– Это китайский фарфор, начало восемнадцатого века. Мне нравится окружать себя вещами, которые хранят в себе историю. Вот, к примеру, этот сервиз принадлежал когда-то известному военному и политическому деятелю Китая Янь Сишаню. Если внимательно присмотреться к его орнаменту, то можно увидеть, что это не что иное, как герб семьи Сишань, – удобно откинувшись на мягкую спинку стула, я позволил себе немного углубиться в историю антикварного сервиза.
Джим укоризненно остановил меня:
– Пап, я понимаю, что ты готов часами знакомить гостей с историей твоих вещей, поэтому прошу: давай, ты продолжишь свой рассказ после обеда.
– Ты прав, – спохватился я. – Кстати, Даниэла специально к твоему приезду приготовила всё, что ты любишь – буйабес, каре ягненка и пирог с персиками. Мисс Новак, надеюсь, вы не вегетарианка?
– Увы, нет! – весело смутившись, воскликнула Кэрол, намазывая на белый багет анчоусное масло.
Аромат от поданных блюд возбудил наш аппетит до предела, и на некоторое время в столовой воцарилось молчание, лишь мелодичный звон серебряных приборов по фарфоровым тарелкам нарушал тишину.
Раздался колокольный перезвон моего телефона. Эта мелодия была установлена только на одного абонента. Звонил Том.
– Прошу прощения, вынужден вас оставить. Очень важный звонок, – я действительно был взволнован.
Поспешно закрыв за собой двери столовой, я нетерпеливо с силой провел пальцем по зеленой линии сенсорного экрана. Том по пустякам никогда не звонил, а это означало, что предстоял серьезный разговор, который не должна была слышать журналистка.
С Томом я познакомился еще в далекие семидесятые. Помню: меня тогда до глубины души поразил этот парень. Он был не похож ни на одного из тех, кого я знал ранее. Том выстраивал свой собственный, не имеющий ничего общего с реальностью мир. Неформал, бунтарь, идущий вразрез с мнением общества, – одним словом, яркая личность. Тогда ему было двадцать восемь, а мне – сорок два. Он курил марихуану с той же периодичностью, с какой я курил «Marlboro». Он уверял, что травка не оказывает на него никакого галлюциногенного действия, а лишь расслабляет нервную систему. Я бы ему поверил, если бы он регулярно не разговаривал с неодушевленными предметами. Например, красноречиво пристыдить круасан за то, что тот содержит слишком мало крема. Причем делал это очень естественно и вальяжно, зачастую он умудрялся даже спорить с ними, при этом злился и эмоционально размахивал руками. Встреть я его при других обстоятельствах – шарахнулся бы как от сумасшедшего.
А познакомились мы довольно странно.
Однажды я поздно вечером возвращался из офиса домой. Работы в тот день навалилось больше, чем обычно, и голова к вечеру просто гудела. Я решил пройтись пешком, дабы развеяться, благо, до дома было всего лишь каких-то два квартала. В пустынном переулке я услышал за спиной торопливые шаги. Прохожих, как назло, в этот час уже не было. Я быстро оглянулся и ускорил шаг. Их было двое. В ту же секунду звук чеканных шагов преследователей перешел на бег, и я почувствовал сильный удар чем-то твердым по затылку.
Очнулся в незнакомом доме. Надо мной склонился высокий худощавый афроамериканец с россыпью черных веснушек на широком носу и щеках. Его волосы, заплетенные во множество косичек, спускались на грудь; темно-синяя широкая лента, повязанная по окружности головы, пересекала широкий лоснящийся жиром лоб. В общем, типичный хиппи. Лицо его лучилось доброжелательностью, черные как смоль глаза восторженно блестели. Пиджак, словно с чужого плеча, водруженный на голый торс, был явно ему маловат. Длинные руки смешно выступали из коротких рукавов. Линялые синие джинсы пузырились в области коленей.
– Ну что, передумал? – спросил незнакомец, подмигнув. Его голос оказался из разряда тех, которые нравятся женщинам, – низкий, хриплый, обволакивающий.
– Что передумал? – испуганно переспросил я, пытаясь приподняться на локте. Но перед глазами все поплыло, так что пришлось оставить попытки.
