- Да, - внезапно заговорил, молчавший до того отец, - а я ведь прекрасно ту поездку помню. До сих пор, перед глазами, ты, такая вся молоденькая, худенькая. Стоишь, взявшись за поручень, а ветер надувает твое ситцевое платье в цветочек, а ты безуспешно стараешься придержать его. И вся краснеющая оттого, что это не удается. Вся такая испуганная и робкая. Мы уже встретились глазами, но еще не познакомились. А потом попытка знакомства, когда я, весь вспотевший от робости, но полный отчаянной решимости, шел знакомиться, а ты только фыркнула в ответ и отвернулась. А вечерние танцы, а мои безуспешные попытки пригласить... Я даже помню мелодию, под которую, ты, на третий день, совершенно неожиданно для меня, уже окончательно потерявшего всякую надежду, вдруг согласилась и дала взять себя за руку...
- А потом, твой первый смех, который ты не смогла сдержать, в ответ на мою шутку про боцмана. Потом первый поцелуй...
- Хотя нет, - внезапно смутился папа, - первый поцелуй был значительно позже.
- А что за шутка про боцмана? - заинтересованно спросила Тома.
- Так, - решительно сказал папа, - завершаем вечер воспоминаний и возвращаемся к нашим баранам.
Внезапно ветер переменился, и, подкравшись, попытался сорвать скатерть со стола, но ему удалось лишь дернуть ее за края. Масляная лампа мигнула, породив множество монстров, бесшумно и неощутимо облапивших их всех своими черными лапами. Разгулявшийся же порыв ветра принес очередные строчки:
А ты ий дай такый отвит, яка чудова майська нич
Вэсна идэ, любов нэсэ, а тий краси радие всэээ
- Дочка, ты пойми, мы не хотим тебя обидеть, но... - начала было мама, но тут, очередной порыв ветра окончательно добил решимость мамы обуздать непокорную дочь, бросив ей в лицо:
Мамо моя, ты вже стара, а я красыва й молода,
Я жыты хочу, я люблю, мамо нэ лай доню свою
- Да не лаю я доню свою, - в сердцах произнесла, мама, - и совсем я не старая еще..., - и, вдруг замолчав, посмотрела на папу.
- Так, - папа хлопнул ладонью по столу, - раз такие пироги, то значит пришла пора бросать щенков в воду. Раз наша компания дочку уже не устраивает, то, знаешь ли, насильно мил не будешь. Каждый родитель должен быть готов к разводу с собственным ребенком. И лучше подготовиться к этому заранее. Перестроить жизнь так, чтобы не оказаться у разбитого корыта. Поэтому, думаю, нам действительно стоит вместе, без молодежи, проплыть по местам былой славы. Тряхнуть, так сказать, стариной...
- Любимая, - вдруг неожиданно добавил он.
- Как же так, - всхлипнула мама, - они же еще совсем дети.
- Никакие мы не дети, - встрепенулась Тома.
- И, знаете, у Яси непереносимость качки еще больше чем у меня. Прямо настоящая морская болезнь! - последний туз был вытащен из рукава и, со всего маха, шлепнулся на стол.
- Правда что ли? - испугалась мама и обернулась к Ясе. - А почему ты нам раньше об этом нам не говорила?
- Стеснялась, - отвернувшись к улице, коротко ответила Яся.
- Так, девчонки, кончаем застолье и идем собирать вещи, завтра рано вставать, - поставил точку в разговоре дядя Вадим.
Понедельник, 22 августа 1977 г, день.
Берег Азовского моря.
Черная волга, фырча и урча, жадно и неутомимо глотала пыльную трассу, километр за километром. Тома, разомлев, сидела на заднем сиденье и одним глазом следила за битвой мировых шахматных титанов, которая разворачивалась, одновременно, в далеком прошлом, и сейчас, на доске Яси. Вторым же глазом рассеяно скользила по строчкам взятого с собой томика. "Такой крошечный, крошечный челнок по заливу бороздил, такой вкрадчивый, вкрадчивый океан посулом его заманил, такой жадный, жадный бурун сглотнул его целиком, и не заметил царственный флот мой челнок на дне морском". И, перед своим внутренним взором, она отчетливо увидела этот несчастный челнок, лежащий на дне и хорошо видимый сквозь прозрачную толщу воды. А на его палубе несчастную хозяйку этого челнока, так и не сумевшую выплыть из пучины. И было ее безумно жаль.
