- А, этим летом, я приехал. Летел к ней как на крыльях. А, там, как об стенку... она уже замужем.... Я, не поверил, ей же всего шестнадцать... зачем ей? Да, и любит, же она меня. Увидел ее глаза, понял, что все ерунда. Она меня все еще любит. Ну, ошиблась, с кем не бывает. Разведется, будем вместе, поженимся. Зацеловал ее, обнял, всю такую, родную. Она, и на поцелуи отвечала, так же как раньше, и обняла как раньше. А потом... отстранилась, и сказала - уходи....
- Меня будто бетонной стеной шарахнули... как будто я утонул. Все вокруг, серое и тусклое.
Костя надолго замолк.
- Так себя ощущал все лето. Жизнь кончилась. Все краски ушли.
- Пока не увидел тебя. Там на берегу. Такую веселую, воздушную, танцующую, что-то кричащую. В платье, которое, насквозь, просвечивало солнце... такую, всю... как радуга...
Тома покраснела.
- А, потом, когда мы подошли, и, ты, из-за моей глупой шутки, покраснела... вся, такая, как солнышко, прекрасная... Я, будто, из под воды, вынырнул. Ты меня оттуда вытащила...
- Так, что, не вру я. Люблю я тебя.... Маринку же, я любил. Наверное, еще, люблю, и сейчас. Но, главное там слово не "люблю", а "еще". Она - мое прошлое, ты - мое настоящее, и, я надеюсь, будущее....
Костя замолчал. Молчала и Тома.
- А там, когда мы увидели их, знаешь, как мне больно стало...
- Еще бы, - понимающе прошептала Тома.
- А потом сладко...
Тома недоверчиво посмотрела на него:
- Когда обнимал тебя.... А, потом, опять больно.... Когда ты убежала.... А, потом, опять сладко... когда простила...
- Вот, такой полосатый пикник у меня получился....
Костя встряхнулся, мотнул головой, как бы прогоняя воспоминания. И, теперь уже весело, но, как-то, просяще, спросил Тому:
- Томочка, ну вот что мне сделать, чтобы ты мне поверила? Ну, какое безумство? Может подвиг?
- Ну, если подвиг... - Тома кокетливо и, уже, совсем без обиды, мазнула по нему взглядом, - тогда, может и поверю.
- Сейчас! - Костя развернувшейся пружиной, вскочил на ноги. - Чтобы такого сделать плохого и убедить мою принцессу?
Внезапно он сорвался с места и подбежал, к небольшому причалу, для лодок, уходящему немного в море. Недалеко от него остановился, примерился, покачался в позе прыгуна в высоту, и, стремительно разгоняясь, побежал по тропинке к причалу.
Уже, на самом причале, он сделал колесо, за ним заднее сальто. Сердце у Томы замерло, ей показалось, что причал проломится под его ногами. Но, причал не проломился. Костя повторил сальто уже прогнувшись, приземлившись уже на самый краешек причала. Теперь уже сердце Томы замерло, так как ей показалось, что он промахнулся и, сейчас разобьется об край причала. Но, Костя попал, и, сильно оттолкнувшись, сгруппировавшись, улетел в двойное сальто уже в море. В воздухе он, раскрылся, провернулся и вытянулся в струнку. Если бы причал был на уровне воды, то он, вошел бы в воду, прямо ногами. Но, причал был выше, поэтому он совершил еще пол-оборота, и ударился об воду, со всего маху, плашмя, всем телом.
Тому, как будто кто-то тоже ударил, со всего маху, по всему телу. Она застонала, присела на колени, обхватила голову руками и почувствовала, как крупная дрожь бьет ее. Она, понимала, надо вскакивать, бежать, хватать его, вытаскивать его бесчувственное тело, откачивать. Но, она ничего не могла поделать со своими ногами. Ноги были способны не дать ей упасть на бок, но не были способны даже выпрямить тело.
Вдруг, чьи то руки, подхватили ее под мышки и помогли подняться. Она, отмирая, посмотрела и увидела перед собой, Костю. Живого и невредимого. Он, одновременно, весело улыбался, и морщился, потирая заметно покрасневший живот и грудь.
Тома вырвалась из его рук и закричала:
- Ты что, совсем дурак?! Да ты не из Крыма приехал! Ты прямо из Москвы приехал! Из Кащенко! И выпустили тебя оттуда зря!
- Тома, ну я же гимнаст, прыгал я уже тут...
Тома резко отвернулась, не слушая, подняла сарафан, который сразу же надела на себя.
- Если ты, еще раз, себе позволишь...
Она развернулась, чтобы досказать, что она о нем думает и, что с ним будет, если... и оказалась в его объятьях. Договорить же, ни, что ему уже позволять себе нельзя, ни, какая кара ему за это полагается, она не смогла, потому что ее губы встретились с его губами...
Облегчение, что все с ним обошлось, и он жив, затопило ее. Поэтому, не сразу, она смогла осознать, что Костя не просто целует ее. Она ему отвечает и целует его тоже. Ощущает его, живые, тянувшиеся к ней и жадно целующие губы. И она, целует его, все сильнее, и сильнее. Внутри волны радости затопившей ее душу, она ощутила сладкое звенящее пение сверчка, попавшего к ней внутрь, явно из его губ....
Наконец она смогла оторваться от него, и, тут же, пока он ничего не успел сделать, надела соломенную шляпку и зеркальные солнцезащитные очки.
Костя, попытавшийся было ее обнять снова, был остановлен зеркальной бронированной красотой Орнеллы Мути. Тома, же, ощущая свою власть над ним, соблазнительно изогнулась, выставила ладошку перед собой, покачала отрицательно пальчиком, отступила, и сказала:
- Я подумаю, над вашими словами и поступками, мальчик. И вынесу свой вердикт!
После этого, рассмеялась, развернулась и побежала домой. Убегая, она ощущала себя, Скарлет О'Хара, убегающей от влюбленного взгляда Ретта Батлера, и, от этого взгляда, бежать хотелось еще быстрей, а подпрыгивать еще выше...
Четверг, 25 августа 1977 г, ночь
Наконец то, ветер к ночи стих. Гладь моря напоминала зеркало, по которому пролегла серебряная дорожка, рожденная луной.
Томе, переживавшей, весь вечер, случившееся на пляже, захотелось увидеть Ясю и обсудить с ней произошедшее. Ее не остановило, то, что Ясю давно не было слышно и света в ее комнате не было. Тома осторожно открыла дверь спальни и вошла к Ясе.
Луна, сквозь полупрозрачные шторы, топленным молоком, залила всю комнату.
В ее полусвете тело Яси, мерцающим янтарем, выделялось на кровати. В полоске лунного света, прорвавшегося между занавесками, серебром светилась ее небольшая грудь. Волосы Яси, обычно темные, сейчас тоже отблескивали серебром, но уже темным. Яся спала, положив одну руку под голову.
Тома поняла - пооткровенничать, сегодня, не удастся.
Тут она вспомнила, как Маринка назвала Ясю красавицей, хмыкнула про себя, и посмотрела на Ясю уже совсем по-другому. Так, как раньше не смотрела на нее никогда.
И, с удивлением, поняла, что Маринка то была права. Яська, ее Яська, уже не была привычным угловатым подростком. На постели лежала прелестная, почти незнакомая, девушка, с узкой талией, совершенной формы грудью и длинными ногами. Полуоткрытая балконная дверь слегка колыхалась под легкими порывами ветра. Отблески луны, вторя колыханиям двери, стайкой маленьких фей носились по телу Ясе. Они устраивали хоровод, вокруг серебряных вершин груди, игриво касаясь их своими крохотными ладошками. Тут же, словно испугавшись своей смелости, на невидимых крохотных лыжах, быстро скользили вниз, в долину живота. На слаломе огибая пупок, устремлялись к бедру, выносились вверх, на его мягкую округлость. На вершине, замирали, потом, по одной, начинали медленно скользить вниз, постепенно растворяясь в гладком янтаре ног.
Яся, заворочалась, ее тело начало плавно перетекать из одной позы в другую, и, она повернулась на другой бок, засунув под щеку уже другую руку. Тома, впервые завистливо, скользнула взглядом по линиям ее тела. Ей жутко хотелось растормошить Ясю, и вывалить на нее все. Но, она пересилила себя, и, тихо, на цыпочках, вышла из спальни.
Пятница, 26 августа 1977 г, утро
Солнце сияло даже свозь оконные стекла. Небо блестело, в отражении стекла балконной двери, так, что сразу же хотелось зажмурить глаза, но, Тома, прикрываясь ладошкой, все равно, вышла на балкон. Ветер тут же начал обдувать и обниматься шелковыми занавесками. Открыв глаза, она перевела взгляд, от сияния неба, на берег, и, краешком глаза, заметила, что напротив, верхом на заборе, сидит Костя. Сидел он, похоже, здесь уже давно. Завидев Тому, он заулыбался, распрямился и гордо продекламировал:
