Классический плутовской роман по сути своей не трагичен. Он может быть окрашен скепсисом, может быть полон ламентаций по поводу несовершенства бытия, сетования на испорченность человеческой натуры, но никогда в фокусе изображения в нем не оказывалась душевная борьба человека. Стержень пикарески — это, как правило, проблема среды, обусловленность поведения внешними обстоятельствами. В поле зрения Арльта прежде всего — внутренняя жизнь героя, объявившего миру войну, но вынужденного бороться с ним его же оружием. Как писал Рауль Ларра: «На самом деле они (герои Арльта. — В.С.) ищут света. Но они ищут его в грязи и оставляют несмываемые пятна на всем, к чему бы ни прикасались».
Большинство арльтовских персонажей социально детерминированы. Сильвио Астьер внешне тоже полностью зависим от своей ситуации, но внутренняя суть конфликта — в его отношении к миру, который он отвергает, но перед которым не может не преклоняться. Жизнь для него и соблазн, и проклятие. Это противоречие — внутренняя параллель другому, о котором уже говорилось, а именно — неверию в себя, конфликту между сознанием собственного величия и собственной ничтожности. Неопределенность — вот худшее зло, борясь с которым герои Арльта и совершают парадоксальные поступки. Почти все они — максималисты и в то же время люди внутренне нестабильные, разъедаемые рефлексией, люди, для которых самое сложное — это именно прямое действие. Они «привыкли существовать в непроходимых дебрях сомнений и колебаний». Поэтому, скажем, Сильвио живет по принципу «чем хуже, тем лучше», аккумулируя ненависть к окружающему, чтобы наперед избавиться от укоров совести, чтобы не дрогнула рука, нанося удар. И естественно, что персонажи арльтовских книг действительно склонны к провокационной радикальности средств. В структуре арльтовского повествования главному герою отведено особое место: все действующие лица существуют лишь преломленными в сознании героя и лишь пока находятся в поле его зрения, пока он помнит о них. Особенно ярко это проявляется у Арльта в начале его литературного пути, в частности в романе «Злая игрушка». Арльт пишет, как бы перечитывая свои старые дневники, отбирая материал, припоминая, и отсюда характернейшая черта — принципиальная разнородность художественного мира.
Похождения Сильвио — это факты и этапы его внутренней жизни. Автора в первую очередь интересует развитие основной идеи, заложенной в характере героя, ее тенденции, варианты ее реализации; поэтому и ситуации, в которых герой оказывается, всегда призваны подвести читателя к уяснению этой идеи (чем отчасти объясняется пристрастно Арльта к детективным сюжетам). Остальные персонажи — это фон, они неизменны на протяжении всего повествования. Сюжетная динамика арльтовского текста — в психологической раскрепощенности, «незамкнутости» характера главного героя. Эти особенности сохраняются и в последующих романах Арльта. Так, Эстанислао Бальдер, протагонист романа «Колдовская любовь», говорит о своей возлюбленной, что она была для него «но реальной женщиной, а воплотившимся сокровенным переживанием».
Отсюда же и особая роль бытописательных фрагментов. Работая журналистом, Арльт завоевал популярность как автор серии очерков «Буэнос-Айрес в офортах», публиковавшейся в 30-е гг. в столичной газете «Эль Мундо». В романах много бытовых зарисовок, но вся эта сочная эмпирика находится под постоянным присмотром внутренней, духовной реальности главного героя.
Мирта Арльт, дочь писателя, много комментировавшая его произведения, участвовавшая в издании собрания его сочинений (1963), писала, что сюжетное развитие арльтовского повествования почти всегда проходит три фазы: реальность хроникальную, видение-вымысел и реальность трагической развязки. (По сути дела ту же триаду выделяет в романе «Огнеметы» и Рауль Ларра: «Жизнь увидена автором в трех аспектах: детективном, психологическом и фантастическом».) Арльт, многие годы посвятивший журналистике, работавший одно время в отделе уголовной хроники, всегда отдавал должное огромной силе документального факта, который часто оказывался фантастичнее любого вымысла. Подобно Достоевскому, он видел в газетной заметке, в незначительных на первый взгляд происшествиях живое воплощение самых глубоких и насущных проблем, материал для высокой трагедии. Многие его вещи (достаточно вспомнить рассказы «Горбунок», «Призрачный наряд», пьесы) построены именно как трактовки почерпнутых из текущей хроники сюжетов.
Отталкиваясь от факта, повествование к факту же и возвращается, но это уже факт обогащенный, переосмысленный. Вторая точка сюжетной траектории — видение, вымысел, фантазии героя, — это связующее арльтовского текста, импульс, который предопределяет последующее развитие действия. Повествование отслаивается от действительности, что дает возможность автору и читателю увидеть ее, эту действительность, в разных ракурсах, перебрать возможные варианты развития, словом, перенестись в ту самую Страну Возможностей, которая открылась герою романа «Колдовская любовь».
Герой Арльта по природе своей мечтатель, фантазер, жизнь открывается ему в видениях, озарениях, которые вторгаются в реальность резко и непреложно. Развитие сюжета поэтому скачкообразно и непредсказуемо, зачастую парадоксально. Наряду с видимым миром существует другой — тот же мир, но преломленный в сознании, мир, где герой получает возможность взглянуть на происходящее извне и где он держит ответ перед беспощадным судией — своей совестью.
Видения оформлены различно, но они всегда стилистически инородны по отношению к контексту; они — стилистический эксперимент, который, разрастаясь, постепенно уводил писателя за пределы жанра романа. Вообще же, если искать у Арльта «свое», самую характерную черту, интонацию, которая помнится, даже когда уже позабылось «чем кончается» и стерлись в памяти имена большинства персонажей, — это и будут резкие стилевые сломы.
Прозреваемая героем символическая действительность смыкается с иллюзорной действительностью города, которая придает видениям откровенно урбанистический колорит.
В заслугу Арльту обычно ставится то, что, открыв городскую тему, он заодно открыл ее универсальность. Действительно, сам по себе город, а точнее Буэнос-Айрес, — одно из главных действующих лиц арльтовской прозы, и это не удивительно для Аргентины, столица которой имеет особый статус в сознании жителей страны. «Что бы там ни говорили, — писал Арльт в одном из очерков, — этот город, с его геометричностью, вошел в нашу плоть и кровь». Буэнос-Айрес, город-космополит, в котором сосредоточено 65 процентов городского населения Аргентины, предстает в его первом романе как Urbs со своими особыми законами, многоликий фантом, уже сам по себе обрекающий своих жителей на псевдосуществование, сама геометричность которого (вспомним Петербург в романе А. Белого) обладает навязчивостью кошмара.
Проблематика романа «Злая игрушка» во многом определила облик последующих произведений писателя. В частности, очень важной для Арльта оказалась тема преступления и раскаяния в том смысле, в каком ввел ее в мировую литературу еще Достоевский. Традиционные для подростка похождения, плутни и эскапады Сильвио Астьера и его приятелей имеют тем не менее своеобразную подоплеку, и если поиски клада на соседнем пустыре не относятся к разряду юридически наказуемых занятий, то ограбления квартир, сдающихся внаем, — уже преступление. Подростками движет, разумеется, не корысть, и сам Сильвио так объясняет, в чем же именно состояла для них неотразимая прелесть разбоя: «Так проходили дни, полные незабываемых впечатлений, когда мы тратили в свое удовольствие нечестно нажитые деньги, имевшие для нас особого рода ценность и даже как будто оживавшие в наших руках… Да, воровские деньги казались нам ценнее и изысканней, представали символом высшего достоинства и словно нашептывали с улыбкой льстивые слова, зовущие к новым плутням».
Но к романтике игры, к чувству превосходства над ближним примешивается еще нечто, уже более серьезное, а именно радостная горячка разрушения, упоение собственным всесилием. Уподобляясь героям комикса, мальчишки как бы становятся над миром и мстят ему, отвечая насилием на насилие. Но что же дальше? Арльт прослеживает развитие темы до ее логического завершения; пройдя стадию «магической свободы», действие приходит к неизбежной развязке: мальчишеский анархизм пасует перед реальной угрозой наказания. Из героических разбойников мальчишки снова становятся мальчишками, магия оказывается несостоятельной.
