А.

From: Андрей To: Анна Wednesday, February 28, 11 PM

Мой родной любимый Зверь!

Маяковский все изобразил точно. Что-то подобное писали Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке». К счастью, все-таки это не единственный язык эмиграции. Просто он самый заметный.

Привычные нам с тобой люди, которые говорят не так варварски, живут тише. Я стараюсь смотреть внимательней и видеть не только то, что сразу бросается в глаза.

Американскую речь понимаю пока больше интуитивно, всю фразу, а не отдельные слова. Причем иногда неправильно.

В НАЙАНЕ (организации, где помогают эмигрантам-евреям) познакомился с немолодым инженером, вице-президентом небольшой компьютерной компании или что-то вроде того. Его родители бежали в 30-е годы от Гитлера. Алан родился в Америке, но что такое эмиграция, знает не понаслышке, это его детство. Старается помочь и советом, и делом. Таких здесь много. Рассказал, что всегда хотел быть адвокатом, но не было возможности. Теперь ему исполнилось шестьдесят и он решил осуществить мечту. Раньше надо было зарабатывать деньги, растить детей. Наконец дети выросли, и у него достаточно денег, чтобы выйти на пенсию и начать новую жизнь. Будет поступать в университет на юридический. Рассчитывает еще поработать защитником.

Много ли ты знаешь соотечественников, в 60 лет радостно готовых начать жизнь с чистого листа? По-моему, совершенно невероятная история. Но здесь она звучит как-то естественно.

А

Аня прочла письмо, привычным движением достала из пачки сигарету и пошла курить на балкон. Он выходил на другой такой же дом, скучную серую коробку, и даже мысль, что если идти минут десять вдоль этих домов, окажешься в усадьбе Трубецких, ее сейчас не радовала.

Они любили гулять с Андреем по извилистым парковым аллеям, могучие старые липы помнили и Хлебникова с Владимиром Соловьевым, и поколения русских аристократов – Стрешневых, Трубецких, Голицыных. Всегда так сладостно было сбегать в их жизнь, но нужно возвращаться в свою. С Андреем ей было легко и просто, чтобы ни случилось. Никакой он не был стеной, ни деревянной ни каменной. И ничего не мог вроде бы сделать особенного, хотя его цепкий ум всегда находил какой-то выход. Но дело было не в этом, а в том, что с ним ей было хорошо и совершенно иррационально спокойно. Ей так не хватало сейчас его богатого эмоциями голоса, так по-разному умеющего выразить одни и те же слова, мягкой непреклонности, трогательной, чуть виноватой иногда улыбки.

Почему-то вспомнила сейчас, как пару лет назад они сидели на кухне и смотрели друг на друга с изумлением и легкой печалью – денег не было даже на то, чтобы купить самой простой еды. Однако это их не столько огорчало, сколько озадачивало. Андрей штудировал газету бесплатных объявлений с внимательностью корректора, выискивающего последние опечатки. Вдруг он прочел лаконичный призыв: «Требуется колдун» – и потянулся за телефонной трубкой. На вопрос работодателя: «А как вы колдуете, через козлика?» отвечал задумчиво и несколько свысока, в голосе чувствовался пафос заслуженного профессионала, потомка древнего колдовского рода. Козел был отвергнут как устаревшая технология, вместо нее Андрей, почувствовав шальные деньги, уверенно выдавал гремучую смесь из психоанализа Фрейда, Юнга и Адлера за новейшие приемы колдовства. Аня рыдала от смеха. Следующие пару дней он успешно колдовал за наличные. В пятницу вечером вместо очередного посетителя в комнату зашли два мордоворота. Потребовали сумму раза в полтора больше, чем Андрей заработал, забрали все деньги и ушли. На семейном совете решено было с колдовством завязать. Правда, тут внезапно выдали зарплату за предыдущие полгода и денежная проблема ненадолго была решена.

