Он пытливо смотрел на Энакина, по всей видимости, ожидая вспышки ярости. И та действительно была - но не выплеснулась наружу мальчишеской истерикой, а разгоралась глубоко внутри. Медленно и неугасимо, как торфяной пожар.

"Не вернемся. Потому что нет смысла возвращаться".

- Насколько мне известно, госпожа Амидала уже на пути к зданию Сената. Ее безопасностью займутся другие. Тебе же следует сконцентрироваться на собственном задании. Свободен.

Энакин молча поднялся. Молча же склонил голову, как подобает почтительному рыцарю, и молча удалился. Если Винду и удивила такая покладистость, он никак не выдал этого. Разве что взгляд, которым он проводил Скайуокера, был слишком долгим и тяжелым. Но Энакин этого уже не видел.

Он шел по пустынным коридорам Храма, все ускоряя шаг. Спасительное равнодушие рухнуло, и разум вновь захлестнули обрывочные, беспорядочные мысли. Ярость, прежде тлевшая, разгорелась в пламя - и Сила подпитывала его, наполняла тело мощью, которая так и просилась вырваться на свободу. Обрушиться на тех, кто угрожал его родным.

"Мой ответ - нет, Скайуокер. И больше мы к этой теме не вернемся".

Винду плевать на жизнь Падме. Плевать на ребенка. Им всем плевать. Сенатор Амидала должна приносить пользу или умереть, пытаясь. Ребенок - и вовсе незначительная деталь, которой можно пренебречь.

Этот проклятый Альянс принесет ей не меньше вреда, чем Палпатин. Если не...

"Больше , Энакин, много больше . Я заинтересован в твоей верности. А значит, заинтересован и в Падме . Для Альянса же она - разменная монета, и не самого большого номинала ".

"А для вас - заложница. Гарантия того, что мне не вздумается укусить хозяйскую руку".

" За все приходится платить, Энакин. И цена, которую я требую за жизнь и безопасность Падме и твоего ребенка, не столь уж высока. Неужели ты считаешь, что они будут подвергаться большей опасности , чем Аделаида Пестаж и пятеро ее детей? Чем маленькая Исанн Айсард или, скажем, супруга Уилхуффа, Таласса ? Они все в моей власти, и их мужья и отцы не питают на этот счет никаких иллюзий. Но встали бы они рядом со мной, если бы не были уверены, что я вознаграждаю преданность и не караю без причины? Впрочем, я устал от уговоров. Ты видел альтернативу. Решай! "

Энакин не ответил. Мимо него проносились голые, безжизненные стены; его шаги гулко отражались от пола.

Храм почти опустел. Здесь больше некого защищать. Остались только воины, которые сами выбрали свою судьбу. Ничего не значащие для Энакина и почти наверняка обреченные на смерть. Его предательство не принесет бывшим собратьям большего вреда, чем Республика, ополчившаяся против них.

И, если говорить откровенно, ему все равно. Во всем Ордене не отыщется человека, чья жизнь стоила бы благополучия Падме и ребенка. Разве что Оби-Ван... но и имя друга не встретило в душе особого отклика. Кольнуло немного тоской, и не более - как было в тот далекий день, когда Энакин прощался с друзьями на Татуине.

Он ведь давно сделал выбор. Тянул с решением до последнего, но на самом деле принял его в тот самый вечер, когда услышал предложение Айсарда. Если не раньше.

Быть может, потом он будет сожалеть и терзаться. Но сейчас на это попросту не было времени.

"Насколько мне известно, госпожа Амидала уже на пути к зданию Сената".

До начала чрезвычайной сессии оставалось чуть больше часа. Времени на спасение Падме - и того меньше.

Активировав комлинк, Энакин на ходу набрал сообщение. Короткое, всего в одно слово, но адресату его должно хватить с лихвой.

"Согласен", - говорилось в нем.

* * *

Несмотря на теплую погоду, Падме замерзала в своих пышных одеяниях. Гордая и прекрасная, само воплощенное достоинство внешне, внутри она дрожала от страха. Не за себя - за себя Падме Амидала не боялась никогда. Но ребенок...

Она одернула себя. Нельзя, непозволительно думать о нем. Сейчас она не имела права на страх - пусть даже за нерожденного малыша.

Оби-Ван будет защищать лично ее. Самые могущественные рыцари Ордена будут присутствовать на чрезвычайной сессии, чтобы обеспечить безопасность сенаторов Делегации, и в первую очередь - тех, кто войдет в руководство Альянса. Кто сможет причинить им вред, если Великая Сила на их стороне?

По крайней мере, так говорил магистр Винду. А у Падме не было ни малейших оснований не сомневаться в его суждениях.

- Госпожа, если позволите... - Тайфо галантно предложил ей руку, но Падме остановила его непривычно жестким взглядом.

- Благодарю, капитан Тайфо, но я в состоянии самостоятельно дойти до машины.

Навязчивая забота начальника охраны уже начинала ее тяготить. Падме не желала обижать его пренебрежением, но существовала граница, нарушать которую позволялось лишь самым близким людям. И Тайфо в их число не входил.

Она не видела, как он неодобрительно покачал головой. Не видела, как заиграли желваки на его лице, когда он бросил взгляд на спидер, дожидавшийся их на парковке. А чуть раньше - не обратила внимания на его непривычно нервное поведение и подозрительно частые переговоры по комлинку.

Падме никогда не разбиралась в тонкостях работы собственной охраны. И доверяла ей безоговорочно. Именно поэтому она не насторожилась, когда Тайфо сам открыл перед ней дверцу спидера - хотя это всегда входило в обязанности шофера. Именно поэтому не стала присматриваться к лицу телохранителя, сидевшего на переднем сидении.

Мысленно она была уже в зале Сената, обличая Палпатина и его приспешников в преступлениях против Республики и бесчисленных разумных существ, живущих вне ее границ. Порой шальные мысли уносили ее на несколько часов вперед, к сумасшедшему бегству под прикрытием сепаратистской орбитальной бомбардировки, и тогда ее сердце замирало от ужаса и болезненного предвкушения.

"Мы переживем это, маленький, - мысленно повторяла Падме, поглаживая беспокойно вздрагивающий живот. - Мы справимся. Папа и его друзья не допустят иного".

* * *

Собственный кабинет в здании Сената казался Мон тюрьмой. Комфортабельной и укомплектованной расторопной обслугой - как и полагалось узилищу приговоренной к казни высокородной дамы. У ее дверей по-прежнему стояли чандриллианские гвардейцы, но напоминали они последних защитников осажденной крепости, обреченной на скорое падение: жалкая горстка людей, окруженных врагами - безликими, с ног до головы закованными в доспехи Стражами Сената и людьми Арманда Айсарда. Те не носили шлемов, но Мон с трудом отличила бы лицо одного службиста от другого, настолько схожи они были. Равнодушные. Неприметные. Внимательные. Холодные.

Новое лицо Республики - одно на миллионы. Мон содрогалась при мысли о том, как стремительно государство, тысячелетиями воплощавшее собой свободный альянс миров и систем, облачилось в серый мундир вместо золотых сенаторских одежд.

Здесь уже нечему хранить верность. Кем бы ни заклеймили бы ее приспешники Палпатина после сегодняшнего, себя Мон изменницей не чувствовала.

Зато она чувствовала себя очень уязвимой. Чтобы избавиться от изматывающего страха, она раз за разом перечитывала текст речи перед Сенатом. Прокручивала в голове план побега. И - молилась. Сама не знала до сегодняшнего дня, что ее память по-прежнему хранила слова древних псалмов, обращенных к древним чандриллианским богам.

Оно и к лучшему. Сейчас ей пригодится любая помощь, пусть даже самая иллюзорная.

Штат помощниц и секретарш напуганной стайкой жался поближе к начальнице, боясь лишний раз выйти в коридор, под пристальные взгляды тюремщиков. Каждая из этих женщин и девушек смотрела на Мон как на спасительницу и защитницу, мудрую, сильную и всегда готовую указать верный путь. Она улыбалась, заверяла, что все будет хорошо, ласково касалась их рук, холодных от ужаса. И, конечно, лгала. Врать ей было не в новинку, а уж вселять чувство ложной надежды сенатор Мотма умела, как никто другой.