- Что же делает здесь известного рода дамочка! – пробормотала моя бабушка, когда той, наконец, удалось восстановить дыхание.
- Полагаю, что вам желательно дружески побеседовать в кругу семьи, а я, пожалуй, пойду прогуляюсь, - сказала королева викингов и покинула помещение с непогрешимым достоинством.
- Сеньорита Лоуэлл просто моя подруга, скажем, что она моя единственная подруга, мамочка. Более того, эта женщина сопровождала меня до самого конца, без неё я бы и не смог приехать. Ведь именно твоя так называемая соперница настояла на моём возвращении в Чили, потому как всё же сочла, что для меня лучше умереть в окружении родственников, нежели всеми брошенным в каком-то парижском госпитале, - сказал Матиас на непонятном испанском языке со странным саксонским акцентом. Только тогда Паулина дель Валье посмотрела на него так, будто впервые, и поняла, что от её сына остался лишь покрытый змеиной кожей скелет. Глаза молодого человека остекленели совершенно, оказавшись слишком глубоко вдавленными в глазные орбиты, а щёки стали столь впалыми, что под кожей можно было различить коренные зубы. Поддерживаемый диванными подушками, он склонился в кресле, тщательно укутав шалью свои ноги – в таком виде человек напоминал некоего смущённого и печального старичка, хотя, на самом деле, тому, должно быть, едва ли стукнуло сорок лет.
- Боже мой, Матиас, что с тобой? – придя в ужас, спросила моя бабушка.
- Ничего такого, что нельзя вылечить, мама. Я так понимаю, что нашлись более веские причины, по которым вернуться сюда оказалось столь важным делом.
- Эта женщина…
- Мне знакома вся история, что произошла между Амандой Лоуэлл и моим отцом, даже несмотря на то, что всё случилось тридцать лет назад и к тому же на другом краю света. И вам всё никак не удаётся забыть своё отчаяние по поводу подобной интрижки? Все мы уже в том возрасте, когда пора избавиться от чувств, на деле представлявших собой сущие пустяки, и остаться лишь с тем, что помогает нам жить. И одно из таких понятий, пожалуй, терпение, мама. Я многим обязан сеньорите Лоуэлл, она моя подруга вот уже более пятнадцати лет…
- Подруга? И что всё это значит?
- То, что слышите: подруга. Она мне не сиделка, она мне не жена и уже не любовница. Эта женщина просто сопровождает меня в путешествиях, в жизни вообще и теперь в частности, как то можете видеть и сами, она же будет рядом со мной и при моей смерти.
- Вот только не говори подобным образом! Ты не умрёшь, сынок, здесь мы тебя как следует вылечим, и вскоре ты будешь разгуливать повсюду сильным и здоровым человеком… - уверенно произнесла Паулина дель Валье, но, тем не менее, голос её прервался, и продолжить свою речь женщина так и не смогла.
Прошло уже три десятилетия с тех пор, как мой дед Фелисиано Родригес де Санта Круз крутил любовь с Амандой Лоуэлл. Моя бабушка видела последнюю лишь пару раз – и притом издали – однако, тут же её узнала. Ведь не зря каждую ночь женщина спала в театрального вида кровати, которую когда-то специально заказала во Флоренции, чтобы соперничать с известной дамой. Вещь каждое мгновение должна была напоминать своей хозяйке ярость, которую неизменно вызывала в моей бабушке скандальная возлюбленная её собственного мужа. И вот, наконец, перед глазами предстала эта опытная и напрочь лишённая тщеславия женщина, которая совершенно не была похожа на необыкновенную молоденькую кобылку, в своё время способную практически останавливать транспорт всего Сан-Франциско, стоило известной особе лишь пройти по улице, определённым образом шевеля задом. Теперь Паулина увидела дамочку не такой, кем она была на самом деле, но воспринимала ту лишь как свою опасную соперницу, которой женщина прежде и являлась. Бешенство, испытываемое к Аманде Лоуэлл, до сих пор пребывало в сонном состоянии, ожидая подходящего момента вырваться наружу, но ещё до разговора со своим сыном женщина искала данное чувство в закоулках души и не могла обнаружить. Напротив, та неожиданно открыла в себе материнский инстинкт, который никогда не был отличительной чертой моей бабушки и который теперь охватил её, пробудив в глубине души абсолютное, льющееся через край сострадание. Внушительная дама испытывала подобное чувство не только к умирающему сыну, но также и к спутнице, которая годами везде его сопровождала, преданно любила, заботилась, разделяя постигшее по болезни горе, а теперь она проехала целый свет только ради того, чтобы привезти человека сюда в его смертный час. Паулина дель Валье так и осталась в кресле, устремив пристальный взор на своего бедного сына, а по её щекам невольно и беспрестанно катились молчаливые слёзы. И совершенно внезапно внушительная сеньора куда-то уменьшилась, стала вдруг гораздо старше и слабее, тогда как я продолжала утешать женщину, тихонько похлопывая её по спине, не очень-то и понимая, что же случилось на самом деле. Фредерик Вильямс, должно быть, весьма неплохо знал мою бабушку, потому что вышел незамедлительно и бесшумно, чтобы, в конце концов, найти Аманду Лоуэлл и привести её обратно в небольшую гостиную.