В ней вдруг вспыхнуло желание, она захотела его остро и мучительно. Так бывало, когда его низкий хрипловатый голос неожиданно возникал где-то рядом. Тело пронзила память о той ночи на узком односпальном диване в гостиничном номере, когда они ездили вместе на какую-то его конференцию. Одна из их божественных ночей. Аня закусила нижнюю губу. Все ее существо рвалось к Андрею, вопило об этом, но как жить в этой самой Америке? Без профессии, без друзей. Она совершенно не понимала. Хватит ли за все про все одной их любви, выдержит ли она? Вдруг подумала, что у Алешки через месяц экзамены, восьмой класс. Надо бы позаниматься с ним русским, а то наделает ошибок в сочинении. Прикурила следующую сигарету.

Толя, бывший муж, ставший вдруг успешным политиком и заодно патриотом, слышать не хотел о том, чтобы отпустить сына заграницу. Об этом Аня даже думать не могла. В самой мысли был какой-то непереносимый зуд, как будто монетой терли и терли о стекло, и прекратить его никак не получалось. И Андрюша, умевший находить выходы, был так далеко, а все их решения и договоренности стали сыпаться как карточный домик, стоило ему уехать. Пока Андрей был рядом, это было как бы немножко игрой – мало ли о чем можно говорить и что планировать, ведь они же здесь, вместе, и еще некоторое время после отъезда продолжалась такая легкая эйфория полуосуществленной мечты, но в какой-то момент Аню швырнуло в реальность как головой об угол комода.

From: Андрей To: Анна March 1, 1 AM

Анишка, я, кажется, получил свой первый американский ангажемент. Буду работать помощником преподавателя в одной из компьютерных школ, их здесь очень много. Говорят, что сейчас компьютерный бум, т. е. требуется много программистов и они неплохо зарабатывают, поэтому много людей, в основном эмигрантов, стараются выучиться новой профессии и устроиться на работу. Похоже, это и моя судьба. Пока побуду немного инструктором – так здесь называется преподаватель низшего ранга.

Вспомнил твою фразу после спектакля у Фоменко в одном из недавних писем и понял, что сам часто думаю – как удивительно легко мне с тобой, мы понимаем друг друга с полувзгляда и полуслова, почти ничего не надо объяснять, потому что совпадаем без всяких усилий настолько во многом, что редкие различия вызывают не скрытое раздражение, а удивление: «Надо же, мы не во всем одинаковы. Вот об этом мы думаем по-разному и здесь у нас разные точки зрения». Только сейчас, когда ты так далеко, я осознал, какой чудный дар мы получили от судьбы. Никогда не чувствовал себя как-то скованным твоими желаниями, опасением, что тебе не понравится то, что я сделаю или скажу. Я рядом с тобой всегда совершенно свободен и счастлив. Если бы ты знала, как важно это ощущение свободы.

Твой воробей обернулся сегодня бруклинской белкой. Здесь их примерно столько же, сколько в Москве воробьев. Одна такая рыжая красавица (большинство ее товарок тут серебристые) присела поесть рядом со мной на траве, совершенно ничего не опасаясь. Сидела для белки очень долго, наверное, целую минуту. Дала себя полностью рассмотреть от черных пуговок глаз до кончика роскошного хвоста.

Когда же тебя ждать?

А

From: Анна To: Андрей March 3, 11 AM

Мой любимый далекий Андрюша!

Поздравляю с первой американской работой, мой дорогой! Это, конечно, только начало, но все же каково тебе, доктору наук, в шкуре помощника преподавателя? Ты, конечно, многого достигнешь в новой стране, но вот станет ли она своей, будет ли в ней легко и естественно?

Твоя история чудная. Откуда же берутся такие лихие Аланы? И это его человеческий подвиг или обычное американское поведение? А я у тебя, похоже, увы, совсем другая.

Чем больше думаю о твоей Америке, тем больше боюсь. Стараюсь в себе этот страх победить, но выходит плохо. Я не смогла тебе это сказать по телефону, но написать могу, так все-таки легче. Что я буду там делать? Я психолог, по-английски практически не говорю, сколько времени понадобится, чтобы остаться в профессии, да и получится ли? Ведь это годы, а мне уже не восемнадцать. Как их прожить? Мы обо всем этом сто раз говорили, но ведь от разговоров ничего не меняется. А что я без профессии, милый? Ты представляешь меня без нее?