В 1960-1971 годах «Юдифь» подверглась сложнейшей реставрации, которую провели ленинградские специалисты. В ходе реставрации было установлено, что в своё время картина служила створкой обычного шкафа со щеколдой и на доске до перенесения изображения на холст оказалась дырка.47

Каких только испытаний не выпало на долю многострадальной «Юдифи»! И спасение из огня во время чумы, и обрезание доски с изображением, и долгие годы умолчания, словно такой картины не было вовсе; наконец, сколько чужих рук касались дивной картины! Как тут не вспомнить слова пушкинского Сальери, который гневно выступил против прикосновения неумелых рук к творению гения:

Мне не смешно, когда маляр негодный

Мне пачкает Мадонну Рафаэля…

И Сальери был бесспорно прав. Немало неумелых рук прикасались к «Юдифи», что потребовало позднее проделать трудоёмкую работу по очистке полотна от произвольных наслоений и произвести профессиональную реставрацию, придав картине первозданный блеск и великолепие.

«Юдифь» можно считать первой венецианской картиной, принадлежащей целиком эпохе Высокого Возрождения. В ней выражен возвышенный эстетический идеал той эпохи, который был неведом мастерам кватроченто — XV века. Картина Джорджоне поражает красотой и выразительностью изобразительного языка, ясностью и простотой композиции, умением передать световоздушную среду, богатством и тонкостью ритмического строя и красочных сочетаний.

«КУРЬЁЗ» В ЭРМИТАЖЕ

Наконец, в приснопамятные 1930-е годы, когда СССР в период начавшейся индустриализации остро нуждался в иностранной валюте для закупки за рубежом промышленного оборудования, сверху была спущена разнарядка на изъятие из музеев для продажи за валюту художественных ценностей, являющихся национальным достоянием.

Эта чудовищная по современным понятиям операция была осуществлена негласно. Эрмитаж лишился некоторых картин, являвшихся гордостью его коллекции. Но узнать что-либо конкретное о той истории не представлялось возможным, так как на ней лежал гриф строгой секретности.

Всё совершалось под покровом ночи, при свете карманных фонариков. На следующее утро на пустующем месте вместо изъятой картины появлялась табличка: «На реставрации». Ныне проданные полотна украшают лучшие музеи Европы и Америки.

Из очевидцев той операции в живых почти никого не осталось. Но в годы хрущёвской «оттепели» тайное через цензурные препоны становилось явным. В те годы автору этих строк не раз приходилось по долгу службы сопровождать в город трёх революций некоторых руководителей Итальянской компартии, приезжавших на отдых и лечение в СССР. Тогда между КПСС и ИКП существовали дружеские, доверительные отношения. При посещении Государственного Эрмитажа высокопоставленных итальянских гостей обычно сопровождал по залам музея известный искусствовед М. А. Гуковский, истый ленинградец и один из старожилов Эрмитажа, переживших блокаду. От него мне довелось услышать о случившемся в музее «курьёзе», как осторожно выразился учёный.

Вся операция отбора картин на продажу за рубеж проходила под зорким оком и контролем агентов НКВД, которым, к счастью, имя Джорджоне было незнакомо. Его картина находилась в плачевном состоянии, нуждаясь в серьёзной реставрации. Она не произвела впечатление и была забракована. Необразованность партийных чинуш сыграла на руку — вновь свершилось «чудо», и «Юдифь» осталась в Эрмитаже!

Такой же «курьёз», по словам Гуковского, случился и с картиной Караваджо «Девушка с лютней». Члены отборочной комиссии в голубых погонах никак не могли определить пол персонажа на картине. Одни полагали, что изображён юноша, а другие настаивали, что это девушка. В те годы люди с нетрадиционной ориентацией жестоко преследовались по закону, поэтому члены комиссии вычеркнули картину из списка от греха подальше.

Чтобы поставить точку с эрмитажным «курьёзом», следует, однако, признать, что страсть Екатерины II к собиранию картин европейских мастеров сыграла свою роль в деле укрепления обороноспособности нашей страны, которая освободила народы Европы от коричневой нацистской чумы.