– Умирать, – скаля белые зубы, пояснил он.
– Как я здесь оказался?
– Увидел в окно, как тебя приложили кирпичом по голове. Если бы я их не спугнул, обчистили бы твои карманы. Всё произошло возле моего дома, вот я тебя и перенес к себе.
– Да, их было двое. Они шли за мной, – вспомнилось мне.
– Ты чего без родителей ходишь? Уж если ростом не вышел, так сиди дома, как стемнеет, – он потрепал меня по плечу, словно давнего приятеля.
Я оскорбленно молчал, обескураженный таким панибратским отношением к себе.
– Можно стакан воды?
– Меня Том зовут. Том Кросби, – бросил он из-за плеча, направляясь, по всей видимости, в сторону кухни.
– Дэн Харт, – представился и я. – У вас есть телефон? Жена, наверное, волнуется, что меня всё еще нет дома.
– Сейчас принесу, – крикнул Том из кухни.
Я осмотрелся. Часы на стене показывали половину двенадцатого. Получалось, что без сознания я находился минут десять, не больше.
Взгляд сразу выхватил мольберт с эскизом какого-то незаконченного рисунка. В глазах слегка двоилось, и я прикрыл один. Рассматривая изображение, попытался предположить, что бы это могло быть, однако быстро осознал тщетность своих стараний и бросил эту затею. Скорее всего, художник и сам не понимал, что за пятно изобразил.
При тусклом свете ночника комната казалась небольшой. Из мебели был лишь старенький диван, на котором, собственно, я и лежал, обветшалое кресло, стол у окна, застеленный темной скатертью. На столе беспорядочно разбросанные листы бумаги, ночник и телефонный аппарат. На подоконнике различные тюбики и баночки с красками. В дальнем углу находились шкаф, тумба из темного дерева и небольшой телевизор. На стенах висели постеры «The Beatles», «The Mamas & the Papas», изображение каких-то медитирующих восточных людей в позе лотоса.
Хозяин квартиры вернулся с большой кружкой воды в руке, помог приподняться и утолить жажду. Затем перенес со стола телефон, поставив его мне на грудь. Я пробормотал слова благодарности и принялся набирать свой домашний номер. Том тактично удалился из комнаты. Лгать я не любил и поэтому рассказал Хелен всё как есть.
Она принялась причитать и плакать. Я утешал, как мог, обещая, что, как только пройдет головокружение, сразу вернусь домой.
В комнату заглянул Том:
– Мелкий, как там тебя, Дэн! А ты где живешь?
– На Вашингтон-стрит, здесь рядом.
– Хочешь, я тебя на руках отнесу?
– Нет, не нужно. Сам сейчас встану, – стушевался я.
– Да ладно, ты весишь килограммов пятьдесят, как мешок муки!
– Нет, значительно тяжелее, – упорствовал я, оскорбленный сравнением.
– Ладно. Тогда давай спать, а утром отведу тебя домой.
Я напрягся. Меня волновало, где именно этот громила собрался ложиться? Кроме дивана, в комнате других вариантов не значилось. Том извлек из шкафа подушку и одеяло, незатейливо их раскинул прямо на полу и, повернувшись ко мне спиной, тут же уснул, слегка похрапывая. Мне же еще целый час пришлось ворочаться на неудобном диване, пытаясь уснуть.
Утром я уже был способен передвигаться, хотя меня еще слегка покачивало и мутило. Вероятно, сотрясение мозга избежать всё же не удалось. Опираясь на локоть Тома, я осторожно следовал к дому.
Хелен и Джим встретили нас у двери. Тома пригласили к столу позавтракать с нами. Он охотно согласился, сразу очаровав присутствующих своей непосредственностью. После завтрака, заметив в прихожей мяч Джима, он тут же позвал сына во двор играть. Мы с женой наблюдали в окно, как они закидывают мяч в кольцо с сеткой, прикрученное к столбу на заднем дворе. У Тома были несоизмеримо длинные конечности, словно у голенастого щенка дога. «Мир наверняка потерял в его лице отличного баскетболиста», – подумалось мне тогда. Он вообще был более подвижен, весел, нежели я, что не могло не очаровать моего двенадцатилетнего сына, для которого я вечно не находил времени, чтобы погонять мяч.
