Молодая женщина, обеспокоенная исходом операции, пришла в палату поговорить с ними, ведь он и Эмили оказались единственными близкими людьми, так как никто родственников Джиллиан не приехал. Оказалось, что мама Фостер сама тяжело болеет, а отец снова злоупотребляет спиртным и на его помощь рассчитывать не имеет смысла.

Чувствуя себя подлецом и полным ничтожеством, Кэл вникал в подробности состояния Фостер, что очень доходчиво разъяснила врач. Она предупредила о существующей вероятности, что даже после успешно проведенного оперативного вмешательства рука Джиллиан может окончательно не восстановится, палец лишится подвижности.

Врача интересовало, потребуется ли их пациентке социальный работник для присмотра и помощи в обслуживании после выписки, пояснив, что таковы правила их клиники, они не могут держать в больнице пациента до полного выздоровления, столь длительное лечение и уход не покроет ни одна, даже самая хорошая страховка. Или у нее есть близкие, которые возьмут на себя обязанности сиделки и смогут создать комфортные условия для жизни и будут согласно установленным датам привозить больную в клинику для осмотров и перевязок.

Выслушав пространную и горячую речь, Кэл подтвердил, что они с удовольствием заберут Фостер и обеспечат ее всем необходимым и подписал предложенные бумаги.

Лишь только захлопнулась дверь за ушедшей докторшей, он получил болезненный пинок в грудь от дочери:

-Как ты мог!

Говорящий взгляд Эмили, полный негодования и боли и ее последующее упорное молчание в ответ на все его шутки и попытки разговорить дочь. И брошенное ему в лицо обвинение:

- Джиллиан тебе больше не доверяет,- тяжелый вздох и почти неслышное,- ты сам все разрушил. Ты слишком долго испытывал ее терпение.

И неожиданное осознание, что дочь стала взрослой и неплохо разбирается в отношениях между ним Джиллиан, слишком хорошо знает своего отца и ее уже не получиться обмануть и успокоить, обняв и чмокнув в щеку, говоря дежурное «все будет в порядке».

Он покорно подчинялся коротким указаниям дочери, переставляя и передвигая мебель в палате Джиллиан.

Эмили удалось придать безликой больничной обстановке очень даже симпатичный жилой вид. Девушка где-то выпросила красивую настольную лампу и поставила ее на комод рядом с облюбованным Кэлом диванчиком. Появилась ваза с букетом желтых тюльпанов и белоснежных махровых нарциссов. Эм позаботилась о цветах, зная, как их любит Фостер, притащила две охапки из цветочного магазинчика по соседству с больничным корпусом, предварительно выпотрошив карманы отца.

Молча смотрел, как Эмили, поставив букеты в воду, сосредоточенно нахмурив брови, наклоняет голову то вправо, то влево, отступает на шаг назад и чуть ли не утыкается носом в соцветия, двигает туда-сюда вазу, вращает ее, перебирает стебли, расправляет лепестки, стараясь придать цветам видимый только ей порядок.

Закончив с цветами, она присела на краешек кровати, и не терпящим выражения тоном заявила, что остается в больнице и дождется, когда Джиллиан привезут в палату после операции, предложив Кэлу отправиться на работу и заняться своими важными делами.

Провести четыре часа, тупо глядя в потолок или меряя шагами комнату ожидания, теряя драгоценное время за которое он мог что-то узнать, было бы большой глупостью. Взяв слово с дочери, что она немедленно позвонит и предупредит, что операция близится к концу, Кэл с тяжелым сердцем оставил Эмили одну, возвращаясь в офис.

Чувство вины паразит, способный сожрать человека заживо. Поэтому как бы не было неприятно, стоит прекратить самобичевание и сосредоточиться на полезном деле.

Цветы. Ворвавшись в свой кабинет, Кэл уже хотел пройти в библиотеку, но привычно обвел взглядом помещение и, опешив замер с раскрытым ртом, держа в руках только что снятое пальто. Маленький кактус, подаренный ему Джиллиан на юбилей фирмы, стоящий на тумбочке позади рабочего стола, рядом с фото Изабель, зацвел. Невзрачная колючая шишка вся покрылась мелкими алыми цветочками, превратившись в пушистый пламенеющий шар.

