Зоя беспокоилась за книги, но и те оказались целы. Дьяк Мамырев успокоил царевну:

– Как до Москвы доберемся, так на просушку выложим. – Тут же вздохнул: – Только нескоро это будет…

– Почему, нас так далеко бурей снесло?

– Нет, царевна, снесло совсем немного, вернее, просто задержались. Отдохнем чуть, паруса подлатаем, и снова в путь. Через несколько дней, коли Господь позволит, будем в Колывани.

– Что это – Колывань?

– Град при море. Ревелем по-иному зовется.

Зоя кивнула, это название она помнила, еще в Риме говорили о том, как станут добираться.

– Скоро Москва?

– Москва-то? Нет, царевна, нескоро. Как в Колывань прибудем, передохнем, оттуда к Пскову двинемся. Задержались мы очень, распутица начинается – ни в повозке, ни на санях.

В Колывани пристали на двенадцатый день путешествия совершенно измученными.

После одиннадцати дней беспрерывной морской качки на берегу хотелось одного – обхватить землю руками и лежать, убеждаясь, что под ногами твердь, а не вода. Сами ноги дрожали от беспрерывного напряжения, дрожали и руки от усталости даже у тех, кто, как царевна, не делал ничего, а что говорить о моряках, которые с парусами замучались?

Зоя тоже устала, но пересилила себя, улыбалась, понимая, что предстает перед своими будущими подданными.

Оказалось – нет, Колывань только дань московскому государю платит, а землями сама по себе. Требовалось ехать к Пскову, но было решено остановиться тут хоть на пару дней, чтобы в себя прийти и разобраться с людьми и поклажей.

Колыванский берег встретил их моросью, временами переходящей в мелкий дождь, и пронизывающим ветром. Одежда Зоиной свиты мигом промокла, люди замерзли. Потому, обнаружив в крепости лавки с разными товарами, бросились запасаться шубами и даже простыми овчинными тулупами.

– Почему здесь зима так рано наступила? Здесь всегда так? – грея руки у огня, вопрошала Зоя.

Настена удивилась:

– Зима? Нет, царевна, это даже не осень, а так, пасмурно да мокро всего лишь.

Царевна ужаснулась:

– А что же зимой?

Настена поняла, что зря испугала хозяйку, принялась успокаивать:

– На Руси и в Москве осень куда лучше! Там деревья желтые и красные стоят, паутинка по ветру летает, журавли курлычат… И грибов в лесу видимо-невидимо. – Она даже зажмурилась, представляя лесную поляну. – Клюква на болоте…

– Что такое клюква?

– Ягода такая кислая. Ой, царевна, да много чего. Это в здешних местах осень противная, да здесь всегда так – мокро и ветрено. Нет, на Руси тебе понравится.

Зоя рассмеялась тому, как Настена свою родину хвалит. Пока нравиться было нечему, даже если помнить, что Колывань не Русь.

А Настена продолжала соловьем заливаться:

– А снега на Руси какие!.. Пушистые, словно лебяжье покрывало. Укроют землю, лягут белыми шапками на еловые лапы, спрячут лес под собой. Зато на санях ехать борзо можно. Реки встанут, и санный путь будет. А санный самый быстрый и удобный.

Забывшись, она перешла на русский. Зоя не остановила девушку, вслушиваясь в певучий, пока незнакомый ей язык. Настена опомнилась сама, рассмеялась:

– Ой, царевна, прости меня. Я о русской зиме рассказывала, как хорошо, когда снегом все вокруг занесет. Не то что здесь – слякотно круглый год.

Зоя вспомнила, как однажды в Риме выпал снег и пролежал целых полдня. Это было ужасно – на улицах под ногами холодная каша, в домах зуб на зуб не попадет, стоило от огня отойти, все мокрое… Чего же хорошего? Но она не возразила, решив, что Настена просто успокаивает ее.

У папского легата архиепископа Бонумбре от холода сначала покраснел нос, а потом и вовсе потекло. Он лежал под горой одеял и шуб и страдал. Дьяк Мамырев головой качал:

– В баньку бы его, с одного раза все выпарили бы, да здесь немчура все извела, ни одной бани стоящей не нашел.

Зоя поинтересовалась у Настены:

– Что все-таки такое «банья»?

– Баня? Там парятся.

Царевна не поняла, пришлось добавлять на латыни:

– Моются.

– Термы?

