Услышав чисто американский слоган из уст такого образованного и серьезного коренного европейца, лицо Шеннон осветилось широкой улыбкой. Мануэль мог быть таким разным: от неприступного, холодного аристократа до кончиков ногтей, ревностно защищающего любое свое имущество, до невероятно мягкого, обаятельного мужчины, который заставляет ее безмятежно смеяться, забывая обо всем на свете. Шеннон любила оба образа. Как нестранно, но постепенно она приняла его аристократичную натуру и больше не осуждала его капитал.

– О'кей. – Наконец произнесла она, медленно опуская свои руки с широких мужских плеч. – Тогда я пойду, поищу новый наряд?

– Можешь не торопиться.– Поймав ее готовую вот-вот отстраниться ладошку, Мануэль нежно поцеловал ее тыльную часть.

Шеннон мягко улыбнулась. Кажется, она начинала привыкать к такой чрезмерной галантности и что хуже всего – чувствовала, что любовь и ласка стали ей просто необходимы.

Боже, помоги ей с такими приобретенными замашками в тюрьме…

– Поверь, не буду. – Возвращаясь вместе с ним в спальню, отозвалась она, вновь отбросив от себя гнетущие мысли о будущем. – У меня глаза разбегаются, когда я вижу одежду твоей кузины. Мне понадобиться около получаса, чтобы только разобрать, что-где лежит.

Подойдя к выходу из спальни, Шеннон вновь оглянулась на оставшегося позади мужчину. Она настолько сильно привязалась к нему, что не хотела расставаться даже ни на секунду. Тем не менее, понимая, что это по-детски глупо, она все же нашла в себе силы и, глубоко вздохнув, наконец-то решительно выскользнула за дверь.

Мануэль тоже ещё некоторое время не двигался, отрешенно смотря на то место, где ещё совсем недавно стояла она. Эта девушка настолько сильно и прочно обосновалась в его сердце, что выпустить ее образ из головы оказалось не так-то просто. Чувствуя себя семнадцатилетним влюбленным подростком, темноволосый мужчина наспех принял душ, переоделся в бежевую футболку спортивного стиля и в легкие шорты того же цвета, после чего попросив Розу приготовить ему чашку эспрессо, удобно расположился в темно-бардовом кожаном кресле просторного кабинета, стены которого были обставлены книжными шкафами с обеих сторон.

Пока он давал краткие указания своему управляющему по телефону, на глаза попалась вчерашняя бандероль, лежавшая на самом углу огромного письменного стола из красного дерева.

– Но, синьор, – продолжал удручающий голос из трубки, – к чему такая спешка? Люди работают даже по ночам, совершенно не понимая возникшую суматоху. Мы остановили выпуск всех остальных товаров, тратим все наши усилия лишь только на новый проект, но с такими темпами, компания за этот месяц понесет огромные убытки!

Едва ли не со скукой выслушав прозвучавший монолог, Мануэль взял присланную Лоренцо бандероль и расслабленно отклонился на высокую спинку мягкого кресла.

– Мне все равно какие убытки принесут компании последние два дня. – Спокойным, равномерным голосом наконец изрек он. – Меня интересует лишь новый проект.

В трубке послышался тяжелый вздох управляющего.

– Как скажите, синьор. – Отступил работник. – Если для вас соперничество с другими фирмами настолько важно, что вы готовы терпеть потери – это ваше право.

Губы Мануэля изогнулись в сухой усмешке.

– Мне не важна конкуренция. – Без интереса вертя в руках обернутую в несколько раз плотной бумагой широкую вещь, по форме напоминающую книгу, он тихо добавил. – Я всего лишь хочу успеть.

Различив решительные нотки в голосе хозяина, собеседник не стал вдаваться в дальнейшие распри, сопровождающие излишними расспросами, на которые он вряд ли удосужится поясняющих ответов, поэтому, не имея другого выбора, лишь энергично продолжил:

– Тот образец, что вы одобрили пару дней назад, полностью готов и находится в лаборатории. Прикажите ли приступать к дальнейшему процессу?

Впервые обрадовавшись хоть чему-то хорошему, Мануэль слегка улыбнулся, доставая из выдвижного ящика стола острый нож для бумаги, чтобы аккуратно разрезать упаковку легкой бандероли.