- Простите меня, сеньорита Лоуэлл, - прошептала моя бабушка со своего кресла.
- Простите меня вы, сеньора, - возразила собеседница, робко приближаясь до тех пор, пока не остановилась прямо перед Паулиной дель Валье.
Они взялись за руки – одна стоя, а другая сидя – обе с увлажнёнными от слёз глазами, и застыли буквально на мгновение, отчего-то показавшееся мне вечным, пока вскоре я не заметила, как сотрясаются плечи моей бабушки, и поняла, что она уже тихонечко смеётся. Сеньорита также улыбалась, в смущении прикрывая рот, а немного погодя, увидев смеющейся свою соперницу, громко и весело расхохоталась, чем очень быстро заразила и мою бабушку. Так, за какие-то мгновения обе уже сгибались от смеха, невольно передавая друг другу состояние разнузданного и, порой, истеричного веселья, попутно забывая за искренними взрывами смеха годы напрасной ревности, злобу, уничтожающую всё доброе в человеке, обман мужа и прочие отвратительные воспоминания.
Немало людей приютил дом на улице Армии Освободителей в смутные годы революции, но, пожалуй, самым непростым и поистине взволновавшим меня моментом стал приезд моего отца, так явно ожидающего часа своей смерти. Сложившаяся в стране политическая ситуация относительно разрешилась и успокоилась лишь по окончании гражданской войны, после которой места в правительстве заняли либералы и заняли на долгие годы. Революционеры всё же добились перемен, из-за которых пролилось немало крови: ведь ранее правительство выдвигало своего кандидата, прибегая к взяткам и запугиванию, а также рассчитывая на поддержку гражданской и военной властей. Тогда как теперь подкупом в равной степени занимались крупные хозяева, священники и партии, и система в целом стала более справедливой, потому что уравнивала собой обе стороны и более не поощряла государственные фонды. И это называлось избирательной свободой. Революционеры пытались насадить в стране режим, наподобие того, что действовал в Великобритании, но который, судя по всему, не должен был длиться слишком долго. «Мы американские англичане», - сказала однажды моя бабушка, на что Нивея тут же возразила, мол, англичане не кто иной, как европейские чилийцы. Как бы то ни было, парламентский эксперимент в принципе не мог иметь место на земле гаучо; министры сменялись столь часто, что уследить за ними оказалось совершенно невозможным. В конце концов в политике развернулась настоящая пляска святого Витта, отчего к ней потеряли интерес все члены нашей семьи за исключением, пожалуй, Нивеи. Молодая женщина, чтобы привлечь внимание к женскому избирательному праву, обычно дежурила у ограды Конгресса вместе с двумя или тремя столь же восторженными, как и она сама, дамами, не обращая никакого внимания на издёвки прохожих, свирепость полиции и залитые румянцем лица собственных мужей.
- Когда женщины смогут голосовать, они сделают это разом и все вместе. У нас появится столько силы, что мы сможем склонить весы власти и даже изменить страну в целом, - говорила она.
