Волей-неволей приходится обернуться в прошлое, иначе трудно будет понять беглецов, которые, покинув родину, принесли на чужбину ее камни. Не помня уникальной истории тибетского народа, не зная о сложных взаимоотношениях Тибета с Китаем, трудно постичь и всю глубину самоотверженности этих гордых, открытых людей.

— Связи китайского и тибетского народов, — говорил живущий в Индии Четырнадцатый далай-лама, — уходят в более чем тысячелетнюю давность. Но угнетательская политика, которую проводили еще в недавнем прошлом императоры Цинской династии и гоминьдановские реакционеры, породила национальную рознь…

Старшина одного из лагерей беженцев Чжаси П. высказался более определенно:

— Китайцы попрали все обещания, данные тибетцам. Они стали выселять мужчин в отдаленные районы, а девушек насильно отдавали замуж за солдат. Мы были вынуждены уйти, чтобы остаться самими собой…

Не трудно установить связь между двумя этими высказываниями, соединить прошлое с настоящим. Безнадежная горечь памяти и безотрадная действительность, которую принесли маоисты, заставили десятки тысяч людей покинуть свои дома, искать приюта у соседей, издавна связанных с Тибетом культурной, точнее, религиозной общностью, поскольку ламаистская культура, ламаистское искусство неотрывны от миросозерцания.

Ни для кого не секрет, что маоисты, виновные в страданиях тибетского народа, первым делом пошли на союз с реакционной верхушкой ламаизма.

На протяжении многих веков Тибет являлся независимым государством. В XVIII веке империя Цин установила контроль над Тибетом, одним из крупнейших государств Центральной Азии.

Медленно и постепенно, верные своей традиционной политике, китайские императоры прибирали Тибет к рукам.

Все входящие в состав Цинской империи тибетские земли оказались раздробленными на почти независимые друг от друга феодальные владения. Северо-восточные районы, населенные кочевниками догпа и монголами, отошли к амбаню Синина. Юго-восточный край включили в Состав провинции Сычуань, а главную часть страны, составляющую собственно Тибет, навсегда закрыли для иностранцев. Пресловутая изоляция Тибета была вызвана не столько религиозными тайнами и желанием тибетцев сохранить самобытность, сколько чисто политическими соображениями центрального правительства.

Так выглядел Тибет на грани двадцатого века.

Французский путешественник Дютрейль де Рене считал, что непосредственная власть далай-ламы распространялась тогда на полтора миллиона человек, среди которых не менее 300 тысяч составляли монахи. Отдельно управлялась, но была неотрывна от Тибета область, подчиненная панчен-ламе, обитавшему в монастыре Ташилхуньпо близ города Шигацзе.

После английского вторжения 1903–1904 годов Тибет почти полстолетия находился под британским влиянием. И хотя английские войска вскоре были выведены из страны, британская миссия в Лхасе продолжала оказывать давление на тибетскую администрацию, которое подкреплялось внушительным числом батальонов на индийской границе.

После создания в октябре 1949 года Китайской Народной Республики для «британского влияния» начались первые осложнения.

Как показали дальнейшие события, «мирное освобождение» проходило отнюдь не гладко. Играя на исконных противоречиях между китайцами и тибетцами, между далай-ламой и панчен-ламой, империалистическая агентура была заинтересована обострить обстановку в Тибете, этом сердце Азии. В среде реакционного духовенства и феодалов не раз вспыхивали мятежи против новой администрации, составлялись различного рода петиции об отделении и тому подобное. Все это, однако, на первых порах не получало поддержки местного населения, поскольку соглашение от 23 мая 1951 года, предусматривающее тибетскую автономию, по крайней мере на словах, учитывало традиции и социально-экономические особенности древней страны. В соглашении прямо говорилось о том, что центральные власти не будут изменять политическую систему Тибета и с уважением отнесутся к религиозным верованиям и обычаям тибетцев. Постепенно шовинистическая политика пекинского руководства, которое для достижения своих великоханьских целей не гнушалось идти даже на союз с феодальной реакцией, начала вызывать общее недовольство.

На первых порах китайское присутствие почти не ощущалось в стране. Только в Лхасе, где по-прежнему пышно справлялись ламаистские праздники, началась медленная замена местной администрации эмиссарами из Пекина. Традиция амбаней вылилась в новые формы. Началась прокладка стратегических дорог, стали создаваться коммуны с обязательной выплавкой железа в допотопных печах. Особенно удивительным показался тибетцам такой перл «большого скачка», как поголовное уничтожение воробьев. Эта кампания, ставшая ныне хрестоматийным примером для преподавателей экологии, тибетцами воспринималась как вопиющее нарушение заветов Будды. Потом стали закрывать монастыри, что тоже затронуло каждую без исключения семью. Наконец, под предлогом повышения культурного уровня около двадцати тысяч детей насильственно вывезли во внутренние районы Китая. Тогда восстало все население районов Амдо и Кама. Завязалась настоящая партизанская война. Только ценой кровопролитных боев с применением авиации и танков Пекину удалось подавить сопротивление тибетцев.

В своей книге «Всадники Кама» французский этнограф М. Пейсэль приводит поразительный факт: «Будучи, по нашим понятиям, людьми совершенно несведущими в политике, руководители „кхампа“, оказывается, читали и переводили Карла Маркса и Сунь Ятсена. Они с трудом сдерживались при виде злоупотреблений со стороны религиозных властей и презирали коррумпированную, лебезящую перед китайцами дворцовую камарилью далай-ламы. „Кхампа“ подняли восстание не против коммунистической идеологии, а против пекинских эмиссаров и коллаборационистов».

Если добавить к этому, что за всю историю Кам не покорялся ни одному иностранному завоевателю, то становится понятным, почему Пекин был вынужден держать в Тибете 300-тысячную армию. Пресловутая «культурная революция» до крайности обострила положение. Взрыв произошел в тот момент, когда начались столкновения между армией, осуществлявшей всю полноту власти, и прибывшими из Пекина отрядами хунвэйбинов.

— Мы с изумлением смотрели на невиданное зрелище: китайцы убивали китайцев, — рассказал впоследствии один из беженцев. — Но солдаты взяли верх.

Победили, впрочем, не солдаты. После инцидента командующий китайской армией в Лхасе был отозван в Пекин, и хунвэйбины, решив, что «идеи Мао Цзэдуна» одержали решительную победу, учинили в городе безобразный погром. Они крушили алтари, ломали древние статуи, жгли священные тексты. В храмах устраивались дикие сцены, с прохожих прямо на улице срывались национальные одежды. Особым постановлением населению было вменено в обязанность облачаться в синие тужурки.

Именно тогда сделалась повсеместной война, которая, то вспыхивая, то затухая, велась уже свыше десяти лет. К восставшим племенам «кхампа» присоединились даже те, кто все это время держался в стороне. Гнев гордого свободолюбивого народа хлынул через край.

Тибет всегда был закрытой страной. Исключение делалось лишь для паломников, которые устремлялись со всей срединной Азии на поклонение лхасским святыням. Ныне занавес молчания наглухо опустился над покоренной силой оружия, но не смирившейся с унижением высокогорной страной. И все же беженцы говорили о нападениях на обозы, о перестрелках на перевалах, о комендантском часе, который вводится в мятежных селениях.

Исход из Тибета можно разделить на три стадии. Массовым он сделался в шестидесятые годы, когда из Китая были переселены тысячи колонистов. Местные крестьяне, не понимая скоропалительных нововведений, вынуждены были оставить свои поля. Через короткое время страна, которая всегда обеспечивала себя продуктами питания, впервые испытала ужасы всеобщего голода. Это была вторая стадия, самая страшная.

Волна за волной уходили крестьяне по заповедным надоблачным тропам. После подавления Кама в лагеря беженцев стали прибывать обросшие, измученные мужчины в изодранной защитной униформе без знаков различия и эмблем. Привыкшие к снегам и разреженному воздуху высокогорья, они болели и задыхались в горячих и влажных низинах. Таков был наполненный молчаливым гневом финал.