– Обязательно. – Твердым голосом ответил он.

– И сколько образцов будет входить в первую партию? Если вы так уверены в успехе, то, думаю, для начала тысячи…

– Один. – Резко перебил его Мануэль. – Мне нужен всего один.

В трубке послышалось недоуменное молчание.

– Один? – Слабо веря в то, что его слуху помешали радиопомехи, пораженно прохрипел управляющий. – Столько стараний ради одного флакона?

Мануэля уже порядком начал угнетать затянувшийся разговор. С легким раздражением сорвав бежевую бумагу, его взгляд наткнулся на кожаную обложку какой-то старой тетради.

Потеряв интерес к собеседнику, брюнет резко бросил в трубку:

– Мигель, ты все слышал. Так что не трать понапрасну своё и мое время и приступай к работе немедленно.

Ещё раз внимательно осмотрев потрепанную черную обложку толстой тетради, мужчина отложил трубку телефона и открыл первую страницу. На обороте обложки красивым, несомненно, женским почерком было написано имя владельца сего антиквариата – «София Медичи». Безрезультатно пытаясь вспомнить хотя бы кого-то из своих знакомых с подобным именем, Мануэль напряженно свел брови. Определенно этот человек был не из его круга, хотя фамилия и являлась итальянской.

Послышавшиеся впереди тихие шаги, заставили его на мгновение поднять взгляд. Войдя в богато обставленный кабинет синьора, Роза слегка улыбнулась, ставя небольшую фарфоровую чашку горячего эспрессо на до блеска отполированную поверхность письменного стала.

Поблагодарив ее ответной улыбкой, Мануэль вновь вернулся к лежащей на коленях тетради, чьи пожелтевшие от времени страницы были изрядно замусолены от частого перелистывания. Внезапно осознав, насколько часто раньше читали изложенный на этих хрустящих страницах текст, мужчина заинтригованно прочел первую запись, датированную от первого сентября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.

«Дорогой дневник, я решила завести тебя, чтобы как с самым близким и верным другом поделиться с тобой событиями своей жизни. Сегодня мне исполнилось двадцать лет. Целых двадцать! Я уже стала взрослой и самостоятельной женщиной. Родители решили устроить для меня сюрприз и приготовить небольшой праздник в честь моего дня рождения на этих выходных. Мама как всегда пытается скрыть от меня эти планы, но она просто не понимает, что ближайшая вечеринка написана прямо на ее лице. Однако это не совсем то, чем я бы хотела похвастаться. Самая главная новость состоит в том, что сегодня я устроилась на работу в один очень богатый особняк. Синьор с синьорой молодожены, чьи родители являются очень влиятельными и известными людьми в кругах светского общества. Ты только представать, впервые девушка из рода Медичи будет прислуживать одним из самых уважаемых и благородных семейств во всей Италии! Дорогой дневник, если бы ты только знал, как я счастлива! Наконец-то я смогу зарабатывать свои собственные деньги, отвечать за свою собственную жизнь…»

Прекратив читать, Мануэль недоуменно нахмурился. И зачем только Лоренцо прислал ему дневник какой-то служанки, работающей почти двадцать пять лет назад? Каким образом это может помочь его делу и оградить Шеннон от тюрьмы? А может…

Вспомнив о былой просьбе Шеннон, которую он любезно переложил на плечи друга, Мануэль наконец-то расслабленно вздохнул, приводя мелкие части головоломки в надлежащий порядок. Должно быть, Фериччи все-таки раздобыл ту тетрадь у полиции, чтобы вернуть ее нынешнему владельцу. Но тогда зачем он так настаивал на ее прочтении? Что может быть интересного и столь необычного в рассказах служанки, работающей на одной из таких же фешенебельных вилл, как и его собственная – подробное описывание грязного белья его знакомых? Не слишком желая копаться во всем этом, Мануэль решил отдать тетрадь в руки Шеннон так и не прочтенной. В конце концов, она ведь, помнится, даже просила его именно об этом. Но с другой стороны, она также и обманула его, сообщив, что это ее обычная тетрадь с ее личными записями. Если все так просто, тогда зачем она ему солгала?