И вот тогда началась беготня – сначала к МакГоннагалл, которая заявила, что Гарри без магии попросту опасно находиться в школе, потому что там все еще находились дети Пожирателей. Потом его переправили на Гриммолд, где, пока Гермиона, Рон, МагГоннгалл, Шеклболт и еще целая куча магов из Министерства решали, что им делать с Гарри, он сидел в соседней комнате и слушал, какие же теперь у них у всех большие проблемы. Кто же им теперь поможет?! И как же они будут теперь объяснять журналистам, куда Героя дели?!

Гарри было обидно. Его не покидало ощущение, что к нему стали относиться как к бракованному, использованному, никчемному…

В один прекрасный момент, когда он слушал очередное предложение, куда его деть, у Гарри впервые случился стихийный выброс магии, он просто отшвырнул от себя стул со злости, а тот прямо у стены взорвался, будто его разнесли «Бомбардо».

В комнату вбежали все, кто был на собрании, и посыпалась вопросы, на которые Гарри пытался ответить, а в итоге… второй выброс разбил в доме все стекла и отбросил всех желающих разъяснений. Наступила тишина.

Гарри трясло. Обводя взглядом находившихся в комнате магов - кто-то смотрел на него с жалостью, кто-то с опаской, а кто-то с участием - он никак не мог понять, что со всем этим делать.

На следующий день его отвели в Мунго.

По всем датчикам магия в Гарри была, все обследования показывали, что он вполне полноценный маг, вот только палочка не слушалась, а выбросы происходили постоянно, пока ему не начали давать успокоительные. Очень сильные, после которых Гарри чувствовал себя так, будто руки и ноги налиты свинцом. Движения становились заторможенными, речь – невнятной и медленной.

А еще… Гарри не мог уснуть. Совсем. Он закрывал глаза и лежал так всю ночь, только уснуть не получалось. Уже три месяца не получалось. А еще было странное ощущение, что магия копится где-то внутри, но теперь, под действием успокоительных, вспышек уже не было. И от этого было физически больно. Хотелось выйти куда-нибудь и орать, пока не охрипнешь или пока магия, распирающая изнутри, не вырвется наружу.

Последний выброс был у Гарри девятого июля, а на дворе стоял уже конец сентября.

Гарри ненавидел это заторможенное состояние, а еще больше ненавидел ночь. Когда чувствуешь себя каким-то крошечным и никчемным, ненужным и одиноким.

А еще Гарри огорчало то, что с ним никто не разговаривал о том, что происходит там, за пределами больницы. Всю информацию он узнавал из газет, попадавших к нему от Рона и Гермионы, а иногда и от Анджелы.

Газеты написали, что Гарри находится на лечении где-то в Европе, поскольку у него послевоенный синдром. А ещё, якобы с целью поддержать «Великого Героя», открывались различные фонды и прочее, проводились благотворительные концерты и другие мероприятия. Было мерзкое ощущение, будто на нём пытались заработать, пока люди не забыли, пока не потеряли интерес к «Мальчику-который-снова-выжил».

Много писали о Гермионе с Роном. Гарри каждый раз улыбался, рассматривая очередную статью, где Рон, как тому, наверное, казалось, принимал на фото очень мужественные позы. Хотя, если честно, выглядел он на таких фотографиях всегда немного глуповато. Гораздо лучше Рон получался на фото в паре с Гермионой, по его выражению лица было видно, что подруга быстро спускала его с небес на землю.

Гермиона старалась принести Гарри побольше книг и каких-нибудь научно-познавательных журналов, в то время как Рон втихую оставлял журналы по квиддичу, и как раз те, что были с интервью. Почему втихую? Гермиона считала, что Гарри это будет только расстраивать.

В чем-то она действительно была права – летать хотелось до дрожи в пальцах!

И опять он только кусал губы, потому что квиддич ему даже присниться не может, ведь уснуть так и не получалось.

И злиться не получалось – из-за таблеток. Гарри чувствовал себя воздушным шариком, бьющимся в потолок. А еще, особенно первое время, было немного обидно и завидно, когда Гарри наблюдал, как к другим больным приходят родители, любимые. Нет, к нему тоже приходили и Рон с Гермионой, и Молли - да почти все Уизли, и Гарри был им очень благодарен. Но когда ему необходимо было, чтобы кто-нибудь побыл с ним целую неделю на Гриммолд, ни у кого не сложилось. Только Гермиона пришла на пару дней. Тогда они гуляли по маггловскому Лондону, а в остальное время Гарри был заперт в доме - для его же безопасности, разумеется.

Гермиона как-то заикнулась, что Джинни могла бы остаться, но Рон ответил, что Молли будет категорически против, ведь Джинни влюблена в Гарри, и они могут «делов наделать», как выразилась Молли. Джинни еще поступать нужно, а вдруг она забеременеет?

Гарри старался не обижаться – ни на Молли, ни на Джинни, ни на Рона. Он уговаривал себя вообще ни на кого не обижаться. Ведь, по большому счету, ему было уже всё равно.

Хотелось выйти из больницы и просто жить. А как? Если он со своими выбросами опасен и для магов и для магглов. Только тут, в Мунго, с лекарствами, палатой с ограничениями, было безопасно.

И тоскливо. И одиноко. И…

Гарри дожевал свой завтрак, запил практически безвкусным чаем.

Анджела его жалела, Гарри это знал. Он всегда, при осмотре других врачей говорил, что пьет все лекарства, но сегодня, заглянув на поднос, не обнаружил там столь ненавистного светло-голубого зелья, после которого всегда чувствовал себя ватной куклой. Там были только витамины и травяной успокоительный настой.

Анджела уже перестала предупреждать Гарри, что если его вдруг будут проверять другие врачи, он обязательно должен сказать, что выпил все лекарства, включая ненавистное успокоительное зелье.

- Хорошего дня, Гарри, - улыбнулась Анджела.

- И Вам, - он тоже ответил ей улыбкой.

Прихватив с собой недоеденную булочку, Гарри вышел во дворик, который для него организовали по настоянию Анджелы, отгородив небольшую часть парка, где гуляли все выздоравливающие пациенты госпиталя. Гарри был очень благодарен Анджеле за то, что у него появилась хоть какая-то возможность выходить на улицу. Пусть даже это был совсем небольшой уголок, но там он мог покормить птиц, походить по траве и подышать свежим воздухом.

Пациенты в больнице менялись быстро, и он очень завидовал тем, кто выписывался, ведь их встречали, ждали. А Гарри даже не знал, до каких пор его будут держать здесь, но с другой стороны, он прекрасно отдавал себе отчет, что идти ему не к кому. Его никто не ждал там, за стенами больницы.

В этом корпусе госпиталя Святого Мунго было довольно тихо, в отличие от того, что находился в Лондоне, этот был скорее для реабилитации, чем для лечения. День был довольно пасмурный и прохладный. Гарри уже раздал весь хлеб птицам и теперь просто сидел на лавочке, размышляя о том, что нужно попросить Гермиону принести ему свитер, или, может, даже куртку, или…

Додумать Гарри не успел - показалось, что в коридоре, через большое витражное стекло он увидел Малфоя.

Повинуясь внезапному порыву, Гарри со всех ног помчался в корпус и, забегая в дверь, ведущую в общий коридор, со всего размаху столкнулся с Малфоем! МАЛФОЕМ!!! Гарри по инерции схватил его за плечи, чтобы не упасть, а тот автоматически ухватился за талию Гарри.

- Поттер? – Малфой удивлённо моргнул.

- Малфой! Ты не поверишь, но я чертовски рад тебя видеть! – широко улыбнулся Гарри.

Малфой внимательно осмотрел его с ног до головы.

- Ты… здесь на лечении? – осторожно спросил он, отпуская Гарри.

- Ну… Это долгая история. А ты что здесь делаешь? Заболел?

- Нет, я тут от Академии, мне нужно забрать заказ на зелья…

- Ничего не понял… ты торопишься? – Гарри так и не отпустил плечи Малфоя.

- Вообще-то… нет. А что ты хотел? – Драко недоверчиво покосился на него.

- Поговорить. Просто поговорить. Да не смотри ты на меня так, я нормальный, - усмехнулся Гарри, заметив, что Малфой начал от него пятиться. – Давай я тебе расскажу, что к чему, а ты объяснишь подробнее, зачем ты здесь. Пойдем? – и, не дождавшись ответа, потянул Драко в свой дворик.