«Где же в этой предвыборной кампании социал-демократов обретаются женщины, хотелось бы мне знать. По-моему, они очень красноречиво молчат. Разделяют ли они беспокойство своих сестер по поводу атомной угрозы? Отдают ли, подобно всем прочим женщинам, себе отчет в том, что здесь их поджидает опасность, равной которой еще не было? Где-то глубоко внутри, в самой сердцевине своей женственности, где бы она ни находилась – в груди, в голове или во чреве, эти социал-демократки, верно, тоже чувствуют сопротивление! Мы не выпустим на свободу силы, которые могут повредить нашим детям непоправимо, навсегда».
Поражение на выборах 19 сентября 1976-го не было для социал-демократов катастрофическим, однако власть перешла к буржуазному правительству. Для Гуннара Стрэнга это стало концом карьеры министра финансов, хотя он и просидел в Риксдаге до 1985 года. Улоф Пальме вновь стал премьер-министром в 1982-м, примерно когда Ингмар Бергман вернулся в Швецию. А что же Астрид Линдгрен? Никогда больше она не соприкасалась с партийной политикой так тесно, как в 1976-м, когда многие шведы узнали «маму Пеппи и Эмиля» с новой стороны и в очередной раз отдали ей дань уважения. Но были и такие, кто счел ее политически наивной и даже виновной в политическом предательстве. Вот что за несколько недель до выборов писала «Вестерботтенс фолькблад»:
«Астрид Линдгрен сменила лошадей на переправе и предстала перед нами в облике закоренелого реакционера, носителя образа мыслей, достойного самых законченных буржуа».
В архиве Астрид Линдгрен хранится письмо от Гуннара Стрэнга, датированное днем накануне публикации сказки о Помперипоссе в «Экспрессе». Письмо свидетельствует о том, что министр финансов вел с Линдгрен диалог по поводу истории с ее налогами и был предупрежден о том, что писательница собирается действовать. Он отговаривал ее: «Дружеский, братский совет, дорогая Астрид. Успокойтесь и подождите, пока я разберусь с Вашим делом. Подумайте, как плохо иногда все оборачивалось для отца Эмиля из Лённеберги, оттого что ему трудно было сдержать свой темперамент. Не включайтесь в политическое ножеметание – тяжелая это работа, чаша эта Вас до сих пор миновала. Я напишу Вам. Всего самого доброго от Вашего друга Г. Э. Стрэнга». (Фотография: Национальная библиотека)
В день выборов Астрид Линдгрен сбежала в Швейцарию. «Афтонбладет» полагала, что в Альпах у писательницы налоговое убежище. Опровержение тут же появилось на первой полосе «Экспресса», и «Афтонбладет» извинилась – тоже на первой полосе. Но что же думала Помперипосса о результатах выборов? В телефонном разговоре с журналистом «Экспресса» она показалась довольной, но ни капли не злорадствовала. 23 сентября было опубликовано ее сочувственное прощальное послание покидающему свой пост министру финансов:
«В глубине души мне жаль Гуннара Стрэнга. Старый человек, он проделал долгий путь в политике. Я желала ему окончить этот путь с поднятым флагом».
Зато в комментариях Астрид относительно двух журналистов «Афтонбладет», во время предвыборной кампании поливавших писательницу грязью, не видно и тени сочувствия. Последней трелью Помперипоссы стала длинная статья в «Экспрессе» за 17 октября под заголовком «По правде говоря». В ней Линдгрен попыталась растолковать разным сеятелям слухов, что ее борьба с социал-демократами не связана с личными доходами. И с ненавистью к рабочему движению тоже. А тем, кто решил, будто она торжествует, вообразив, что в одиночку свалила правительство, стоит одуматься.
«Результаты выборов от меня никак не зависели. Я всего лишь высказала то, что люди думают и чувствуют. Но реакция была неадекватной. „Афтонбладет“ сослужила бы Социал-демократической партии гораздо лучшую службу деловым подходом к проблеме. Вместо того чтобы устраивать за мной „уотергейтскую“ слежку».
В самую точку попали слова Астрид Линдгрен, произнесенные в интервью датской газете «Юлландс-постен» 13 августа 1978 г. – в то десятилетие, когда частная жизнь была неразрывно связана с политической: «В жизни нет ничего важнее, чем взаимоотношения с родителями. Ребенка формирует отношение родителей, среда, в которой он вырос. Мысль об этом внушает едва ли не страх». (Фотография: Клаус Готтфредсен)
Но какие же глубинные мотивы заставили Астрид Линдгрен выступить в роли разгневанного народного трибуна? Отчего писательница, многократно заявлявшая, что ей не нравится быть «знаменитостью», что она любит уединение, внезапно переступила черту и вышла на свет прожекторов? Что понадобилось всемирно знаменитой писательнице в гуще предвыборной борьбы именно в тот период жизни, когда она наконец могла предаться «сладкому одиночеству»?
Ответ прозвучал через десять лет, в документальном фильме Маргареты Стрёмстедт «Астрид Анна Эмилия». Без малого восьмидесятилетнюю Астрид Линдгрен спросили, что бы она делала, кем была, если бы в свое время не стала писателем. Вот ее ответ:
«Я бы стала скромным активистом на заре рабочего движения… борцом за права людей».
Именно таким народным активистом, идеалисткой с твердыми принципами Астрид Линдгрен оставалась двадцать лет, с середины 1970-х годов. По-другому и быть не могло: иначе она оказалась бы «маленькой кучкой дерьма». После трех десятилетий воображаемой борьбы со злом настала пора вступить в борьбу за реальное добро.
Я танцевала в своем одиночестве
Теплым июльским вечером 1980 года, когда над соседним островом Икслан висела луна, а мимо старой фурусундской таможни проходили в Балтийское море пароходы и паромы на Аланды, Турку и Хельсинки, Астрид Линдгрен спустилась к морю и вышла на свой причал. В руках у нее была банка. Она что-то вынула, взвесила в руке и закинула далеко в море.
О желчь, прощай, чертовка!
Конец твоим глумленьям.
Пришла пора расстаться,
Нет – крови и мученьям.
Коль ты меня терзала,
Как страшный дикий зверь,
Пора остановиться,
Конец тебе теперь!
Ты в раковину смыта
В больнице медсестрой,
Останься в ней и кайся
За муки, за разбой,
За злобу к человеку,
Что славен добротой!
Прощай же, желчь-чертовка!
Такое стихотворение Астрид написала на клочке бумаги накануне операции в больнице Саббатсберг, и пока вся Швеция сидела за столом с селедкой, водкой, молодой картошкой с укропом и праздновала летнее солнцестояние, из Астрид извлекли некий предмет, который семидесятидвухлетняя писательница окрестила самым большим в Скандинавии желчным камнем. Он доставлял ей много мучений с Нового года. Не меньше хлопот ей доставляли в это время и статьи об атомной энергетике, которые надо было закончить до важных мартовских выборов в парламент, к годовщине аварии на АЭС «Три-Майл-Айленд» неподалеку от города Гаррисберга (штат Пенсильвания, США). Об опасности предупреждали все противники развития атомной энергетики, включая Астрид Линдгрен.
Приступы желчнокаменной болезни мешали и работе над книгой «Ронья, дочь разбойника». Как бывало и раньше, идея пришла к Астрид туманным откровением в 1979 году. Но продлится ли вдохновение? Астрид и сама сомневалась после «Братьев Львиное Сердце» и дискуссии о Помперипоссе. Нужно было многое осмыслить. В письме Рите Тёрнквист-Вершур от 20 июня 1977 года она замечает:
