Бородатый мужик долго неодобрительно косился на него и наконец не выдержал — крикнул:

— Перестань! Не стони ты, ради бога, горлопан! Стыдно с такой песней идти в красные солдаты. А ну, комсомол, запевай свою!

Гармошка визгнула и смолкла, и тотчас же шагавший впереди вихрастый длинный парень звонко завел:

Песню подхватили:

Песня рвется ввысь, ей тесно на лесной дороге, и, разлетаясь далеко вокруг, она уже звучит во всех концах леса, будоражит, подымает, зовет к победе.

Келай заслушался, позабыл все свои страхи и, блестя глазами, дернул отца за рукав:

— Отец, какая песня хорошая! Вот вырасту большой, и я пойду в солдаты с этой песней.

— Пойдешь, сынок, — ласково ответил отец. — Ты будешь храбрым красным солдатом.

Старый пастух шагает в ногу с уходящими в армию комсомольцами. Будь он помоложе, и сам ушел бы воевать с ними вместе.

А песня стучит в самом сердце:

Лес поредел, и дорога вышла на простор. Впереди показались красные, серые, желтые, железные, тесовые и соломенные крыши.

— Отец, это село?! — радостно спросил Келай.

— Село, сынок.

Волостной Совет помещался в большом двухэтажном каменном доме. Новобранцы остановились против Совета, лихо оборвав песню.

— Ну, а нам к комиссару, — сказал отец и подтолкнул Келая вперед.

Перед дверью в Совет Келай замер, привлеченный большим ярким бумажным листом, наклеенным на дверях. На листе был нарисован человек в красной рубахе, в остроконечной шапке-буденновке с пылающей красной звездой; в одной руке он сжимал винтовку, а другой, вытянув ее вперед, указывал пальцем прямо на Келая.

Васлий тоже остановился перед плакатом и принялся его рассматривать. Не то зовет куда-то, не то спрашивает о чем-то этот человек с красной звездой. А что он говорит, про то внизу написано большими алыми буквами. Но старый пастух не знал ни одной буковки, и теперь он очень пожалел об этом.

Поднявшись по лестнице, выкрашенной светлой охрой, отец и Келай очутились перед большой белой дверью.

— Подожди меня здесь, — сказал отец и открыл дверь.

Келай не расслышал, и, когда отец вошел в дверь, мальчик перешагнул порог вслед за ним.

За дверью оказалась большая комната с широкими белыми окнами, полным-полна всякого народа. В одном углу огромный матрос в сдвинутой на затылок бескозырке что-то горячо растолковывает обступившим его мужикам. А напротив двери сидит за столом сутулый седой человек в перевязанных черной ниткой стареньких очках. Отец прямо от двери протолкался к нему.

«Вот он какой, комиссар!» — удивился Келай, потому что комиссар представлялся ему рослым важным барином, вроде прежнего станового. Мальчик с любопытством стал рассматривать его.

Лицо у комиссара худое и бледное, как у больного, одежонка неважная: локти на зеленой рубашке залатаны, штаны на коленках расползаются, как у самого Келая.

Комиссар усадил отца на свой стул, а сам, став рядом, говорил:

— Значит, говоришь, Ленин велел записываться в партию эсеров? И где ты услышал такие глупости? Мало того, у тебя в списки бедняков почему-то попал ваш самый богатый кулак Харитон Эшбулатов. Кто тебе писал списки?

— Кто писал? — переспросил Васлий. — Грамотный человек писал, конечно. У нас для этого дела есть аблакат Каврий. Большой мастак! Ему только дай бумагу — мигом испишет. Ничего не скажешь, силён писать, чисто главный писарь!

— Значит, у вас в комбеде секретарем адвокат Каврий? — Комиссар нахмурил лоб. — Постой, постой! А этот Каврий случайно не сын Харитона?

— Сын. А что? Отец его богатей, мироед — это одно. А сын — книжный человек, это другое.

— Да-а, — протянул комиссар и усмехнулся, — двойная бухгалтерия. Волка ругаем, волчонка пригреваем. Так?

Келай не понимал, о чем идет речь у отца с комиссаром. Он перестал прислушиваться к их разговору и принялся разглядывать комнату.

В переднем углу его внимание привлекла картинка, на которой был нарисован человек с большим белым лбом, с острой бородкой и слегка раскосыми, как у марийца, глазами.

По комнате взад-вперед ходили люди; кто приходил, кто уходил, и странно, что в такой толкучке комиссар углядел мальчонку.

— А ты к кому? — подойдя к Келаю, спросил комиссар.

— Сын мой… Со мной пришел, — смешался Васлий. — Такой озорник, всюду нос свой сует. Сказал ведь ему: «Жди за дверью», а он и сюда за мной потянулся.

— Что ж, ребенку все интересно, — сказал комиссар и, наклонившись, протянул оторопевшему Келаю руку: — Давай знакомиться. Меня зовут Андрей Петрович. А тебя как?

Келай чуть слышно назвал свое имя. Комиссар, видя его смущение, погладил мальчика по голове. Келай, все еще робея, спросил, показывая на портрет:

— Дяденька, а это кто?

— Это Ленин, — улыбнулся Андрей Петрович.

Имя Ленина Келай часто слышал в разговорах взрослых, а какой он, Ленин, ему еще видеть не приходилось.

Увидев, как внимательно Келай разглядывает портрет, комиссар сказал, повернувшись к отцу:

— Пока твой малыш сердцем тянется к Ленину, а придет время, и поймет умом великое ленинское учение. Для того чтобы победить кровопийц-буржуев, сидящих на шее народа, мало одного желания, нужны и знания. Знаю, что ты готов отдать жизнь за победу революции и сердце у тебя чистое, как родник. Но вот ведь и ты попал на удочку к адвокату…

— Кто же мог подумать, что грамотный человек так обманет, — сокрушенно вздохнул Васлий. — По дурости своей понадеялся я на него, а они… Да как тут не поверить, когда он все про революцию говорит и революционеров нахваливает…

— Революционеров-то революционеров, да не тех, — говорит ему комиссар. — Есть такие, они себя называют социалистами-революционерами, или, иначе говоря, эсерами. А кто такой эсер, знаешь? У него одно название революционное, а нутро кулацкое. И твой Каврий тоже кулак. Хитрый кулак, грамоту знает, все науки превзошел, а душа у него все равно осталась волчья. Эх, Васлий, Васлий! Темнота наша мешает нам, душит нас. Великая сила — грамота, трудно нам без нее одолеть врага.

Комиссар задумался, потом положил руку на плечо Васлию:

— Вот что, браток, жди меня завтра к себе в гости, я тут кое-что достану для тебя…

По дороге из Совета домой Васлий горько вздохнул:

— Эх, кабы знать мне грамоту!..

Потом он принялся ругать Каврия. И только тут Келай понял, в чем дело.

Оказывается, на прошлой неделе отец привез из города книгу Ленина, и так как сам он читать не умел, то попросил Каврия прочесть ее вслух. Каврий прочел, но читал он, кое-что пропуская, кое-что вставляя от себя, и из книги выходило, будто Ленин велел народу слушать эсеров и идти за ними.

Васлий во все это поверил: ведь как-никак из книги Ленина вычитано, и на сельском сходе начал призывать мужиков стоять за эсеров. Потом Васлий попросил Каврия написать бумагу о работе комбеда для отправки в волость. И тут адвокат не отказал. Каврий написал нужную бумагу, а в ней прописал, что его отец, Харитон Эшбулатов, — бедняк.

— Эка, обманул-то как, — говорил расстроенный пастух, — а ведь такой ученый да ласковый…