Исанн, наверное, сама уже сходит с ума. Вспоминает то, чего не было, сомневается в том, что было. Отец говорил ей, что в этом мире многие вещи на самом деле являются вовсе не тем, чем кажутся на первый взгляд... а она важно кивала и делала вид, что поняла. Дура, дура, дура! Ничего она тогда не понимала!

Собственное бессилие не просто злило - доводило до отчаяния. Если бы ей только удалось сбежать! Мотма наверняка рассказала бы хоть малую часть правды, а там уж Исанн как-нибудь вычленила ее из вороха лжи и передергиваний. Но теперь она заперта дома, спасибо Элдберу... тюремщик, чтоб ему пусто было! Еще отцу наверняка все расскажет... даже интересно, что он с ней сделает. Просто отлупит хорошенько или что похуже выдумает? Как с мамой?

Исанн уже не знала, чего от него можно ожидать. Не была даже уверена, что на самом деле была его любимой дочкой. Что вообще была его дочкой. Мало ли, с чего их с мамой размолвка началась? В этом мире же все не то, чем кажется на первый взгляд!

Девочка сердито шмыгнула носом, утерла подозрительно влажные глаза. Эдак до чего угодно додуматься можно... вот только ей уже ничто не казалось слишком невероятным. Жизнь, где все было просто и понятно, и был папа, которому всегда можно верить, расползлась на рваные клочки. А что на самом деле под этой оберткой - черта с два разберешь. Мерзость какая-то, похоже.

Исанн скатилась с ящика. Присела около него на колени, откинула крышку и по локоть запустила руки в ворох мягких, приятно ласкающих кожу тканей. Если закрыть глаза, можно ненадолго представить, что эти два года ей просто приснились. Что сейчас действительно придет мама и с напускной строгостью спросит, что это она тут делает...

Конечно, это называется "бегать от реальности". Конечно, такие глупости - для малышей и тех, кто не разумнее их. Но как же ей надоело быть не по годам умной! Ей бы все вернуть, чтобы все стало как раньше... да хотя бы последние два дня стереть из памяти! Чтобы она снова смогла поверить, что мама жива, и папа никогда не причинял ей вреда.

Оказывается, это было очень здорово - верить в ложь. Только теперь не получалось.

Неожиданно в ладонь ткнулось что-то твердое и острое. Пробежавшись по странному предмету пальцами, Исанн поняла, что это была маленькая печатная книга или что-то в этом роде. Заинтересованная, девочка вытащила находку на свет. Оказалось - записная книжка в твердом переплете, чуть потрепанном по углам. Яркие цветы на обложке; к корешку прикреплена ручка. Самая обыкновенная вещица. Обнаружься такая где-нибудь на видном месте, Исанн даже внимания бы не обратила.

Но кто станет так прятать простой ежедневник? Не случайно же он попал в кучу старых вещей, которые должны были пойти на благотворительность? Нет, только не у мамы... она всегда знала, что где в доме лежит - даже лучше, чем горничные. И растяпой никогда не была.

Значит, специально спрятала. Там, где точно никто не найдет - ни прислуга, ни любопытная дочка, ни, тем более, муж.

Значит, было что скрывать.

У Исанн вдруг защемило сердце, болезненно и в то же время - предвкушающе. Неприметная книжица будто преобразилась в ведьмин гримуар из старинных сказок: и открыть страшно, и отложить, не взглянув хоть одним глазком, уже невмоготу.

Боясь даже вдохнуть, девочка перевернула первую страницу. Руки чуть дрожали от волнения, и острая кромка флимсипласта больно резанула по пальцу. Исанн даже не ойкнула - молча смотрела, зачарованная, как кровавое пятнышко расползается по листу. Как медленно дотягивается до первой буквы - вытянутой и изящной, с завитушками... такими бы письма к возлюбленным или стихи писать. Но никак не...

" Я знаю, что теряю разум. Не могу сконцентрироваться. Не могу думать, не могу вспоминать о том, что произошло со мной. Больно. Даже сейчас у меня перед глазами все плывет, я едва вижу лист перед собой. Но я должна вести этот дневник. Иначе просто утрачу связь с реальностью. Не отличу фантазию от воспоминаний . Я должна записать все, пока меня не заставили забыть снова ..."

