Постоянное пребывание в Уссурийском крае множества китайцев, количественно едва ли не преобладавших над аборигенами, оказывало на последних заметное влияние. Оседлые орочи и гольды заимствовали у пришельцев технику строительства фанз — домов из деревянного каркаса, обмазанного глиной. Перенимали домашнюю утварь, фитильные ружья, наконец, язык. По свидетельству Н.М. Пржевальского: «...все инородцы нашего Уссурийского края совершенно свободно объясняются по-китайски». Впрочем, земледельческого хозяйства местные жители так и не восприняли, сохранив своё традиционное, охотничье-собирательское. При этом, как утверждал Пржевальский, «...всех добытых соболей они отдают китайцам за продукты»⁵⁸.

Мелкие скупщики либо перепродавали соболей крупным, либо сами посылали их в Шанхай. Туда же, как и в другие порты Китая, отправляли продукт крупнейшего промысла — морскую капусту, предварительно свозившуюся во Владивосток, залив Святой Ольги и Новгородскую гавань. Вблизи последней, у скалистого мыса Чурухада, обычно оставалось на зимовку до тысячи лодок ловцов капусты. От этих мест в город Хунчун была проложена дорога протяжённостью 50 вёрст, по которой возили капусту и сушёную рыбу. Она же служила и промысловикам, каждую весну торопившимся к мысу Чурухада, чтобы в апреле спустить лодки на воду, а осенью возвращавшимся в Маньчжурию. Ходили китайцы и другими путями: с верховьев реки Хунчун на верховья Монгугая или из Нингуты к истокам Суйфуна. Однако покидали Уссурийский край не все. Остававшиеся, как и большинство оседлых, лишь немногим из которых холостую жизнь скрашивали наложницы-ороченки, а позднее и русские казачки с крестьянками, всю зиму предавались карточной игре, пьянству и курению опиума. К ловцам капусты присоединялись искатели женьшеня и золотоискатели. Попадались среди этого, часто менявшегося элемента, и разбойники, называвшиеся хунхузами (краснобородыми).

Хунхузы, в большинстве своём, не были простыми грабителями. Как правило, они рекрутировались из китайцев, так или иначе пострадавших от маньчжурских властей. Поэтому объектом мести хунхузов и источником поживы чаще всего становились нойоны и купцы, сплошь и рядом выступавшие в одном лице. На закреплённых за Россией землях они также старались контролировать китайских купцов и мелких хозяев, облагая их определённой данью, а позднее стали ещё и мстить предпринимателям, обсчитывавшим рабочих-китайцев, в том числе русским. Естественно, не могли хунхузы пройти мимо золотых приисков, тем более, что занятие это некоторым было хорошо знакомо. Так, в 1863 году в пределы Уссурийского края бежала часть из 5 тысяч ссыльных китайцев, работавших на золотых приисках по реке Сунгари и, выбран подходящий момент, взбунтовавшихся, но разбитых маньчжурскими войсками. Российские власти тогда арестовали всего шестерых⁵⁹. К 1866 году цинское правительство при помощи англичан окончательно подавило тайнинское восстание. Его уцелевшие участники укрывались и на российской территории, откуда нападали на маньчжурские города. В том же, 1866 году, был разграблен Нючжуан, позднее, в 1874-75 годах, Нингута и Дагушань. Несомненно, что при подготовке этих налётов приобретать продовольствие, снаряжение, оружие, порох одной только грубой силой удавалось далеко не всегда. И в этих случаях в ход пускалось золото, в том числе российского происхождения.

Как явствует из рапорта контр-адмирала Фуругельма: «Наконец, третий род промысла, привлекающий в наши владения также значительное число китайцев, есть промывка золота, россыпи которого находятся преимущественно в пространстве между Уссурийским заливом, р. Цымухэ и Сучаном. Этот промысел существует здесь уже давно, потому что в вышеозначенном пространстве, на некоторых береговых речках видны несомненные следы прежде существовавших разработок, на которых теперь растут дубы более аршина в диаметре. Для промывки золота китайцы приходят из тех же мест, откуда и для ловли капусты, или поодиночке, чтобы работать каждый для себя, или также небольшими партиями, снаряжёнными от различных хозяев. Пути, по которым они следуют, те же самые, как и для ловцов капусты, только нужно заметить, что большая часть их идёт сухопутною дорогою. Работая на приисках эти китайцы, также как и ловцы капусты, получают всё продовольствие от богатых манз-землевладельцев, преимущественно с Цымухэ и Сучана, которые от поставки провизии, конечно, имеют хорошие барыши. В особенности для золотопромышленников важна Цымухэ, где до последнего времени находилось главное гнездо всех китайских бродяг»⁶⁰.

