Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Привет, страдальцы! Говоров к Дьяконову - на казнь!

Саня, ничего не понимая, встал с пола, запахнул халат, голова у него закружилась. Незримый железный обруч сжал череп и все замутилось перед глазами. Он пришел в себя лишь увидев перед собой лицо Чекалина, челка у него опять свисала до зубов.

- Теперь держись, Санька. - шепотом проговорил Чекалин. - В кулак все силы собери. Судьба твоя, а может и жизнь решается.

И снова Саня ничего не понял, только увидел, что Лебедева окружили ООСовцы, о чем - то расспрашивали и смеялись. Младшего врача отделения Лебедева все очень любили.

- Меня на осмотр вызывают? - спросил Саня.

- К Дьяконову. - ответил Чекалин. - Первый осмотр решает все. Дьяконов на нас дважды время не тратит. Что сегодня решит, то с тобой и будет... Не пытайся косить, Саня, ты этому не обучен. Он тебя враз расколет, будет ещё хуже.

Лебедев уже манил Саню к выходу, но Заваров хватал врача за рукав халата и упрашивал.

- Товарищ лейтенант! Вы посмотрите, какой я номер на концерт подготовил! Интеллигентный номер! Один вы поймете в чем тут дело, а всем дуракам здесь такие вещи до фонаря!

- Какой номер, Заваров? - спросил Лебедев.

- Гимн всех проституток и шлюх мира! - прокричал Заваров.

Лебедев засомневался, потом кивнул.

- Ну, давай. Только быстро.

Заваров встал в позу, одну руку вверх, другую по горизонтали. Неожиданно лихо прищелкнул пальцами, изображая дробь кастаньетов, и запел очень точно выдерживая мелодию арии Кармен.

У любви, как у пташки жопа, её нельзя никак поймать!

Тщетны были бы все усилья её поймать и отодрать!

Любо-овь! Развра-ат! Раз - в рот! Раз - в зад!

Любовь на радость нам дана!

И в жизни дурака она - весна!

- Иди ты к черту, Заваров! - засмеялся Лебедев, взял Саню за плечо и вывел из Кают-компании.

В кабинете Дьяконова было уютно. На спиртовке, под синим язычком пламени закипал в железной кружке кофе. Саня уставился на аквариум, в изумрудной зелени которого плавали две яркие рыбки. Одна из них болталась хвостом кверху. Дьяконов посмотрел в тоненьку папку и спросил.

- Ну, Саня, давно стихи пишешь?

Начало оказалось неожиданным. Но Саня промолчал, тупо глядя на рыбок.

Дьяконов спросил удивленно.

- У тебя, Саня, что? Язык отсох? Ты ведь не у следователя, а у врача. Сам понимаешь, мне тебя либо в трибунал представлять надо, либо домой отправлять. Получается, что нужно что-то написать о сущности твоей личности. Чтобы всякие наши тупоголовые генералы поняли, как ты дошел до своих подвигов. Да ещё оформил их в стихотворной форме. - он взял из раскрытой папки листок, прищурился и прочел. - "Я ухожу из этого мира, мне не надо вашего пира, в небытие мне будет спокойней, там хорошо и все довольны". Ты писал? Перед тем, как в петлю полезть?

- Я...

- Кофе хочешь?... Вижу, что хочешь! Тебя же из Риги призвали, а там кофе после черного бальзама первейшая влага! Валентин, налей гостю кофе!

Лебедев взялся за кружку с кофе и пустой стакан, но Дьяконов возмутился.

- Валентин Петрович, что это такое?! Рижанину подаешь кофе В СТАКАНЕ! Да лучше бы ты в Библию плюнул, меньший грех! Нет, уж извольте, мой друг, найти чашечку!

Лебедев улыбнулся, нашел в столе белую фаянсовую чашку, наполнил её и поставил перед Саней.

- Так как насчет стихов, Саня? - все так же напористо спросил Дьяконов.

- Стихи случайно получились. - буркнул Саня.

- Да? Ну что ж, возможно. Армейская служба и высокая лирика монтируются действительно не очень.

- Я хорошо служил. - сердито сказал Саня. - Две благодарности.

- Прекрасно! Но получал ли ты удовольствие и радость от службы, вот в чем вопрос. Испытывал ли ты душевный экстаз при этом?

- Это мой долг. Как всякого гражданина.

- Э-э, милый! Лозунгами со мной не разговаривай, я в них не верю. Расскажи по порядку, что с тобой произошло.

Саня посмотрел в глаза Главврача. Были они у него темными, спокойными, и, словно он прекрасно знал заранее, какой ответ на свой вопрос получит. Саня сообразил, что всю его собственную историю Дьяконов знает куда как лучше, чем он сам, а потому вся его будущая судьба в этом кабинете уже решена и подписана.

Саня глотнул кофе и, сам того не очень желая, начал всё рассказывать. Собственно, расказывать было нечего - через пяток минут он смолк, закончив.

- Теперь я здесь...

- Очевидный факт. - удовлетворенно кивнул Дьяконов. - А раньше тебе не хотелось покончить со всей этой мерзкой, отвратительной и никому не нужной жизнью? Бывали такие мысли?

- В десятом классе... Иногда.

- Правильно и закономерно! Только животное никогда не думает о самоубийстве! Лады, Саня, решать твою судьбу будет комиссия. По моему, понятно, представлению. - он помолчал и сказал тихо. - И уж во всяком случае я постараюсь, что б человека не сажали за решетку из-за того, что его от плохой, тухлой пищи дрис прохватил в боевой обстановке. А потому, Саня, мы тебя для начала немного подлечим, посмотрим на твое поведение, поставим правильный диагноз, пройдешь комиссию и улетишь домой! Тяжело тебе здесь?

- Да так...

- Ничего. Терпи. Пройдешь школу выживания в суровых условиях. Валентин Петрович, у вас есть вопросы к Сане?

- Нет. Кроме общего совета. - ответил Лебедев. - Саня, если захочешь написать домой, то попроси у сестры бумагу и карандаш. Напишешь письмо, в конверт не запечатывай, письма мы читаем и не скрываем этого. Сам понимаешь. Близких своих не пугай, не сообщай где оказался, просто укажи новый номер войсковой части. Обратные письма тоже будешь получать, но мы их тоже читаем. Понимаешь почему?

- Да.

Саню вернули в палату как раз к обеду, но к столу не вышел курсант Олесь. Старшина Фирсов отвесил ему пару оплеух, голова Олеся болталась из стороны в сторону, глаза были бессмысленны. Его ставили на ноги, а он мешком оседал на пол.

Фирсов, недавно прибывший "афганец", особым зверством не отличался, он оставил Олеся в покое. Тот лежал трупом. Петраков догадался вызвать Лебедева, а тот, едва глянув на Олеся, тут же вызвал двух матросов с носилками и курсанта унесли в основной корпус госпиталя.

Все знали, что там его поместят в отдельную палату на первом этаже и Олесь оттуда уже никогда не выйдет. Если не считать короткой дороги до низкого и темного здания морга в углу территории госпиталя.

Молчаливо-мрачная атмосфера зависла в кубриках до вечера.

Перед ужином Саня заработал пять "горячих", на пять "холодных" за то, что сидел у телевизора на чужой койке. Казнь назначил и сам же осуществил все тот же Заваров.

Телевизор был установлен в Большом кубрике, за стенкой, в коридоре, и экран отделялся толстым оргстеклом с дырками понизу, чтобы проходил звук. Включался телевизор санитарами из коридора.

Получив свое наказание и добрый пинок Заварова под зад, Саня к телевизору уже не вернулся, а прошел в Кают-компанию, где на диване в одиночестве сидел Чекалин. Они молча покурили, потом Чекалин сказал негромко.

- Прилип к тебе Завар. Добром не отвяжется.

- Что я ему сделал не пойму. - сквозь зубы сказал Саня - Из другой ты стаи, понял? Он это шкурой чует. Так что или он тебя, или ты его.

- В каком смысле?

Чекалин помолчал, подождал пока эстонец Саар пройдет мимо в туалет и пояснил едва слышно.

- А в том смысле, что Олеся-курсанта в смертную палату увезли. Неделю назад ему по башке старшины ударили, а теперь - привет! Следующий ты. Или Завар.

- Да брось, - отмахнулся Саня. - Обойдется.

Из Маленького кубрика вышел старшина Сухишвилли, покосился фиолетовым глазом, напился воды из бачка и ушел.

- Сейчас настучит, сука. - злобно сказал Чекалин. - Мразь чернозадая. Поймал бы я его за проходной.

- На кого настучит? - не понял Саня.

- На нас с тобой. Что долго вместе сидим и разговариваем... Трусят они, понимаешь? Боятся, что сговоримся и "понесем" их из Маленького кубрика и самих сделаем жмуриками. Ученые гады.

26
{"b":"56157","o":1}