Исанн прижала трясущуюся ладошку ко рту. Вновь перечитала первые строчки. А потом - еще и еще раз, словно надеялась, что они волшебным образом изменятся или вовсе исчезнут. Но нет. "Я знаю, что теряю разум. Не могу сконцентрироваться. Не могу думать, не могу вспоминать..." - снова и снова перечитывала она. Не знала даже, вслух или про себя: все звуки заглушал шум в голове. Исанн едва сознавала, что вообще происходит вокруг: словно весь мир исчез, остались только эти страшные, написанные таким знакомым почерком слова на замаранном кровью листе.

"...Я никогда не хотела лезть в политику. Я ничего не по нимаю в ней и не хочу понимат ь. Но что мне оставалось делать? М ой муж сам затягива л петлю у себя на шее. Мон говорила, что жить ему осталось до следующих выборов. Когда Палпатина уберут от власти, на Арманда тут же ополчатся все, кто прежде жил в страхе перед ним. Его боятся, ненавидят, у него руки в крови по локоть... его могут казнить за все, что он делал на своем проклятом посту. Мон обещала помочь. Сказала, что сумеет этого не допустить, если я помогу ей в ответ. Сказала, что это для блага нашей семьи. Чтобы я не осталась без мужа, а наша малышка - без отца. Сказала, что сможет представить сведения, которые я для нее достану, как доказательство того, что Арманд действовал не по своей воле, а лишь исполняя приказы Палпатина.

Зачем я только согласилась? Думала, что не смогу нанести вреда. Думала, что все равно в жизни не узнаю ничего такого, что смогло бы доставить ему неприятности . Неужели - ошиблась? Не знаю, не понимаю, что такого сделала... или не помню? Не знаю.

Знаю лишь, что в се рухнуло в то т день. Наша любовь, наш брак, моя жизнь. Голова кружится, я не могу думать об этом. Я не помню, что произошло со мной . Скандал, потом больница... все как в тумане. И головные боли, нескончаемые, страшные, постоянные. Что они сделали со мной?! Мне страшно. Не могу писать дальше, теряю мысль... кажется, слышу шаги. Меня ищут? Уже? Слуги обращаются со мной, как с умалишенной. Не сводят с меня глаз. Арманд недавно поменял гувернантку и горничных, полагаю , на своих шпионок. Охрана превратилась в тюремщиков. Их я тоже не знаю, во всем доме - новые лица.

Мне надо бежать отсюда. Возможно, без транквилизаторов я почувствую себя лучше. Но куда? Я не могу бросить Исанн. Не могу пуститься с ней в бега. Не могу вернуться к семье, они скорее решат, что я сошла с ума, чем поверят мне и позволят расторгнуть брак.

Нужно найти ког о-то, кто сможет защитить меня. Но я не могу навредить Арманду, не могу! Куда идти? Не знаю, у кого спросить совета.

Голова раскалывается на части. Не могу больше думать. Нужно прилечь. Подумаю над этим после".

Читать становилось все труднее и труднее. Ровные поначалу буквы скакали и кренились в разные стороны, порой наползая друг на друга; кое-где разобрать текст и вовсе было невозможно. Да и у самой Исанн, кажется, что-то случилось со зрением: глаза болели, и белесая пелена так застилала их, что строчки превращались в неровные размытые линии. Дойдя до конца страницы, девочка захлопнула ежедневник. Сгорбилась, обхватила себя руками и пустым взглядом уставилась в стену, пытаясь уложить в голове прочитанное.

Укладывалось не слишком хорошо. Вернее, Исанн отчаянно не хотелось это все осознавать.

Ведь тогда получалось, что ее сон - не бред. Что это все было на самом деле. И мама действительно...

У сердца и внизу живота стремительно нарастала жуткая боль. Она разрывала, скрючивала, душила... со сдавленным воем Исанн согнулась пополам, заскребла пальцами по полу. Из груди рвался плач, но рот открывался и закрывался почти беззвучно: в легких не хватало воздуха, чтобы закричать.