Боль подтверждала – он не спит.

Обстановка кричала об обратном.

На потолке мягко перемигивались звездочки. Слишком странные, чтобы их существование можно было списать на гирлянды, фонарики и прочие чудеса электричества. Кровать была старинной, с высокими резными столбиками опор. По тяжелому гобеленовому балдахину в неясных сумерках начинающегося дня что-то перемещалось, переползало и перетекало, вызывая оторопь, граничащую с отвращением.

На своей в нормальное время лысой и блестящей макушке рука нащупала допотопный ночной колпак, какой не носил, наверное, и его прадедушка. А под колпаком – и это уж точно – росли волосы. Ухоженные и густые, и, должно быть, изрядной длины, раз на ночь их пришлось заплести в косицу. Не понять, с чего он за ночь так оволосел. Но вот она косица – можно подергать – не накладная ли? – и вот клок из собственной – ох, мои матушки, совершенно седой! – бороды, длиной никак не меньше, чем до пупа.

Кстати, о пупке… Засыпал он толстым колобком-живчиком, а проснулся тощим доходягой в бабской ночнушке.

Может, все-таки не проснулся? Или сейчас далекое будущее, а он все это время проспал в коме, как Луи де Фюнес в фильме «Замороженный»? Потому и проснулся не в своей спальне… Все, что двигается – это новейшие нано-технологии, призванные охранять сон или поддерживать климат… или с молью должны бороться – кто теперь разберет. А его потомки – знатные миллиардеры, и сейчас прибегут приветствовать предка.

Подумал и сам усмехнулся – ну что за бред в голову лезет?! Мужчина приподнялся – голова от волнения шла кругом – и тут же упал обратно на кровать, прикрыв глаза. Перед носом зашелестело, словно кто-то вздумал пролистать огромную книгу…

В памяти стали всплывать воспоминания. Явно чужие, и в то же время словно бы свои.

Строгий, сдержанный в проявлениях чувств отец и яркая, смуглая, веселая матушка. Младший брат, рождение сестренки. Веселое, простое, понятное и необременительное домашнее обучение, которое мама умела сделать больше похожим на игру…

Но светлые воспоминания закончились слишком быстро. Увечье сестры, арест отца, жестокий приговор, косые взгляды соседей, переезд в Годрикову Лощину, оставив прежний дом и друзей…

Дело поправил Хогвартс – школа-пансион для волшебников. Волшебников? Я маг????

От удивления Николай Егорович встрепенулся, но воспоминания нахлынули с новой силой.

Сестре запрещалось гулять. Да вообще запрещалось выдавать свое присутствие кому бы то ни было, кроме матери и братьев. Такая тихая и доверчивая, покладистая и уютная… Он слишком часто забывал, что она больна. Даже когда ее приступ стал виной смерти матери. Он запретил брату бросать учебу, полагая, что Арианна не нуждается в особом присмотре, достаточно и того, что он живет с ней в одном доме. Хотя был больше занят своими делами и перепиской, чем приглядом за сестрой. Переписка с известнейшим алхимиком Фламелем, мечты о путешествии со школьным приятелем Дожем, знакомство с Геллертом… Только романтически вздохнув, директор осознал суть последнего воспоминания. Простой деревенский парень Коля чуть не выпрыгнул из себя от отвращения, вспомнив…

Яркость воспоминаний вновь усилилась, отсекая сиюминутные мысли. Мойрам пришлось значительно тяжелее, чем их русским «коллегам». Альбус анализировал и комментировал все воспоминания из состояния отрешенного ничегонеделания, с позиции: “Сначала подумаем, обсудим, а там, может, само все рассосется”… Николай же все время пытался прервать все воспоминания и срочно рвался что-то делать, исправлять, уже пару раз чуть не ткнувшись лбом в книгу жизни Альбуса. И ужасно раздражал мойр. В особенности тем, что управы на своевольного нового директора у них не было.

Такие люди действия бывают сами себе враги порой. Вот и сейчас – воспоминания обрели объем, глубину, цвет и запах, навалившись с такой силой, что Николай не мог пошевелить и пальцем, но они же потеряли в мыслях и ощущениях. Теперь происходящее толковалось не через линзу мироощущения Альбуса Дамблдора, а напрямую Николаем Романовым.