– Ну нет. В нашей парной все иначе, да только так, что после нее словно заново родившейся выйдешь.

Так Зоя и не поняла. Оставалось ждать, когда же они увидят эти термы под странным названием «банья». А пока Настена с сокрушенными вздохами и охами помогала Гликерии мыть царевну в лохани, то и дело риторически вопрошая:

– Да разве ж это мытье?! Ни воды вволю, ни веничка, ни пара!

Наконец, скупив в Колывани все шубы и полушубки и, к изумлению местных, вырядившись в меха, хотя еще и заморозков сильных не было, огромный обоз двинулся в сторону Юрьева. С трудом нашли достаточное количество подвод и лошадей, часть вещей, а с ними и людей даже решено оставить в Колывани и прислать за ними из Пскова.

Зое было тоскливо, настроение не улучшали серое небо, морось и холод. Если здесь так всегда, то она умрет от тоски раньше, чем наступит следующее лето. Бывает ли здесь лето вообще? Настена может говорить что угодно, она на Руси родилась и выросла, лазурного моря и жаркого солнца не видела, ей и эта вот хмурая пора хороша.

Грустили Зоины придворные дамы, большинство, несмотря на меховые шубы, хлюпали носами и дрожали, поджимая страшно мерзнувшие ноги. Ходить в привычной обуви в этой дикой холодной стране невозможно, а московиты твердят, что зима впереди. Что тогда? Не будешь же полгода сидеть у камина, вытянув ноги к огню? Хорошо, хоть деревьев вокруг много, дрова, наверное, не так дороги, как в Риме.

Чтобы не думать о тяжести предстоящей жизни, Зоя с утра до вечера учила русский язык. Настена оказалась отличной наставницей, а сама царевна – талантливой ученицей. Настена медленно и четко произносила какое-то слово по-русски, потом повторяла по-итальянски. Снова по-русски и по-итальянски. И так пока Зоя не запоминала. Постепенно московитка стала произносить целые фразы, царевна училась здороваться, желать добра, прочить то, что нужно… Она уже знала, как обращаться к великому князю, к его матери, к окружающим, знала слова «пить», «кушать», «да», «нет», «хочу», «не хочу»…

Но успехи в изучении языка хоть и принесли некоторое облегчение – Зоя начала кое-что понимать из произносимого московитами, – но не могли изменить тягостного настроения. Как она ни скрывала, это стало заметно.

На вопрос Настены, что не так, Зоя отвечала, что слишком холодно, наверное, она никогда не привыкнет к этому.

– В баньке попаришься, всю тоску как рукой снимет! – бодро пообещала Настена, заставив Зою поморщиться. Царевне надоели разговоры о неведомой банье. Сколько можно?!

В Юрьеве, где русских людей побольше, их встретили иначе, чем в Колывани.

– Баньки истопили. Чай, соскучились среди этих латинян без парку-то?

Мамырев едва не расцеловал старшего купцов Пашуту за такое сообщение:

– Ах ты ж мой дорогой! Знал ведь, чем взять. И впрямь от того мытья в лоханях и без пара коростой покрылись, самим тошно.

Оказалось, тутошние расстарались, натопили все бани в городе, что нашлись, каждая готова взять в первый пар людей хоть сейчас, только пойдут ли латиняне мыться?

Ларион Никифорович Беззубцев махнул рукой:

– Мы предложим, а не пойдут, так их дело. Знать, потом в третий пар в лоханях мыться будут.

Настена и Гликерия повели Зою мыться в лучшую баню и в первый пар.

Внутри пахло какими-то травами, было прохладно. Так и заболеть недолго. Зоя огляделась:

– А где чан?

– Внутри, царевна, это лишь место для раздевания, а парок там. – Настена кивнула на массивную дверь и добавила, успокаивая: – Тебе понравится. На Руси все так моются, не бойся и привыкай.

За дверью царил полумрак, было очень жарко и еще сильней пахло травами. Там их ждала крепкая девка в мокрой, прилипшей к телу рубахе, приветливо улыбнулась, о чем-то спросила Настену. Зоя поняла только слово «пар».

Настена рассмеялась, головой покачала и что-то объяснила, девка кивнула понимающе и… плеснула на раскаленные камни печи из ковшика. Все помещение с полками окутал пар. Стало жарко дышать, Зоя едва не бросилась наружу, а входившая к ним Гликерия и вовсе шарахнулась обратно. Настена схватила служанку за руку, втащила внутрь, успокаивая.