— Чего тебе еще надо? — Аскет впервые раскрыл рот с почти незаметными из-за покрывавшего их черного лака зубами. — Убирайся!
Такова легенда о серьге трех желаний. Впоследствии она трансформировалась в широко распространенную на Востоке притчу о руке обезьяны, которая, исполнив желания, — бесследно исчезает. Возможно, известную роль здесь сыграл и миф о царе обезьян Ханумане, чей лик ужасен, а сокровища неисчислимы. Но как бы там ни было, красный камень действительно никогда не задерживался надолго в одних руках и мало кому приносил удачу. Его временный владелец не мог уже быть спокоен ни за себя, ни за своих близких. В лучшем случае сокровище просто похищали, но куда чаще за него приходилось расплачиваться жизнью. Даже султанам и махараджам не удавалось надолго сохранить у себя красный алмаз.
Но такова участь всех знаменитых камней. Несравненный «Орлов», украсивший бриллиантовый скипетр дома Романовых, тоже прошел через множество рук, оставляя за собой кровь и слезы. Сотни лет мерцал он во лбу миросоздателя Брахмы, чье творение поддерживает Вишну и разрушает во имя грядущего созидания неистовый Шива, пока не зашел в пещерный храм шах Надир. Не безвестный вор, а сам персидский царь вырвал из каменной глазницы сияющее око и спрятал его в сокровищнице. Но шаха вскоре зарезали, а камень присвоил французский гренадер, утопивший его в кровоточащей ране на бедре. Что случилось с гренадером потом, история умалчивает. Скорее всего, он остался на всю жизнь хромым, если, конечно, не угодил в тюрьму или, того хуже, на виселицу. Алмаз же с тех пор пошел по рукам, пока не достался одному из фаворитов Екатерины Второй.
Павлиний трон
И еще один рассказ о тайне сокровищ Надира… Как-то, находясь в Дели, я съездил на раскопки древнего городища, который по мнению индийских археологов является воспетым Махабхаратой Индрапрастхой. Бродя по дну заброшенного оврага, я пристально вглядывался в свежий грунт раскопанного откоса, стараясь не пропустить проблеск какого-нибудь глазурованного осколка. Он мог быть частицей нищенской патры, или кувшина, с которым гибкая красавица спускалась к ручью, или чаши, что питала амброзией бессмертие ведических богов. Я пытался угадать, где проходили городские улицы, где высились храмы, где шумели сады. Но только прямоугольная путаница бедняцких жилищ открывалась глазу, только вмурованные в кладку темнели горловины исполинских кувшинов. Что хранили в них древние делийцы: рис, пшеницу, вино? Или кости предков, подобно тому, как это делали в Абхазии и Шумере? Белые таблички на склоне об этом умалчивали. Кроме предполагаемого возраста вскрытых горизонтов, на них ничего не было. Мой спутник, поэт и востоковед Михаил Курганцев, высказал сомнения относительно правомерности датировок. Слишком уж близко соседствовали здесь палеолит с неолитом, слишком математически правильными выглядели отрезки земли, пропорциональные верстам времени. Но как бы там ни было, а перед нами лежала земля, которая сберегла угли доисторических костров.
— Я понял, — сказал Курганцев, — как дорога индийцам преемственная связь «Махабхараты», чьи образы воплотили в себе высокие черты национального характера. Жизнь пяти братьев Пандавов по сей день служит моделью поведения и этическим эталоном для их далеких потомков.
В золотой период царствования династии Маурьев раджа Дхиллу основал на развалинах древнего города новую столицу, которая и была названа его именем. Уже в одиннадцатом веке Томара Ананг Пал из династии Раджпутов построил здесь мощную крепость, которая не уберегла, однако, город Индры от мусульманского вторжения. В течение пятисот лет Дели служит столицей местных мусульманских султанов и главным городом обширной империи Великих Моголов, основанной Бабуром. Его не раз обращали в камни и пепел иноземные завоеватели. Он изведал истребительный набег нукеров Железного хромца Тимура. На его мостовых высекали искры подковы персидской конницы шаха Надира. Но всякий раз происходило чудо, воспетое поэтами Востока: феникс возрождался из пепла. В 1803 году город прибрала к рукам английская Ост-Индская компания. На его улицах и площадях неоднократно вспыхивали восстания, которые подавлялись огнем полевой артиллерии. Героическое сопротивление сипаев англичанам не удавалось сломить в течение многих месяцев.
Картина Верещагина, на которой изображены привязанные к жерлам пушек повстанцы, едва ли не первое мое сознательное впечатление об Индии. Настал день, и я увидел в делийском музее и эти тупорылые орудия на высоком лафете, и белые тюрбаны сипаев, бережно сохраненные потомками.
Поворотным моментом в истории Дели стал 1911 год, когда сюда была перенесена из Калькутты — города Черной Богини — столица Британской Индии. Восемь разных городов, слившись воедино, образовали современный Дели. И каждый из них наложил свой неповторимый отпечаток на лик доисторического города. Их границы расплылись и смешались, словно воды рек, навсегда слившиеся с океаном. Но как заметна мутная желтизна дельты на синей глади океана, так четко видна граница между Олд-Дели и Нью-Дели, старым и новым городом. Граница между Западом и Востоком, которые вопреки Киплингу давно стронулись с места и устремились навстречу друг другу.
И это непредвиденное сближение порождает контрасты внутри контрастов.
Тоской и величием мертвого прошлого веет от могольских строений старого города, но вечностью и неизбывной прелестью жизни радует пестрый шум его Чанди Чоук — величайшего из базаров Востока. Точно так же внутренне неоднороден и противоречив новый город — официальная столица республики. В его дворцах и административных зданиях причудливо соединились строгие черты британского «державного» стиля с ясно видимыми следами индийского гения. И в этом поразительном сплаве не ощущается никакого диссонанса. Если отдельные строения и поражают подчас своей странностью, то это лишь специфика, присущая всякому синтезу. Смелому сочетанию стилей сопутствует столь же необычное соединение материалов. Так величественный президентский дворец «Раштрапати Бхаван», в котором ранее пребывали английские вице-короли, построен из красного песчаника и белого мрамора. Широкий бульвар Радж-патх оттеняет своей четкой геометрией красоту мощных стен правительственного комплекса, смягчая ее зеленью бульваров, голубизной искусственных прудов, изменчивым блеском многочисленных фонтанов. И вообще дома индийской столицы смотрятся заодно с улицами, как принято говорить, в ансамбле с яркой и многоцветной суетой праздников и буден. Изменчивы краски, обманчивы контуры в сиянии тропического солнца. В золоте предзакатного неба красный песчаник выглядит совсем иначе, чем на фоне утренней голубизны. Старые манго, бросая густые тени на классические — в стиле «палладиум» — фронтоны, сообщают камню мягкость и теплоту. Ажурные, типично индийские башенки лишь оттеняют зыбкую перистость пальмовых опахал. Уединенные лужайки с водяными вертушками, сверхсовременные автострады и почти пустынные проспекты нового города сочетаются с сутолокой кольцеобразной Коннаут-плейс, экзотической многоликостью одноименного с гостиницей проспекта Джан-патх, где сверкающий сахарной белизной отель «Амбассадор» соседствует с автобазой, магазинами бронзы и тканей, лавками тибетского базара.
О этот неповторимый базар, ставший для меня первой ступенью на пути в Гималаи, своеобразной подготовительной школой, где я воочию увидел многое из того, о чем раньше только читал. В этом смысле мне здорово повезло с отелем. Я уж не говорю о том, что на Джан-патхе можно увидеть всю Индию, подобно тому, как наша страна в миниатюре отражается на ВДНХ. Длинный ряд павильонов представляет все штаты республики. Здесь всевозможные образцы народного творчества, промышленные изделия, сувениры, меха, самоцветы из Ассама и Нагаленда, Кашмира и Гуджарата, Бихара, Пенджаба, Раджастхана и Кералы, Майсура и Ориссы, Махараштры и Харианы. Право, нет нужды перечислять названия штатов и округов. И нет возможности, к сожалению, останавливаться на особенностях чудесных фигурок из бронзы, благовонного сандала или слоновой кости; на золотой парче из Варанаси, на бомбейских сверкающих тканях, на кашмирском резном дереве. Вообще в перечислении есть некая шаманская прелесть. Его можно уподобить стремительно несущейся карусели, когда все размазано в разноцветные стремительные полосы и уже не различить, кто на каком звере сидит. Только яркие пятна, ликующие всклики и ощущение вечного праздника. Собственно, ради ощущения причастности и нужны перечисления. Они обращены не к пытливому уму, но к дремлющему подсознанию. Лично я отдаю предпочтение отдельным фрагментам. Как будто бы случайно выбранным кадрикам из киноленты жизни. Вот один из них, для примера. Ярко освещенный магазинчик, все стены которого состоят из зеркальных полок, уставленных фигурками богов из слоновой кости. Душный и волнующий запах сандаловых курений. Змеиные шкуры. Лампы и посуда из чеканной латуни. Благоговейная тишина, приглушенная коврами и тигровыми шкурами. Это экспозиция. Теперь немного информации для размышлений. Белые фигурки, цена которых варьируется в зависимости от размера — дорог материал, а не труд, — изображают главных богов индуистского пантеона: Вишну с раковиной, Многорукую Дургу со львом, играющую на вине Сарасвати, пастушка Кришну со свирелью, слоноголового Ганешу, прекрасную Лакшми и, разумеется, лорда Шиву, танцующего на демоне лени и невежества.