“Дружба” с Гриндевальдом (Фууу! Ох, что ж ты ж матушки! Фуууу!!!!), круцио, которое наложил любовник на – по воспоминаниям – родного, драгоценного младшего брата (Ах ты ж, козлина! На родную кровь мою! Да я тебя за брата!!!), убийство сестры (молчаливый шок, неприятие, осознание – только я виной, я – убийца… и вспышка: да меня самого расстрелять надо!), ссора с братом над ее могилой (мало он мне нос сломал, за такое и шею свернуть мало!).

Вновь мойры были вынуждены усилить поток воспоминаний. Теперь уже одни чувства, без зрительных образов, навалились на Романова.

Должность профессора (хоть что-то достойное), вторая мировая война и ее вдохновитель – Геллерт. Постыдно поздняя с ним дуэль (сколькими жизнями оплачено это промедление?). И осознание, что выигранная палочка – тот самый легендарный Дар Смерти.

Страх. Страх действием или бездействием обрушить всю эту черную лавину своей жизни еще глубже и безнадежней. Страшная правда о концлагерях, верить в которую не хотелось до последнего. Ужас и отвращение, которое он испытывал на всех этих званых вечеринках в его честь (я убийца! Я и виновник, и соучастник! Как можете вы меня хвалить?!).

Одиночество.

И не надо мне никого (окончательный разрыв с братом и друзьями).

Подозрительность.

Черных магов надо давить заранее (маленький сирота, попавший под раздачу).

И в самый черный миг, вырвавшись летом из Хогвартса, забравшись на край света в попытке сбежать от самого себя, уже держа в руках кубок с Глотком Живой Смерти, он познакомился с Фоуксом. С его удивительной, исцеляющей душу песней, с его огненной энергией.

И ударился в другую крайность.

Безумные опыты.

С внешностью, вкусами, ингредиентами.

Бесконечные попытки увидеть в людях только хорошее, и вечные “вторые шансы”, даже во вред воспитанию своих студентов, как в случае с Поттером и Блэком. (Чего? Да пороть надо было таких балбесов!!! И чтоб другим неповадно, и чтоб самих спасти! А то ишь, разрезвились с жиру да безнаказанности, аристократики!)

Усилием воли директор сбросил странное оцепенение, так и не досмотрев до конца “воспоминания”: “Да что ж такое? Прям галлюцинации!”

Тут одна из Дев не сдержалась и приложила бывшего россиянина по макушке. Туда, где прежде блестела лысина. И тот, – магическим образом, не иначе, – вдруг сразу и навсегда осознал, что все, происходящее здесь и сейчас – не бред, не сон, не сумасшествие. Это его жизнь. Единственная, данная ему. Во благо любящему деду, отцу и мужу, судьбоносный удар выбил из памяти все воспоминания о жизни прошлой. Вот только характер и мировоззрение остались прежними. Ну и русский дух так просто не вышибить.

“Пора подвести итог своей жизни”, – подумалось Николаю Егоровичу.

Мне сто девять лет – СКОЛЬКО?! – сто десять через сорок дней. – Ого! Сколько ж мне осталось? Какие ж тут итоги подводить? В некрологе подведут.

Ох.

Однако.

И все-таки надо разобраться в своей жизни, сколь помню – занимался, чем не хотел, еще какой-то осадочек гадостный. На пороге смерти пора и о душе подумать, доделать что не доделано, раздать долги, заняться любимым делом…

Итак, жизнь штормило и качало. И вот, выбросило на берег. Что же есть на сегодняшний день?

Почетные должности. Три штуки. Из которых по-настоящему заниматься хочется только одной и мне, и “моим воспоминаниям”.

Побоку всю политику и председательство. Дам дорогу молодым, останусь “свадебным генералом”. Надо только оставить себе право вето, чтоб уж если преемнички совсем вразнос пойдут – к порядку призвать.

Дом не нажил. Несметных богатств – тоже. Зато и не должен никому ничего. Не в плюсе, но и не совсем чтобы в минусе. Много ли дедульке надо? На безбедную старость хватит. Даже и наследство младшему братишке останется, хоть мы и не знаемся.

Жены нет.

Мужа тоже. Почему-то думается, что слава Богу… Почему не Мерлину слава?

Детей нет. Хоть растет где-то подопечный – сын учеников, о котором обещал позаботиться. Чувствуется, что позаботился, как надо, все там идет хорошим ходом, ну и ладненько.