А над нею в одном месте наклонилась большая сухая сосна. Ее давно надломило бурей - сосна гнила в изломе и держалась еле-еле. За нею спрятался Рыбакляч, чтобы в нужный момент вогнать в излом острую лопату и обрушить дерево перед телегой. Сюда же полетел и Жобль. Чудища собирались наброситься на крестьянина и, отобрав кувшин с серебром, попугать малого вдоволь, гоняя его по лесным дебрям. Вот будет хохоту! А разве не смех - представлять, как недотепа притащится в деревню и станет плакаться?

Икота, Тобиас и Розетом пустились в непролазную чащобу - перехватить его. Розетом посадил ежа на себя: чтобы барсука не кололи иголки, на него надели что-то наподобие седла. Простуженная Ворона дала для этого приспособления дно от лукошка, в котором ее когда-то принесли в Темнющий Лес.

Друзьям удалось опередить едущего.

Пегая лошадка рысила, прядая ушами, а ее хозяин, держа кувшин на коленях, весело распевал и насвистывал. Наслаждаясь тем, что ему было дано, не добавлял ли он полноты миру, в котором ограбить - есть то же наслаждение, что и дать?.. Вот о чем пробалтываются по ночам завзятые сладкоежки! Меж тем показалась сосна, которая склонилась так сильно, как не склоняются и под грузом сострадания, даже избыточным.

Вдруг перед лошадкой высоко подпрыгнул еж и в воздухе свернулся в шар. Она вмиг встала, так как и лошади знают: если перед твоим носом подпрыгивают и сворачиваются шаром ежи - то вряд ли затем, чтобы их скатили в реку. Хозяин понукал кобылку, но она поднялась на дыбы, тревожно заржала и развернула телегу.

Тем временем невидимый Икота взлетел, благодаря обретенной им силе, на дуб, в чьей кроне укрылся Жобль, и дернул того за ослиный хвост. Жобль издал свой неподражаемый крик - Рыбакляч решил, что это сигнал начинать. Неуклюже держа лопату, присев на акулий хвост, он размахнулся и ударил в излом дерева - сосна с треском повалилась. Завизжав, он ринулся на дорогу.

Оглянувшийся крестьянин чуть не задохнулся от страха - но пегая лошадка взяла с места в галоп и понесла его прочь от нерасторопного чудовища. Однако Жобль с высокой вершины успел метнуть заостренный ольховый прутик, который угодил ей в самое ухо и пронзил перепонку. Кобылка, несмотря на боль, домчала телегу до развилки, а потом, не переводя духа, короткой дорогой привезла домой насмерть перепуганного хозяина.

Он заложил ворота тяжелым брусом. И тут-то, наконец, опомнился, бойко притопнул, взъерошил давно не стриженные волосы и побежал с кувшином в дом:

- Жена, у твоего мужа не голова, а сокровище! Потому я знал наперед, что разбогатею: к сокровищу сокровище идет!

Женщина так и обомлела, когда на стол посыпались звонкие талеры. А муж принялся рассказывать:

- Хотел у меня отнять добычу великан, обернувшись не знаю кем... Но я махнул кнутом справа налево, как учила меня бабушка: великан и споткнись. Я ускакал из-под его носа!

У крестьянина была дочь - славная девочка Йозефина, старательная помощница отца и матери. Как ни изумили Йозефину привезенный клад и рассказ отца, она не дослушала его. Одним глазком взглянула на серебро и поторопилась к лошадке: бережно освободила натертые десны от железа удил и обтерла ветошью мокрую от пота любимицу. Йозефина увидела, что у нее под ухом запеклась кровь - и до чего расстроилась!

А хозяин вышел во двор очень важным. Заложил руки за спину, постоял, гордо посматривая по сторонам. Никогда в жизни он не стоял так! Не вынимая рук из-за спины, прошелся по двору. Затем сложил руки на груди и опять прошелся - с каким заносчивым видом! Только настоящие богачи и могут так расхаживать.

Но если по правде, то это гораздо лучше удается богачам ненастоящим! Им мало - глядеть вожделенному счастью в лицо, да и тыла тоже недостаточно. Так и хочется еще чего-нибудь эдакого - пощекотливее и пощипательнее.

Неизвестно, относится ли это и к желудку, но, как оно ни будь, а хозяин потребовал:

- Жена! Мне не нужна полуглухая лошадь. И я с удовольствием поем свежей конской колбасы с сельдереем и чесноком! Поди к колбаснику, чтоб завтра спозаранок прислал работников. Пусть зарежут кобылу и наделают мне колбас!

- А может, у нее будет жеребенок? И как ты вздумал оставить нас без лошади? - удивилась по непривычке женщина.

Он рассмеялся.

- В воскресенье в деревне - ярмарка. Я куплю пять коней першеронской породы: копыто у них со сковороду, а сколько силы! Я куплю и шесть волов, и шесть свиноматок с кабаном. А моего серебра убавится лишь двенадцатая часть.

Йозефина спряталась в стойле и заплакала. Потом она насыпала лошадке двойную меру овса, дала погрызть сахарной свеклы.

А крестьянин дома усыпал монетами стол, собрал их в кучу, наваливался на нее грудью, обеими руками подгребал талеры к себе, перебирал их, прикидывая, какой породы и сколько купит баранов, сколько заведет домашней птицы и какой. А почему не заиметь также и ослов?

Пока он, таким образом, получал удовольствие, вместе с сумерками подкрадывалось время заявить о себе тому рогу, который призывает чувства к бодрствованию - отчего добродетели еще труднее бороться со сном. Кто-то скажет когда-нибудь, заслуживает это осуждения или благодарности?

К тому часу женщина не вернулась от колбасника, и Йозефина, с трудом отодвинув брус, толкнула ворота и повела лошадку к лесу:

- Может быть, ты окажешься счастливицей и тебя не съедят лесные звери... А дома тебя зарежут наверняка.

На опушке кобылка остановилась. Девочка, взяв хворостину, стала погонять ее:

- Иди, иди же, пока отец не спохватился!

Та тихо заржала, не трогаясь с места. Наступала безлунная ночь, когда порок особенно рьяно охотится за непорочностью, когда страхи так трепетно-трогательны, а душистые копны сладких трав столь коварны; когда то ли зоркая звездочка, то ли чей-то глаз засматривает, куда знает, поспевая бесстыдно захватить стыдливость в щемящий миг ее ухода.

Этой порой душа так и раскрывается - и все равно кое-кто непрочь ее еще и ограбить, какая ни будь она бедная. Другие же не откажутся лихо проделать несколько добрых дел зараз - и при этом переоценивают свои возможности, чего жестоко потом смущаются.