалась, он испытал невероятное облегчение и тут же выкинул из квартиры почти все её вещи.
С 14 парню пришлось подрабатывать, после школы за хоть какие-то деньги, с 16 устроиться на половину ставки. Учился он по мере возможности, и даже смог пройти по нижней границе проходного бала в местный вуз на экономический факультет. Но из-за работы и пропущенных занятий он вылетел после 2 курса.