Славным бойцам Красной армии удалось спасти от неминуемого уничтожения бесценные полотна Дрезденской галереи, которые были упрятаны нацистами в подземные штольни и заминированы. После окончания реставрации советское правительство безвозмездно вернуло спасённые и получившие вторую жизнь картины в Дрезден.

В Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина была организована прощальная выставка спасённых шедевров, которую посетили десятки тысяч наших граждан, испытывавших двойственное чувство: восхищение увиденным и скрытое недоумение, с опаской высказываемое вслух. В реставрации спасённых картин принимал участие академик М. В. Алпатов, который, вспоминая ту историю, с горечью говорил о недоумении творческой интеллигенции по поводу передачи картин: за какие такие заслуги немцам возвращаются шедевры, спасённые ценою жизни советскими солдатами?

Как говорится, все мы задним умом крепки, и сегодня можно сказать, насколько Екатерина II оказалась умнее, дальновиднее и патриотичнее тогдашних советских руководителей!

ВСТРЕЧА С ЛЕОНАРДО

Приход нового столетия Джорджоне встретил преисполненным сил и смелых планов. Его авторитет и известность неизмеримо выросли после завершения работы над «Юдифью», которая была восторженно встречена всеми ценителями искусства.

Пока он купался в лучах славы, в апреле 1500 года в Венеции неожиданно объявился Леонардо да Винчи, который прибыл по специальному приглашению правительства республики для консультаций по военным вопросам. Разговор вёлся негласно за закрытыми дверями, так как речь шла о государственной безопасности.

О предмете секретных переговоров ныне свидетельствуют некоторые смелые инженерные наработки Леонардо, которые хранятся в музее Дворца дожей. Там же можно увидеть созданный им прообраз современного пулемёта. Пытливый ум великого творца поистине не знал предела, постоянно порождая всё новые идеи, о чём говорят его чертежи и рисунки в том же музее.

В лагунном городе он пробыл чуть более месяца, и там у него родилась дерзкая идея создания особого судна, способного плавать невидимым под водой для отражения участившихся нападений турецкого флота, главного противника Венеции на море. Но как и другие смелые проекты (например, построения воздухоплавательного аппарата), эта затея осталась неосуществлённой.

Появление великого мастера всполошило всю Венецию. На улице за ним увязывались толпы зевак. Люди выглядывали из окон и высыпали из домов, чтобы посмотреть на знаменитого Леонардо, шествующего в окружении неизменной свиты поклонников. Среди последних мог быть с друзьями и Джорджоне. Его поражали благородная внешность и стать великого мастера. Джорджоне старался хоть как-то обратить на себя его внимание и обмолвиться с ним словом.

Стоило Леонардо остановиться и завести с кем-нибудь разговор о привлёкшей его внимание детали архитектурного декора или самого здания, как толпа замирала, прислушиваясь с интересом к его словам. Как всегда, Леонардо всюду возил с собой тетради с записями, которые, будучи расшифрованы, составили впоследствии знаменитые Атлантический и Мадридские кодексы — неисчерпаемый кладезь сведений по всем отраслям знания.

Его рукописи говорят о колоссальной работе, проделанной пытливым умом, не знавшим покоя. Но Леонардо никогда не подавлял окружающих превосходством ума и охотно делился опытом и накопленными знаниями, будучи по натуре щедрым и великодушным. Однако ему были чужды праздность и безделье, о чём говорится в его заметках: «Как железо ржавеет, не находя себе применения, а стоячая вода гниёт, так и ум человека чахнет от лености и бездействия».48

Леонардо, как известно, никогда не расставался с рисунками и постоянно был в работе. И в тот раз он взял с собой в поездку недавно написанный портрет Изабеллы д’Эсте, властной мантуанской правительницы, которая покровительствовала искусству. Прежде чем вручить работу заказчице, Леонардо продолжал по привычке вносить дополнения, пока не убеждался, что дальнейшая правка может повредить картине.