Вручая это забавный и неожиданный подарок Фостер завуалировано объяснила, что кактус и Кэл очень похожи. Такие колючие и неприступные, выпустили шипы, охраняя свое личное пространство, рискни протянуть руку, коснись – больно поранишься. Рассмеялась, пообещав Кэлу уходя, если кактус зацветет – то он женится. Примета такая.

Зло фыркнул. Невесту он уже встретил. Вот и не верь приметам.

- Чертовщина какая-то,- пробормотал Кэл.

Цветы. Что-то в глубине подсознания не давало покоя. Перед тем как ее забрали в операционную, Джиллиан назвала имя Карина. Если он точно помнил она коллега Фостер и тоже психолог. Цветы – Карина. Эти два понятия были как-то связаны. И имели отношение к Фостер. И к предполагаемому убийце.

Бросив на стол папку с досье на Кэндалла, Кэл нарезал круги по кабинету, почему-то решив – прежде чем приняться за изучение документов он должен решить задачу.

Цветы – Карина – Джиллиан – убийца.

Яркий огонек цветущего кактуса не давал сосредоточиться, отвлекая внимание, повернувшись к нему спиной, Кэл подхватил с пола упавшее пальто, чуть не наступив на него, и сморщился: утром он переборщил с одеколоном, в нос шибанул сосновый запах, крепко въевшийся во влажное сукно.

От мертвой женщины исходил цветочный аромат. Пахло фиалками. Фиалки, фиалки??? Что же говорила или делала Джиллиан, упоминая эти цветы и имя Карина. Мысль зудела в подсознании, но Кэлу никак не удавалось ее сформулировать.

Запнувшись о коврик, Кэл злобно ругнулся, плюхнулся на диван и через секунду вытянулся на нем. Скрещивая руки за головой и таращась в потолок.

«лилия- чистота, гвоздика- желание, фиалки насилие» .

Кэл резко сел, воспоминание, словно вспышка взорвало мозг.

Он несся по коридору, резко притормозил и остановился около приоткрытый дверей кабинета Фостер, только хотел ворваться внутрь, как услышал тихий, успокаивающий голос Джиллиан

- Карина, возьми себя в руки. Если он тебе дарит фиалки, это ничего не значит. Ты же любишь эти цветы. Ах! Ты не говорила ему. Знаешь, что дорогая подруга не бери в голову. Если эта экзальтированная дама, что читала нам лекцию о женской сексуальности наговорила целый воз белиберды, думаю не стоит примеривать ее слова на себя. Ты сама прочитала Фрейда? Угу. Ну конечно. Лилии представляют чистоту, гвоздики – разумеется, плотское желание, а фиалки насилие. Подсознательное желание женщины быть изнасилованной. И думаешь что, постоянно подсовывая тебе под нос фиалки, он мечтает о насилии. Но Карина, милая, мне бы хотелось перефразировать уважаемого доктора Фрейда и сказать, что фиалки – всего лишь только фиалки. И если я люблю эти цветы, и ставлю их в вазу у себя на столе, абсолютно не имеет никакого отношения к моим сексуальным потребностям. Фиалки – это еще и нежность. Перестань. Хорошо. До встречи.

Кэл хмыкнул, Фостер от неожиданности, чуть не уронила телефонную трубку.

- Ты подслушивал мой разговор,- сердито прищурившись, она смотрела Кэлу в лицо.

- Только его финальную часть,- расплылся он в ухмылке, ввинчиваясь между дверью и косяком, вползая в кабинет Фостер.

- Предупреждаю твой вопрос. Это моя давняя приятельница и почему-то решила, что ее жених зациклен на насилии.

- Ты что-то упоминала о лекции?

- Мы пару недель назад ходили на семинар по психотерапии одного известного психоаналитика из Сан-Франциско. Она весьма любопытно трактовала теорию Фрейда о женской сексуальности. Но давай не будем это обсуждать. Наш ужин, надеюсь, не отменяется. Я ужасно проголодалась.

В ее глазах застыл немой вопрос, и Лайтману показалось, что она на мгновение затаила дыхание, словно боялась услышать его отказ и очередную отговорку.

- Ни за что я не упущу момент,- Кэл игриво обхватил Джилл за талию, чмокая ее в щеку. Теперь он был точно уверен – Фостер облегченно выдохнула.

- Прекрати,- она шутливо оттолкнула его от себя. Но он лишь покрепче ее обнял, пытаясь утащить за собой в коридор.