Власти выделили место на площади перед Скуолой Сан Марко и собором Святых Иоанна и Павла. Работа была поручена знаменитому флорентийцу Андреа Верроккьо, которому была известна конная статуя кондотьера Гаттамелаты в Падуе, созданная Донателло. Не раздумывая, он приступил к делу. Но однажды между скульптором и требовательным заказчиком возникла ссора, и разгневанный Верроккьо, разбив передние ноги статуи, покинул Венецию. Вскоре после вмешательства самого дожа, отправившего к скульптору своего посланца с лестными посулами, конфликт был улажен. Несговорчивый скульптор вернулся и продолжил работу над монументом. После его кончины в 1488 году работу над статуей завершил венецианец Антонио Леопарди, который соорудил также пьедестал монумента.

Если не считать вывезенную дожем Дандоло из Византии в конце XII века позолоченную бронзовую квадригу IV века до н. э., которая венчает поныне портал собора Сан Марко, то памятник Коллеони — первая и единственная до второй половины XIX века конная статуя в Венеции. Для города, расположенного на островах в лагуне, лошадь была в диковинку.

Для показа немецкому другу конной статуи Беллини для пущей важности взял с собой нескольких учеников, включая Джорджоне, чтобы устроить на месте в учебных целях, как ныне принято говорить, мастер-класс с участием коллеги Дюрера. По пути к ним присоединился из соседней мастерской Чима да Конельяно.

Процессия во главе с первым живописцем Венеции и знаменитым немцем тут же привлекла внимание венецианцев, которым до всего было дело. Вскоре собралась большая толпа любопытных вокруг памятника, называемого в народе Cavallo — лошадь. Венецианцы с опаской поглядывали на него из-за его устрашающего вида. Такие же чувства испытывают падуанцы, проходя мимо конной статуи Гаттамелаты.

Статуя, на которой всадник настолько слился с лошадью, что составляет единое целое, смахивает на коротконогого мифологического кентавра, устремившего грозный взгляд в будущее.

Сама площадь в окружении зданий невелика, а пьедестал статуи столь высок, что создаётся впечатление, будто всадник скачет на зрителя по крышам домов, и его можно рассмотреть, только высоко задрав голову.

Видимо, статуя произвела впечатление на Дюрера, и он принялся делать наброски в тетради, то и дело обходя монумент кругом и не обращая внимание на собравшихся. Если кто-то из них попадался на пути, то Дюрер, чертыхаясь, чуть не натыкался на зеваку. Подойдя поближе, Джорджоне заинтересовался, насколько энергично немец работал грифелем, придавая рисунку поразительную динамичность и экспрессию, чего ранее ему не доводилось видеть ни у кого из венецианских мастеров.

Собравшаяся вокруг толпа мешала спокойно побеседовать и заинтересовать учеников. Было решено перенести разговор за столики соседнего трактира, где помянули, как полагается, славного скульптора, с которым Беллини был давно знаком. Он же вспомнил известную историю, ставшую легендой, о том, что Верроккьо прилюдно поклялся никогда не брать в руки кисть после того, как подросток Леонардо да Винчи пририсовал слева к его картине «Крещение Христа» златокудрого ангела отрока. И слово своё мастер сдержал. Джорджоне впервые услышал эту историю, и она произвела на него сильное впечатление.

В ходе начавшегося разговора Дюрер решительно не согласился с клятвой Верроккьо и с присущим ему пылом стал доказывать, подыскивая нужные слова по-итальянски.

— Только живопись, — заявил он, — способна ныне поддержать реформу по обновлению церкви, начавшуюся повсеместно в Центральной Европе, чему противостоят папский Рим и его инквизиция, а кое-где уже полыхают костры для вероотступников.

Переведя дыхание, Дюрер сослался на своего земляка и друга поэта францисканца Томаса Мурнера и, напрягая память, прочёл вслух начало его стихотворения:

На свете есть одна страна,

Где службы служит сатана.

Он настоятель непростой,

Отринув напрочь Крест святой…

(Пер. И. Грицковой)

Почуяв неладное, Беллини деликатно прервал вошедшего в раж немецкого друга: его ученикам пока ещё рано слушать подобные речи.

Рассказ Беллини и слова Дюрера ещё долго обсуждались в венецианских салонах. Прав ли был Верроккьо, отдав предпочтение скульптуре и забросив живопись? Истинные поклонники живописи никак не могли с этим примириться, часто ссылаясь на известное изречение Леонардо да Винчи о том, что «живопись — наука, причём первая среди прочих».

НАЧАЛО ПУТИ

Годы, отведённые на обучение мастерству, пролетели незаметно. Не успел Джорджоне оглянуться — и перед ним открылся заманчивый путь к самостоятельной работе и осуществлению своих амбициозных планов, давно вынашиваемых им в тайниках души. Но он не торопился оставить мастерскую, где исподволь работал над двумя-тремя небольшими картинами, чему Беллини не препятствовал.

В снимаемой тёмной сырой каморке работать было невозможно, да и нечем, так как с деньгами на краски и кисти было туговато, а одалживаться у кого-либо не позволяла гордость.

Джорджоне торопился, понимая, что не может злоупотреблять добротой Беллини, который иногда подходил к нему во время работы и по-отечески подбадривал.

— Не торопись! — советовал он. — Не увлекайся тенью, а задний план и горизонт, наоборот, высвети, и картина заиграет по-новому.

Но всему приходит конец, и он покинул мастерскую, ставшую ему родным домом. Здесь он был окружён заботой и пониманием, сыт, обогрет и мог безраздельно отдаваться любимому делу, постоянно ощущая поддержку великого наставника.

И вот однажды подвернулся счастливый случай, позволивший распрямить плечи и вырваться из объятий унизительной бедности. Ему удалось выгодно пристроить одну из работ в хорошие руки заезжему гостю толстосуму, приехавшему полюбоваться красотами Венеции, а заодно обзавестись памятным сувениром.

По всей вероятности, это была небольшая картина маслом на дереве «Поклонение пастухов». Как и все его ранние работы, она долгое время приписывалась то анонимному автору — Maestro dell’Adorazione, то — совсем уж непонятно на каких основаниях — Тициану или Катене, пока пытливый Кавальказелле не доказал авторство Джорджоне. С чем впоследствии согласился Лонги, включивший «Поклонение» в свой знаменитый список работ Джорджоне (в том числе и спорных).

Непонятно по какой причине за картиной в литературе закрепилось название «Adorazione Allendale» по имени последних владельцев, выходцев из Венеции или Падуи, продавших её Вашингтонской национальной галерее искусств. Как говорит итальянская пословица, il denaro apre tutte le porte — деньги открывают все двери. Нечто подобное, но гораздо раньше, произошло с рафаэлевской «Мадонной Конестабиле», оказавшейся в петербургском Эрмитаже.

В обоих случаях сказалось непомерное тщеславие бывших владельцев, надеявшихся оставить своё имя в истории рядом с именами великих творцов. И надо сказать, что это им удалось.

Написанное в конце века «Поклонение пастухов» ещё пронизано атмосферой венецианского кватроченто — XV века. Но в нём уже чувствуются новые элементы, определившие стиль начинающего художника. Так, ощущение глубины от фигур на переднем плане до линии горизонта равномерно возрастает, а сами фигуры чётко прорисованы и компактно расположены перед входом в пещеру.

Фоном картине служат голубеющие дымчатые дали, городские строения, крепостная башня и журчание струй водоёма; вдали видны люди, занятые привычным делом, пышные купы деревьев и царящая в природе умиротворённость, осознание свершившегося чуда. И надо всем — вечереющее небо.

Чудо рождения Младенца передаётся мягкой и несколько приглушённой тональностью. Впечатляют расположившиеся вокруг новорождённого фигуры склонившихся Девы Марии, святого Иосифа и двух пастухов, чьи взгляды передают то, что принято называть «движением души». Нечто похожее можно увидеть у Беллини на алтарном образе в венецианской церкви Сан Дзаккария, где выделяется фигура святого Петра, погружённого в глубокое раздумье.