Я и попробовал. Рискнул, можно сказать. Сварганил образец по руке, пошел на задний двор, где у нас ЗИС, развороченный фугасом, ржавеет. А дальше что? Вообразил, что не ЗИС это, а танк немецкий… фрицами погаными нашпигованный. И прёт он меня и на мою Отчизну. Да только руку поднял. Сверкнуло — чуть глаза не выжгло. А грузовичок-то даже не разлетелся. А что с ним стало, догадайся-ка?
Кит недолго думал.
— Испарился, да?
Прапрадед даже как будто расстроился от такой догадливости потомка, но тут же сообразил:
— А ты на чём пробовал?
— Не я, — честно признался Кит. — Папаня. Он на бутылках…
— На бутылках? — свел брови предок. — Пьёт, что ли? Таким манером с пьянством борется?
— Не, давно не пьёт, — гордо ответил Кит. — Он это, минералку испаряет.
— Надо же, баловство какое! — все равно осуждающе усмехнулся предок. — Что с художника взять-то… А мне тогда за мои художества… Завскладом стукнул на меня тут же. У него глаз завидущий, он за мной потащился глянуть, чего это я на задний двор намылился. А как полыхнуло-то, так он, обделамшись, побежал. Меня уже через час прямо от станка забрали. Куда, смекаешь?
— На Лубянку, что ли? — не долго думая, догадался Кит.
— Откуда знаешь?! — даже отшатнулся прапрадед.
— Читал… — слегка растерялся Кит. — Ну, вообще-то, мы это теперь в школе проходим… Про прошлое.
Петр Андреевич поразмышлял чуток.
— Да, изменятся времена… может, и к лучшему, — сделал он вывод и продолжал: — Вот и меня в обработку взяли. Что да как. Ну, пару зубов для начала выбили, оставшуюся ногу пообещали из задницы выдернуть. А я как есть говорю им: не знаю, само вышло. Потом меня в одиночке… в каменном мешке оставили — и всё, тишина. Час проходит, два. Вечер там, наверху, миновал, и ночь, видать, пошла. А за мной больше не приходят. Только в ушах звенит да во рту саднит и дергает — вот все развлечения.
Сначала думал, что они мою браслетку изучают по науке, чтобы уж потом ко мне со знанием дела подкапываться. Потом стал думать, что ничего в ней не нашли и теперь только злость на меня копят. А потом уж настоящий страх пробрал. Подумал, что это еще хуже будет, если ничего не найдут. Прямо здесь и кончат. Короче, молиться я стал на голодный желудок. Оно ведь легко безбожником-то быть, пока всё в жизни путём идет, пока смерти вот так в глазки ее черные не посмотришь…
Петр Андреевич двумя пальцами показал на свои глаза — прямо в упор.
— Думаешь, только от страха молиться тянет, и веровать начинаешь? — строго спросил он праправнука.
— Не знаю, — признался Кит…
…и вспомнил, что когда падал на самолете с княжной, вроде не молился — не до того было. Но если смерти ждешь в подвальной тишине, или, там, бомба фугасная тебе прямо на голову падает, а тебе никуда не деться, тогда, наверно, — другое дело.
— Я на этот предмет много потом думал, и ответа ясного, понятного тоже до сих пор никакого нет, — вздохнул прапрадед. — Но вот так молился я в том подвале, молился… как морзянкой, знаешь, молился, стучал от холода зубами. И домолился до видения… Как это врачи называют?
— Глюк… галлюцинация? — подсказал Кит.
— Оно бы так и подумать, что глюцинация и морок один, если бы не пророческие дела к ним в придачу, — перестав стучать и подняв палец, сказал прапрадед. — Вроде и сон не сон. А только явился мне в одиночку человек во все таком, как бы надутом и чуть светящимся…
— Как водолаз?! — не вытерпев, догадался Кит.
— Водолаз?! — смутился прапрадед. — Да нет, за водолаза он не сойдет… Комбинезон-то прозрачный и зыбкий, как туман, а внутри еще какая-то непонятная одежда. Ну вот, как у тебя, только серого, свинцового цвета. И вокруг головы — не шлем горшком, а что-то иное… как у святых на иконах. Только он без бороды был, возраста непонятного, вид доверие вызывал. Короче, из самых он последних времен, когда антихрист явится и пути откроются в разные времена. Когда начнется большая война за прошлое.
— Это он вам такое сам сказал? — осторожно спросил не склонный к играм воображения Никита Демидов.
— Кому это «вам»?! — сердито дернулся прапрадед.
— Извини, дед… Тебе, — теперь уже смутился Кит.
Но вопрос его не пропал даром.
— Нет, он такие великие тайны и секреты мне не открывал, — уже без смущения помотал головой прапрадед. — Это я сам потом поразмышлял и дошел умом. А сказал он мне только одно: чтобы я не боялся и потерпел… а браслетку чтобы обязательно берег до того дня, когда с нею же придет из будущего потомок и замкнет ею время для еще более важного дела. И показал на пальцах, для какого. Для усиления мощи… Простыми словами все объяснил. На пророка не был похож. Хотя порой сиял по-божественному…
Вот еще парадокс, подумал Кит: браслет был сохранен для потомка, чтобы вернуться в исходную точку, соединиться и аннигилировать на его, потомка, запястье. Быть такого не может, но было. Офигительные такие технологии! Значит, вся простая логика научной фантастики все-таки бессильна в настоящей реальности! А правят в ней чудеса… иным словом, законы вселенной, пока неведомые… и может быть, только для человека утвержденные. Кем? Космосом, что ли? Или Господом Богом?
— То есть… они тебе отдали этот браслет и выпустили? — без всякого пророческого дара догадался и почему-то сразу стал опасаться этой догадки Кит.
— С умом у меня потомок, — порадовался прапрадед. — В том-то и соль. Гость-то пропал, а у меня страх тоже пропал, и в сон сразу потянуло, хоть и голодный да битый был. Под утро толкают, будят… Ну, думаю, жалкий сон приснился, чтоб душу успокоить. А мне отдают мою браслетку, сажают уже не в «воронок», а на мягкое кресло в «Эмку» и везут домой с наказом — беречь вещь, как зеницу ока, и ждать, пока за ней новый хозяин придет. А пока больше с браслеткой ни на какой задний двор не выходить.
Прапрадед замолк, поджал губы и стал в упор сверлить взором Кита.
Кит напрягся, но взгляд выдержал и никаких вопросов, так и звеневших в мозгу, будто все тамошние клетки-нейроны хором их пели, не задал.
— Смекаешь? — первым сдался прапрадед.
— А чего тут смекать, и так все ясно, — повел плечами Кит, всё сильнее предчувствуя какую-то скорую беду. — Этот… ну, пришелец, он и к ним приходил?
— А то! — выпучил глаза прапрадед. — Значит, не сон это был, не глюцинация. Значит, он и им явился, откуда надо. И приказал. И власть они его, такую власть, что выше всей ихней власти, почуяли. Вот где тайна так тайна!
И снова весь загорелся прапрадед, и пот у него на лбу заблестел. Вдохновляла его та неведомая власть, перед которой даже кровавая гэбня самых страшных времен склонялась. Только к добру ли это? Сомнительно, как понимал Кит… но согласился с прапрадедом:
— Ну да…
— И завскладом пропал, след его простыл уже на другой день, — совсем тихим шепотом, почти неслышно добавил прапрадед.
— Ага, в будущее его забрали, чтоб здесь не сливал, — съёрничал Кит от… от чего это вдруг съёрничал?
А от безысходности, не иначе.
— В какое ещё будущее?! — так и обалдел дед, но уже через мгновение понял, что праправнук шутит-стебается. — А-а… Шутишь ты. Да только мне совсем не до шуток, знаешь. До сих пор себя вроде бы ни за что виню. Жалко мужика. Выпивали, бывало, с ним. Семья у него осталась, и ее тоже вывезли куда-то. А он что, он с перепуга побежал и настучал… Понятное дело, диверсанта во мне самого опасного увидал. Да и я бы на его месте…
И дед замолк, видя, что комментарии, в сущности, не нужны — и так всё ясно. Время такое было… Но в ту минуту это время, эта тяжеленная эпоха была для Кита не в учебнике истории, а в самом что ни есть реале.
И Кит приготовился к худшему. Хотя что хуже, а что лучше во вселенной уже нельзя было понять.
А Петр Андреевич посмотрел на него да так прямо и спросил:
— Ну чего, готов?
— Всегда готов, — мрачно ответил Кит.
— Тогда, пионер, пора. Труба зовёт, — веско сказал прапрадед. — Пора прощаться нам.
