— Ненавижу полоть сорняки! Мне их и у тети Петуньи хватило, — Гарри схватил подругу за руку. — И как в Рона столько влезло?

— Он поспорил с Фредом, — деловито пояснила ему Гермиона. — Поверить не могу, что он до сих пор умудряется попадаться на все их дешевые трюки. А этим двоим будто все мало, — осуждающе сказала она. — Они словно наверстывают все то время, когда вынуждены были молчать. Если они не торчат в своем магазине, то их шуткам нет ни конца и ни края. Нам надо найти на них управу.

Гарри улыбнулся. Близнецы его забавляли, даже когда их шутки были направлены против него, ну, подумаешь, язык полежал на плече две минуты: Гарри никогда долго не обижался, а посмеяться очень любил. Особенно после войны.

— Держись за меня, — Гермиона прижалась к нему для аппарации, обхватывая его за талию, и Гарри подумал, что почти никого не может подпустить к себе так близко, как ее. Какое-то время Рон даже их ревновал, пока не понял, что Гермиона была его другом, лучшим другом всех времен и народов, но только не девушкой. С девушками у Гарри совсем ничего не складывалось, и он не мог понять почему.

Тычок Гермионы в бок вывел его из задумчивости:

— Гарри, сосредоточься, — приказала она. — Ты думаешь о чем-то своем. Так и расщепиться недолго, — укорила она его и, вжавшись в него еще сильнее, выдернула их из заросшего сада Уизли прямо на брусчатую улицу перед невзрачным низеньким зданием с покосившимся разбитым крыльцом.

***

— Это и есть Хранилище? — Гарри с подозрением смотрел на стоящий особняком двухэтажный кособокий домишко, грубо сколоченный из синих досок. Маленькая табличка над дверью с полуоббитой надписью “Хр—и-ище Со-” косвенно подтверждала его догадку. — Да что тут можно хранить, кроме старого хлама? — он недоверчиво посмотрел на подругу. — У тети Петуньи был точно такой же сарай.

— Гарри, когда ты, наконец, запомнишь, что ты живешь в мире магов? — Гермиона привычно закатила глаза, словно он снова признался, что не сделал реферат по Нумерологии. — Снаружи может быть совсем не то, что внутри! — она сосредоточенно посмотрела на дверь, но вместо того, чтобы войти, неожиданно оробевшим движением поправила мантию на груди.

— Ты что, волнуешься? — Гарри с удивлением посмотрел на подругу.

— И вовсе нет! — гордо фыркнула Гермиона и задрала голову вверх, впрочем, не делая ни шагу вперед.

— И вовсе да! — передразнил ее Гарри. За эти годы он успел узнать Гермиону, как никто другой. — Ты ведь не просто так пошла со мной, да? — спросил он, внезапно осененный догадкой.

Гермиона бросила на него быстрый смущенный взгляд, словно понимая, что от Гарри сложно скрыть правду, и снова неуверенно посмотрела на здание.

— Ну давай, расскажи мне! — Гарри уже улыбался вовсю. — Ты ждешь чьих-то писем? И чьих же?

Гермиона гневно откинула за спину каштановую копну:

— И вовсе не жду! — надменно заявила она. — Просто я… просто он… — она все же смутилась и замолчала.

— Он… — Гарри скрестил руки на груди и уставился на подругу с радостным недоумением. — Все-таки “он”. Теперь ты просто обязана рассказать мне все, как лучшему другу!

Гермиона покраснела и резко отвернулась к ветхому забору, увитому плющом:

— Гарри, ты просто дурак! — в сердцах сказала она и решительно направилась к покосившейся двери на ржавых огромных петлях.

Но Гарри схватил ее за руку, останавливая:

— Я никому не скажу, Гермиона. Скажи мне, — попросил он, становясь очень серьезным. — Для тебя это важно, да? Я должен знать.

Гермиона обернулась к нему, и Гарри увидел, что глаза ее были грустными и несчастными.

— Да ничего ты не должен, — тихо сказала она. — Нет и не было ничего. Просто… Просто Виктор не писал мне с тех пор, как пригласил меня в гости, — нехотя призналась она. — Знаешь, я ведь собиралась на лето к нему… Я поверила, что могу быть красивой, могу нравиться просто потому, что я — это я, — она говорила все более быстро и сбивчиво, словно падая в воспоминания. — Понимаешь, для вас с Роном я всегда была просто подругой, даже когда мы с ним пытались встречаться. Я никогда не была для него просто девушкой: он хлопал меня по плечу, первым проскакивал в дверь, всегда просил списывать, ну и вообще… Я была для него “своим парнем”… — подытожила она и глаза ее заблестели. — А для Виктора я… — она порывисто вздохнула, словно ей не хватало воздуха, и опустила голову вниз. Каштановые пряди закрыли лицо, щекоча нос и губы, но она словно не заметила их, лишь изредка отодвигая длинные волосинки с лица. — Для него я была просто девушкой. Красивой девушкой, понимаешь? И я чувствовала себя рядом с ним настоящей красавицей. Желанной и нужной. Удивительные ощущения. У меня их больше не было никогда. Потому что кроме него никто во мне этого больше не видел, — тихо прошептала она. — Наверное, этого во мне попросту не осталось.

— Неправда! Конечно же есть! Я это вижу! Ты очень красивая! Особенно, когда не ругаешься, — с жаром сказал ей Гарри, не выпуская ее ладонь из своей.

Гермиона неловко улыбнулась ему, пытаясь взять себя в руки:

— Это все не то. Ты мой друг. Ты не можешь этого видеть. А я… Все еще жду. Понимаешь, Гарри… Может быть, важно, чтобы именно тот самый человек произнес эти слова? Которые ты помнишь спустя много лет даже после войны.

Гарри растерянно смотрел на нее:

— Я… не знаю, — он и правда не знал, что ей можно сказать. За все это время у него так и не появилось “того самого” человека, чьи слова запали бы в душу и возымели такой эффект, который он не смог бы забыть. Ведь нельзя же считать “тем самым” человеком Малфоя только потому, что он бесил его так, что Гарри до сих пор помнит его каждое слово? — Но он же писал тебе? — Гарри вспомнил, как начинала светиться подруга, завидев крамовских сов в Большом зале.

— Да, несколько писем, — Гермиона нервно прикусила губу. — Даже звал к себе на каникулы. А потом перестал. Наверное, просто себе кого-то нашел. Он ведь очень популярный ловец. От поклонниц у него нет отбоя. И с моей стороны это было так глупо… — она снова отвернулась к забору, разглядывая мелкие листья, и Гарри тактично не стал ее больше спрашивать ни о чем. — Поэтому я не надеюсь, — Гермиона натянуто улыбнулась и провела по лицу ладонью, словно смахивая грустные мысли, и, постаравшись сделать голос задорным, спросила:

— Ну, а чьих писем ждешь ты, наш герой?

Неопределенно пожав плечами, Гарри хмыкнул и, помогая ей перевести тему в менее щекотливое русло, шутливо предположил:

— Если только затерявшиеся где-то носки дяди Вернона в подарок от тети Петуньи… — он снова устремил взгляд на потертую вывеску. Вряд ли ему стал бы писать кто-то важный. Возможно, Дамблдор прислал ему какое-то напутствие. А больше…. Все важные люди в его жизни были рядом с ним и вряд ли стали бы ему что-то писать.

Гермиона кивнула головой, соглашаясь, и осторожно ухватилась за ручку старой двери, измазанную в чем-то коричневом. Стараясь не запачкаться, Гермиона потянула ее на себя, ветхая створка покачнулась, видавшие виды косяки шевельнулись, и Гарри, испугавшись, что сейчас эта конструкция попросту рухнет на Гермиону, стремительно кинулся подруге на помощь. Но дверь на удивление мягко открылась и даже подтолкнула их в спину, когда они растерянно замерли на пороге.

Внутри было ненамного лучше, чем снаружи. Если не хуже. Узкий темный коридор старыми неровными стенами уводил их куда-то вглубь помещения, — туда, где в пятне дневного света виднелся покосившийся стол с подломленной ножкой, колченогий стул, лежащий на боку, и ведро с торчащей из него кривоватой шваброй. Неряшливое, будто зажатое со всех сторон помещение, вызывало одно лишь желание — развернуться и поскорее ринуться прочь.

— Как видишь, и внутри здесь не лучше. Дальше пойдем? — громким шепотом спросил Гарри замявшуюся подругу. Но Гермиона, неуверенно ему кивнув, начала осторожно пробираться вдоль затянутых паутиной старых щербатых стен, и Гарри ничего не оставалось, как двинуться следом за ней.