- Я повторяю свой вопрос. Кто здесь главный? - и тут же переходя в буквальном смысле на рёв, проорал, - а я не люблю повторять дважды!

Он махнул рукой, и дождь стрел впился в плоти крайних по всему кругу. По предварительной договорённости били только слуг, но из леса стоящих пик, несколько упало на землю. Как выяснилось позже, воинов не били, они просто со страху побросали своё оружие. Подобный метод вопрошания возымел действие. Толпа вновь забурлила, панически заголосила, расступилась, и к Индре вышел Накрутху - верховный жрец города. Он был преклонного возраста, почти совсем седой, лишь бледно рыжая борода сохраняла свою окраску, хотя тоже была с изрядной проседью.

- Я верховный жрец Накрутху, отец этого народа и города, - начал старик обречённо, спокойно, хотя волнение его выдавалось во всём, но атаман заметил и то, что жрец прилагает не дюжие усилия, чтобы с этим волнением справиться. Он опёрся на свой посох обеими руками и посмотрев Индру прямо в глаза, спросил, - чего ты хочешь?

Индра специально выдержал паузу, рассматривая жреца, как будто видел его впервые, хотя так близко, действительно впервые, и своим фирменным, тихим, холодным, повелительным голосом, ответил:

- Я хочу, чтобы ты меня внимательно выслушал. На этот раз повторять я не буду уже точно, - и он указал на лежавшие за спиной жреца трупы.

Жрец смотрел себе под ноги и не стал оборачиваться.

- Никто не имеет права безнаказанно убивать людей, - напряжённо тихо начал Накрутху, - ты покрыл себя не смываемой нечистотой. Боги покарают тебя.

На что Индра ответил сразу, низким вибрирующим голосом, от которого у него самого, что-то внутри заколыхалось и защекотало, входя в резонанс.

- Я и есть бог!

Жрец встрепенулся, вскинув взгляд на Индру и обмер. Рот и глаза его распахнулись, ноги подкосились, и он буквально сполз по посоху, встав перед атаманом на колени. Индра в этот момент буквально упивался своей силой и могуществом, он физически чувствовал, как ледяным взглядом выжигает или вернее вымораживает мозг этого старика. Внутри головы растекался холод, вязкий и липкий. Сверкая золотом на солнце, вокруг него образовался светящийся ореол, который в купе с ледяным вымораживающим взглядом сыграли с верховным жрецом дурную шутку. Он чуть было не лишился чувств, а может быть и жизни. Сила, с которой давил на него Индра была действительно божественная по людским меркам и смертельно опасна для простого человека. Накрутху выпустил посох, брякнувший рядом с Индрой на землю, и обеими руками закрыл лицо, мокрое от выступившего холодного пота и вместе с тем пылающее жаром. Ему вдруг стало тяжело дышать, и резко навалилась усталость, делая всё тело вялым и не послушным. Индра продолжал говорить, но этот жрец, похоже, уже ничего не слышал и тем более ничего не понимал. Тем не менее, атаман продолжал уже для всех, испепеляя силой взгляда сначала передние ряды, затем следующие, а, в конце концов, всё сбившееся стадо встало перед ним на колени.

- Я верховный атаман богов - Индра, сошедший на землю, чтобы править вами по праву сильного и справедливого. Я верховный атаман всех народов арья поведу вас в светлое будущее, но поведу не всех, а только тех, кто пойдёт со мной. У тех же, кто усомнится во мне не только будущего, но завтрашнего дня не будет. Завтра, когда Сурья взойдёт в свою наивысшую точку неба, я войду в город со своей божественной свитой и начну править, судом судить и награждать. Завтра в полдень я посмотрю, кто и как встретит своего нового бога.

Здесь он остановился и посмотрел куда-то вглубь стоящей на коленях толпы.

- Это касается и жителей Страны Рек, - продолжил он, отыскав в толпе речников, - те, кто присягнёт мне, богу Индре, как воплощению Отца Неба на земле, я дарую долгую и счастливую жизнь, тот, кто не захочет в это уверовать, будет уничтожен.

Оглядывая речников издали, он вдруг остановил свой взгляд на здоровом, мохнатом мужике, явно из артельных атаманов и в его мозгу отчётливо прозвучало имя "Пани".

- Пани! - громко окрикнул его Индра.

Тот никак не отреагировал, но вот окружение своим поведением выдало его с головой.

- С тобой разговор отдельный. Ты, - он сделал паузу и буквально впился в него глазами, - чтоб заслужить моё покровительство, выдашь мне все три беспризорных бабняка. Это моя добыча! Если нет, то я пресеку корни всех шести родов, что ты прячешь, вырезав яйца, начиная с новорождённых, и заберу в коровы все шесть бабняков. Я всё сказал.

С этими словами он величаво медленно вернулся к колеснице, вскочил и все Маруты, как один, пришли в движение. Они так же быстро исчезли с праздничной поляны, как и появились.

На следующее утро, после очередного разгула, протрезвев, он получил от Шумного ещё одну неприятнейшую новость: в порыве ярости он убил свою жену, которую позже нашли в реке, среди камыша. Высушенный и истощённый морально и физически событиями последних дней, эту новость воспринял абсолютно никак на неё не реагируя. Он просто съездил с Шумным к реке, опознал труп. После чего тупо посидел какое-то время неподвижно, смотря на огонь священного костра и по логову пополз слух, что атаман свихнулся, но на удивление всех, через некоторое время, он уже руководил приготовлением к походу в город, прежним атаманом.

Она.

Клип двадцать девятый.

Бабья Слава.

Идея поездки на праздник Трикадрук к арам, не понравился Зорьке изначально. Всё в её душе упиралось ногами и руками против. Но лишь заикнувшись о том, чтоб остаться с ребёнком и получив однозначный отказ, после чего Зорька впервые пожалела, что взяла мамку для Звёздочки, смирилась с неизбежностью и стала собираться. Тем более муж пожелал, чтоб она выглядела лучше, чем на свадьбе и Зорька поняла, что должна каким-то образом ослепить, оглушить и парализовать весь тот сброд, что там соберётся. Раз атаману это было зачем-то нужно, значит она должна это сделать. Хотя страх первого публичного выхода за пределы охраняемого леса её серьёзно напрягал до мандража во всех конечностях. Она наряжалась, прихорашивалась и вместе с тем упорно загоняла себя в состояние ведьмы, но на этот раз ей была нужна не только сила гнуть баб чужеродных, но и согнуть мужиков, а она знала лишь одну силу на которую это зверьё поддавалось бы - это сила бабьей Славы, но Зорька не знала, как её со своими способностями достать и применить. Эта неуверенность в себе была похуже страха выхода на беззащитное пространство, где дичь, в виде её, будет разгуливать меж толпы охотников. Обдумывая и проигрывая в голове все возможные варианты, она пришла лишь к одному: ослепительная Слава была нужна позарез. Только с помощью её можно будет обворожить убийц, а то что они непременно будут, она даже не сомневалась и это для неё было, как само собой разумеющееся. Только этим она могла защитить себя. Зорька никак не могла взять в толк того, зачем они туда едут, на кой ляд атаману сдался этот выезд, считая эту затею крайне опасной и попросту ребячеством. У неё даже мелькнула мысль о том, что он решил использовать её, как жертву или приманку, мол её убьёт, а он такой весь убитый горем устроит там конец света.

К её кибитке, стоявшей на колёсах, пристегнули лошадей и она, усевшись на лежак, потряслась в полную неизвестность. Эта изначально прилипшая идея с активацией, огромной, всех поглощающей Славы, не давала ей покоя всю дрогу. К кому она только мысленно не обращалась за помощью и в первую очередь просила подсказку у Хавки. Ну не могла она поверить в то, что все её бросят, когда помощь так нужна. Хоть маленькую под сказочку, хоть намёк.

Вскоре она измотала себя самоистязаниями так, что устала и обессилила, уже смерившись с тем, что всё пропало. Её убьют, его убьют, всех ульют. Зорька заплакала, а потом упала на лежак и заревела навзрыд. Так и уснула, несмотря на покачивание и потряхивание.