Так как в дальнейшем нам ещё не раз придётся обращаться к этому документу, отметим, что он частично вобрал в себя текст статьи Н.М. Пржевальского «Инородческое население в южной части Приморской области», написанной, очевидно, в начале 1868 года⁶¹. Известно, что с середины апреля Пржевальский уже вёл метеорологические наблюдения на озере Ханка, однако спустя два месяца был назначен командиром отряда, участвовавшего в репрессировании манз. Справившись с поручением, штабс-капитан выехал в Хабаровку, где провёл июль. Затем он получил направление в штаб войск Приморской области и перебрался в Николаевск. Адъютантом штаба Пржевальский оставался до начала 1869 года. Видимо, в эти месяцы ему довелось лично участвовать в подготовке рапорта контрадмирала Фуругельма или предоставить автору свои записи. Последнее кажется более правдоподобным, учитывая отмеченное многими биографами Пржевальского нерасположение путешественника к канцелярской работе, а также некоторые особенности текста рапорта. Так, в своей статье Пржевальский воздержался от оценки численности манзовского населения, в книге «Путешествие в Уссурийском крае» назвал цифру 4—5 тысяч, в докладе на заседании Отделения географии физической Императорского русского географического общества 20 марта 1870 года говорил о 4—5 тысячах постоянных жителей и 3—4 тысячах отходников, тогда как фигурирующие в рапорте 7—10 тысяч никак не подразделены. Но кто бы ни приложил к рапорту руку, из 85 его листов только 15 носят несомненные следы использования заметок Пржевальского, остальные же представляют собой свод донесений непосредственных участников Манзовской войны и доклад Фуругельма. Это, видимо, самый ранний и достаточно полно излагающий события обобщающий документ, на который опирались и позднейшие исследователи, отчего мы отдаём ему предпочтение во всех тех случаях, когда литература только воспроизводит его положения, причём без соответствующих ссылок.

Рапорт Фуругельма давал следующую характеристику общественного устройства китайского населения Уссурийского края: «Все оседлые манзы имеют своё организованное управление. В каждом поселении находится старшина, который разбирает мелкие жалобы своих подчинённых; если же фанза стоит отдельно, то она всегда приписана к другому какому-нибудь месту». Старшины (тайе) выбирались на определённый срок. Существовали и главные старшины, ведавшие дела населения значительных районов. «Таким образом все манзы, живущие по долине Сучана, подчинены власти старшины, который живёт в д. Пинсоу на верхнем Сучане и судит важные преступления, как напр[имер] воровство, убийство и проч[ее]», — гласил рапорт. Далее же отмечалось, что «всё общее китайское население относится к нам если не враждебно, по неимению к тому достаточной силы, то по крайней мере весьма недружелюбно»⁶². Впрочем, такое настроение было не изначальным. В 1861 году лейтенант Бурачек встречал у китайцев, видевших в русских противовес маньчжурам, сочувствие. Антипатией оно сменилось позднее.

Об её причинах мы можем судить по рапорту восточно-сибирского генерал-губернатора М.С. Корсакова великому князю Константину Николаевичу от 17 декабря 1868 года, в котором говорится, что «до 1865 года наши обоюдные отношения с проживающими на наших землях китайцами были удовлетворительны. Мы спокойно строили в единственно занятых нами пограничных пунктах казармы и провиантские магазины, не углубляясь в край ни для приведения в известность наших владений, ни для научных изысканий. Отдельные личности, проникавшие во внутренние местности с незначительными картографическими поручениями, не побуждали беспокойства в манзах и проходили благополучно, хотя также многие из них терпели прижимки и оскорбления. Понятно, что манзы, проживающие, в самом незначительном числе, около наших постов или поселений, были с нами в дружелюбных отношениях: они охотно доставляли нам продовольственные припасы и снабжали часто казаков и крестьян семенами для посевов и просом для продовольствия. Правда, что за всё это они получали уплату звонкой монетой, а от казаков и крестьян, не имеющих денег — теми же продуктами с урожая, но, по меньшей мере, в тройном и четверном количестве. В 1865 году впервые прошла внутри края телеграфная разведочная партия со ста человеками рабочих; затем, в следующем году, два телеграфных парохода с рабочими поднялись вверх по p.p. Уссури и Дауби, а в 1867 году двинулись значительные рабочие отряды для проложения новой сухопутной дороги между р. Уссури, Новгородским постом и Владивостоком, взамену прежнего тракта, идущего на 90 вёрст, кругом оз. Ханка, по китайским владениям, а в других своих частях по болотистым низменностям, подверженным частым наводнениям. С этого же года начались правильные картографические изыскания весьма значительными топографическими партиями и, кроме того, состоялась ботанико-зоологическая экспедиция штабс-канитана Пржевальского, обследовавшего местности, до сих пор вовсе нам неизвестные»⁶³.