- Смотри, - воскликнула вдруг Яся, - суслики!
Тома проследила ее взгляд и увидела, как на бугорке неподвижно, словно солдатики у мавзолея, стоят, замерев, крошечные суслики и провожают их взглядом.
- Море! - еще громче воскликнула Яся.
И, правда, волга внезапно выскочила на высокий обрыв и, прямо перед глазами, во всем своем великолепии, огромным вспыхнувшим экраном развернулось море. Казалось, что к глазам приложили огромный, охватывающий весь мир, калейдоскоп, который переливался снизу всеми оттенками зеленого, а сверху всеми оттенками синего. А прямо над ним, слегка касаясь, ослепительной белизны облака, равнодушно и неподвижно висело солнце. Но стоило лишь чуть-чуть перевести на него взгляд, как, тут же, гигантский калейдоскоп вспыхивал всеми оттенками желтого и красного. Но делать это было больно до рези, поэтому Тома сразу же перевела взгляд на горизонт, где, словно вырезанные из детской картинки, слегка окутанные дымкой, касаясь горизонта, стояли на рейде белые маленькие кораблики.
- Оно какое-то не такое! - воскликнула Тома. - А почему оно такое светлое?
- А потому, что не черное, - хмыкнула Яся. - Мы привыкли к Черному морю, а это Азовское. Оно менее соленое и, поэтому, в нем плавать тяжелее, легче утонуть. И очень мелкое. Хотя тебе утонуть хватит, - она перевела взор на Тому. - А еще тут везде песок, это тоже цвет меняет.
- Какая ты умная. Все знаешь. А еще и плаваешь хорошо, - позавидовала Тома.
Потом тяжело вздохнула:
-А я плаваю плохо. Получается если только ногой отталкиваться.
- Буду тебя учить, - безапелляционно заявила Яся. - Зря, что ли, у меня взрослый разряд по плаванию. Хоть какая-то польза от того, что я годами бороздила просторы различных бассейнов. И не отвертишься на этот раз. Мол, я маленькая еще, я боюсь, я не готова. Пока норму ГТО по плаванью не сдашь, я от тебя не отстану. Нельзя так жизнью рисковать.
- Ну и ладно, ну и подумаешь, ну и выучусь, - буркнула в ответ Тома, - подумаешь, плавать научиться. Да я одной левой! Еще и тебя спасать буду!
Дорога змейкой заструилась змейкой вниз. Уставшая волга провалилась, вниз, ускоряясь, вызывая желание у девочек визжать и схватиться руками за спинки сидений.
- Так, девчонки, сейчас едем на базар отовариваться, - устало оторвался от руля дядя Вадим. Его лицо скривила гримаса, он осторожно приложил руку к животу, но тут же, сразу вернул ее на руль.
- Фрукты, овощи, сметана, молоко, рыба, мясо, макароны, крупы, мука, яйца... Что еще? - задумчиво произнес он. - Надо ничего не упустить, а то на косе с этим напряженка, надо будет опять в город возвращаться, если что упустим. Так, спички, соль, сахар, масло, чай, туалетная бумага, мыло, шампунь...
Сверившись со список, удовлетворенно захлопнул блокнот и строго сказал:
- Держаться строго со мной, никуда не отлучаться. Шаг в сторону считается попыткой побега, а за побег, наказание - запрет покидать комнату на сутки. Прыжок на месте тоже считается попыткой побега. Девочки, без шуток, не потеряйтесь. Я за вас в ответе.
Базар их встретил многолюдьем, шумом и гамом, запахами и многоцветьем товаров выложенных на огромном количестве прилавков выстроившихся рядами.
- Та ты шо? Так гнылэ тоби й продала? - сокрушалась рядом с ними крошечная старушка. - От жеж падлюка!
Гомон, в котором преобладал украинский язык, непривычный для Феодосии, а уж тем более для жителей северной столицы, имел какой то свой неповторимый колорит.
Дядя остановился, возле рыбных прилавков, оценивая улов текущего сезона.
Девочки, стоящие сзади, с интересом прислушивались, к жаркому диалогу, между продавщицей, загоревшей почти до черноты, теткой, и, покупательницей, чем-то ужасно напоминающей мадам Грицацуеву:
