Остров всегда будет присутствовать в их жизни. Он словно поселился глубоко внутри и пророс, опутав сердце побегами лиан; тропический ветер прилетит из дальних широт, впитает по пути частички океанских брызг, защекочет ноздри, вскружит голову, заставит сердце биться чаще.
В сумеречном полумраке, хрупкая женская фигурка с растрепанной копной темных волос, похожей на воронье гнездо, и младенцем на руках, возвращает Бена на годы назад, в темноту бревенчатого шалаша, и он словно наяву слышит голос, умоляющий не забирать её малышку. Малышку… Алекс… Алекс провожает их до ограды, чуть покачивая ребенка; она держит его настолько удобно и правильно, словно ей не впервой нянчить младенцев. Наверное, женщинам подобные вещи даны от природы, у него самого начало получаться далеко не сразу.
Монотонные шаги убаюкивают – Джон ступает осторожно, стараясь не споткнуться, от него исходит тепло, будто лежишь на печи, и ледяная корочка, покрывающая сердце, чуть оттаивает. Смутное, почти стершееся воспоминание о том, как в него стреляли, когда ему было тринадцать, и как Ричард нес его на руках к Храму, вдруг становится четче - Бен тогда периодически приоткрывал глаза, но мир куда-то уплывал, и он закрывал их снова. Было больно и страшно, в груди что-то хрипело и булькало, и как будто перекатывался внутри горящий уголек. Потом вспоминалась лишь темнота, и как солоноватый привкус крови во рту сменился едкой горечью; ощущение, будто его погружают в воду и он захлебывается, тонет. Очнулся он уже в лагере Других.
Тогда был день, а теперь ночь, Джон несет его на спине, а не на руках, ему не страшно и даже почти не больно. Надо бы, наверное, что-то сказать напоследок, если вдруг все пойдет не так, но сонливость накатывает неодолимой волной. Бен крепче обнимает Джона за шею и погружается в дремоту. Сон – не сон, явь – не явь; он то плывет куда-то к морскому горизонту, время от времени, прекращает работать веслами и вглядывается вдаль, приложив ладонь козырьком ко лбу, то раскачивает Алекс на качелях, а она визжит от восторга и требует раскачать её сильнее, то лежит на песке и слушает о чем-то увлеченно рассказывающего Джона, пристроив подбородок у него на груди и вычерчивая пальцем узоры на загорелой коже, виднеющейся в расстегнутом вороте рубашки. Джон, вдруг прервавшись, приподнимается на локтях, хватает его за плечи и трясет. Это довольно неприятно и даже больно – пальцы впиваются в плечи железной хваткой, голова болтается из стороны в сторону. Бен судорожно хватает воздух ртом, садится, расплескивая воду. Вода… Откуда вода? Они же на берегу, а не в воде…
В просторной пещере жарко, душно и влажно. Блики света от факела, который держит Дэн, пляшут по стенам и мокрым черным камням, выложенным вокруг небольшого бассейна, заполненного желтоватой жидкостью со странным, ни на что не похожим запахом. Лица Джона и Дэна застыли в напряжении, они смотрят на него так, словно он сам Иисус, и вот-вот должен свершить одно из своих чудесных деяний.
Четыре месяца спустя.
- Гооосподи, да когда же это прекратится, а?!
Алекс издает нечто среднее между рычанием и стоном, на секунду перекрывая басистый детский рев, запускает пальцы в волосы, стискивает их в горсти, тянет в разные стороны.
- Может, он голоден?
Бен напряженно замер в дверях комнаты, не зная, куда деть руки и машинально комкает краешек кухонного передника в сине-фиолетовый горошек.
- Нет! – рявкает дочь, - Он не голоден! И нет – я меняла ему подгузник четверть часа назад! Доктор сказал, что у него зубы режутся, раньше срока, между прочим, поэтому он стал такой беспокойный! И нет – я не могу таскать его на руках весь вечер, пока Джон задерживается на своей долбучей работе, а ты…!
Она обрывает гневную тираду, ловит воздух ртом.
- А что я? – Бен пожимает плечами с нарочито невинным видом, - Я ужин готовлю.
- Вот не надо прикрываться ужином! Овощи ты уже порезал, мясо уже в духовке, и ничего с ним не сделается в ближайшие полчаса! Ты ни разу, слышишь, ни разу не взял его на руки за все это время! Не то, чтобы я не понимала почему… Господи… У меня экзамены на носу, а ты…! Что ты за человек такой…?!
Бен резко бледнеет, что-то меняется в его лице, заставив Алекс замолкнуть на полуслове, делает шаг вперед, внутрь комнаты. Потом еще один. Кажется, что между ним и деревянной кроваткой в углу, с подвешенными над ней птичками и колокольчиками, не средних размеров помещение, а огромный зал.
- Эй… , - неуверенно произносит Алекс ему в спину, - Я возьму его, ОК? Ты не обязан…
Бен наклоняется и берет ребенка на руки. Его руки помнят, как правильно это делать, хоть прошло уже много лет. Такие вещи остаются на подкорке. Тот сразу замолкает, то ли икнув, то ли всхлипнув напоследок, почти осмысленно и даже, вроде как, с любопытством пялится на Бена снизу вверх голубыми глазищами. У него широкий выпуклый лоб, короткие ресницы, похожие на щеточки, и трогательный светлый хохолок на темени. Это не сморщенный комочек плоти, как сразу после рождения, а вполне уже человеческое существо, явно наделенное разумом и душой. Бен думает об этом как-то отстраненно, а потом делает резкий вдох, обнаружив, что на время забыл дышать. «То, что ты носишь в себе, принадлежит и тебе тоже». Поудобнее пристроив головку малыша на локтевом сгибе, Бен вышагивает с ним по комнате, мурлыкая что-то себе под нос, и даже не заметив, как Алекс на цыпочках ускользнула в коридор, бесшумно прикрыв за собой дверь. Кажется, у него на ближайшие годы образовалось несколько серьезных и важных задач, которые надо начинать обдумывать прямо сейчас.
========== ЭПИЛОГ. ==========
Две цепочки следов на мокром песке тянутся вдоль линии прибоя – совсем маленькие и побольше. На диком пляже не то, что на главном городском – попадается мелкий мусор, пустые бутылки, бумажные обертки, высохшие трупики мелких морских обитателей, оставшиеся после отлива. Словом – куча любопытнейших сокровищ для ребенка пяти лет от роду. Бен вглядывается вперед, поправив очки, сползшие на кончик носа, туда, откуда приближается одинокая человеческая фигура. Машинально выпускает руку Калеба, предоставляя ему возможность бегать вокруг и собирать находки в подол майки, но следит краем глаза, ни на секунду не упуская пацаненка из виду. Лучше было бы оставить ребенка с Джоном, но Джон так сладко похрапывал над опустевшей наполовину бутылкой настоящего ямайского рома, что жаль было будить. Тем более, Калеб может под присмотром Джона и закапризничать, а его слушается беспрекословно.
Человека, что движется им навстречу, уже можно разглядеть без труда. Впрочем, что его разглядывать – он никогда не меняется. Ричард Алперт выглядит будто заправский турист – солнцезащитные очки, модные джинсовые шорты с дырками, пестрая гавайская рубаха, небольшая шляпа из соломки. Они сходятся молча, обменявшись кивками головы, разглядывают друг друга с выражениями лиц, в которых чересчур много оттенков для того, чтобы их описать. Ричард вдруг улыбается – широко, радостно, как будто встретил любимого друга. Они ведь на самом деле были друзьями. Но когда живешь столько, сколько живет на свете Ричард Алперт, учишься ни к кому особо не привязываться, чтобы не было потом больно терять. Проводив глазами фигурку Калеба, Ричард вновь глядит на Бена.
- Так вот он какой. Очень похож на Джона.
Бен лишь кивает в ответ.
- Как дела у Алекс?
Бен чуть подкатывает глаза, иронически улыбается.
- Закончила второй курс с отличием, порвала со своим парнем и укатила с подружками в Вегас. Жизнь бьет ключом. Не то, что у нас. Ну-с, надеюсь, со светской частью беседы мы покончили? Ты хотел меня видеть явно не для того, чтобы спросить, как дела у Алекс.
Ричард неопределенно поводит плечами.
- Не веришь, что я скучал по старому другу?
- Отчего же? Верю. – И, внезапно перейдя на испанский, роняет, будто между делом, - Тебе еще не надоело твое бессмертие, Рикардус? – И вновь переходит на английский, - Я много думал, знаешь ли. Много думал все эти пять лет. Я знаю, что Джейкоб с самого начала видел своим преемником Хьюго. Тогда возникает вопрос – зачем ему Калеб? Мальчик явно был предназначен для Острова. Я собирал информацию по крохам. Я и раньше её собирал, еще когда жил на Острове. Но тогда мне застила глаза моя преданность Джейкобу, буквально преклонение перед ним. А теперь… все слегка изменилось. Джейкоб не дурак. Он послал тебя узнать, насколько хорошо я осведомлен, верно? – Ричард невольно отступает на шаг и отводит глаза, заставив ироничную улыбку Бена исполнится оттенком торжества. – Так вот – я осведомлен достаточно хорошо. Мир держится на балансе между добром и злом, между жестокостью и милосердием, между корыстью и бескорыстным самопожертвованием. Если Хьюго Рейес добр и чист душой, то ему нужен противовес, ведь Безымянный мертв. Нет, Джон конечно не мой отец. Он бы не стал напиваться и травить Калеба за то, что он принес мне смерть своим рождением. Но он не смог бы полностью абстрагироваться от этого факта. Таков был расчет Джейкоба, верно? Человек растет, а вместе с ним растет и тьма в его душе, рожденная чувством вины и горем самых близких ему людей. Насколько сильно она должна была вырасти? До размеров огромного столба черного дыма? Впрочем, теперь это не важно. Я выжил и, тем самым, сорвал его планы. И теперь я приложу все усилия, чтобы держать Калеба подальше от Острова и всех этих игр. Потому что он мой. Мой и Джона.
