Женщина не сводила глаз с бумаги, костяшки щелкали туда-сюда по счетной раме. Мы увидели, как подошедший слуга в блестящей стеклянной маске бесшумно поставил у ее локтя кувшин с ароматизированной водой и кубок. Женщина даже не посмотрела в ту сторону, и вода осталась нетронутой.

— Она способна обратить в ничто любую часть жизни людей, виденных нами на улицах, и может сделать это одним только словом. Люди зовут ее Солнечной Царицей, ибо она — родительница всего сущего. Люди в далеких землях с трепетом пересказывают молву об ее гневе. Как и ее предшественники, она сокрушала врагов и отнимала их территории. Здесь, в этом крошечном срезе существования, она не человек. Она — богиня, и через пару мгновений она лишится самого ценного.

— Это демонстрация твоей силы? — спросил Ариман. — Ты убил их и обратил все созданное ими в прах.

— Нет, нет, нет… Это царство просуществует еще пять столетий. Через тысячелетие оно охватит всю планету, на которой родилось. Через три тысячи лет оно будет сжигать планеты, что противятся ему. Через десять… Что ж… Это уже другая история.

Вдруг я заметил что-то краем глаза. За, вне, на краю синего купола неба заблестела новая звезда.

— Я понимаю.

— Отлично.

Звезда увеличивалась, с каждой секундой становясь все ярче. Где-то на улицах бормотание толп разорвал крик. Звезда превратилась в неровную белую сферу.

Еще один возглас и еще. Женщина, которая была царицей, нахмурилась и подняла глаза. Взглядом отыскала раздувшуюся звезду. Мгновение она просто смотрела, а затем бросилась по плитчатой крыше, на ходу крича своим слугам. Крики переросли в вопли ужаса, вершину здания заполонили фигуры и кричащие голоса. Звезда походила теперь на второе солнце.

— Хватит. Мне не нужно видеть всего этого.

— О, но ты увидишь. И ты сам молил меня показать то, что я могу тебе предложить. Смотри же!

Звезда перестала быть звездой. Она стала вопящей стеной из белого света, которая протянулась по небу. А затем она докатилась до города, и крики страха сменились гробовым молчанием. Подергивающийся полог света ударил в небесную твердь. На ней расцвели сполохи огня и дым. Огромное копье из почерневшего металла пронзило пламя, будто акулий плавник перевернутое море. А затем, так же быстро, как появилась, звезда исчезла. Минуту спустя она превратилась в угасающую точку на другом краю горизонта.

И тут все разом закричали. Царица стояла среди гама молча и недвижимо, глядя на абак.

— Теперь ты понимаешь?

— Огонь вдохновения, падающий с неба. Проявление чего-то настолько великого и ужасного, находящегося за гранью понимания, что оно открывает людям глаза на границы своих познаний. Если ты знаешь меня так же хорошо, как заявляешь, то тебе следовало бы знать, что такая иллюстрация мощи просвещения — бессмысленна.

— Да, но… Нет. Взгляни на ее лицо. Действительно посмотри ей в лицо. Подумай о силе, что читалась в тех глазах. Там было и беспокойство, само собой сомнение, но что в них появилось теперь?

— Страх, решимость, злость, любопытство.

— А чего там теперь нет?

— Я… Я не…

— Уюта невежества, Ариман. Простого комфорта от незнания того, какие кошмары и возможности способен предложить им мир. Мнения, будто все в этом мире понятно, оценено и известно.

— Зачем мне показывать это?

— Считай это даром, предупреждением, предложением.

— В незнании нет никакой ценности.

— Нет? Ты уверен? А не хочешь увидеть то, что я покажу тебе дальше?

Демон задавал вопрос не ради ответа. Город, царица и звук новорожденного просвещения исчезли.

Стоявшая перед нами фигура склонилась над кафедрой, танцующее пламя озаряло и скрывало в тени его лицо. На ней была черная мантия с белой каймой. По ткани бежали пиктограммы, свиваясь золотыми и серебряными стежками.

— Смертность означает быть сотворенным из моментов прошлого, которые, накапливаясь, создают настоящее.

Фигура разворачивала на столешнице кафедры пергаментный свиток. На первый взгляд она казалась человеком, но это было не так. Позади нее на увенчанном короной каркасе висел комплект багрово-белой брони, словно изображение рассеченного человека. Я знал его. Знал голод и сосредоточенность взгляда. Знал улыбку, которая коснулась его губ, когда он пробежался глазами по свитку. Я знал, что в этот момент он еще не подозревал, что ждало его в последующие века. Я знал его лучше, чем брата или отца. Он был мною.

— И в чем тут ценность? Я помню былого Ктесиаса. Я помню их всех, живых и мертвых.

— Верно, они живут в твоих воспоминаниях, все павшие мертвецы, все призраки ошибок и несбывшихся грез.

Из дыма начали появляться новые очертания, наброски доспехов, конечностей и лиц. Легион потерянных разрастался в бесконечность. Я увидел знакомые лица, которых не видел уже много столетий. Кхалон, Хатор Маат, Фосис Т'Кар, а за ними сотни других, тысячи, десятки тысяч.

— Вот, значит, какими ты их видишь, Ариман? Взвешенная мудрость в глазах, благородство в облике, идеалы просвещения в каждом вдохе. Так возвышенно, так ошибочно, достойно чего-то, достойно всего, достойно спасения.

— Они такие, какими были, но не говори, будто ты способен вернуть те времена. Это за пределами силы богов, которым ты служишь.

— Я не служу богам, а твое видение ситуации успокаивающе узкое. Я не прошлое тебе предлагаю. Я сказал, что всего лишь покажу тебе правду, что я и делаю.

Легион перед нами засиял. Свет усиливался и распространялся над их головами и плечами золотыми ореолами. Их кожа и доспехи превратились в прозрачные оболочки для внутреннего пламени. Они воспарили в воздух, и лица их были уже не благородными, но горделивыми, холодными и жаждущими. Из воинов протянулись мотки мерзлой плоти, соединяя каждого из них с огромным переплетением масляного света, повисшего наверху. В спутанной массе замелькали болезненно-яркие цвета. Из завитков заморгали глаза, бессчетными едва слышимыми голосами забормотали рты.

— Узри их, — произнес демон. — Узри их такими, какими они были.

— Нет, это ложь. Я спас… Спас их от этого. Они были не такими. Никогда не были.

— Они такими были и остаются, как ты можешь видеть. Они не изменились. Кто изменился, так это ты.

— Это…

— Правда! Вспомни о даре неведения, Ариман. Вспомни! Ты можешь принять ложь, если того хочешь. Она даже может стать правдой. Ты можешь воссоздать свой легион так, как ты его помнишь. Это будет ложью, но в ложь ведь так легко поверить. Как и забыть правду.

Ариман не ответил, и легион светящихся фигур замерцал и померк.

— Молчание — столь же приемлемый ответ, как всякий другой. Ты веришь и не веришь мне. Такой любопытный парадокс. Значит, ты не хочешь ни правды, ни лжи, ни неведения. То, что остается, лежит прямо под ногами Аримана, величайшего из колдунов, величайшего из глупцов. Давай же посмотрим… Позволь показать мой последний дар.

Небо стало огнем и неровным светом. Линию горизонта нарушали черные башни, с земли вырывались серебряные лучи и вонзались в тучи существ, выплескивавшихся из разлома, что рассекал полыхающие небеса. Плоские образы кожи и зубов спиралью свивались в воздухе. Армии, скрывавшие под собою землю, блестели доспехами, кровью и кромками клинков. Сквозь море воинов шагали исполинские звери, покрытые ржавым железом.

— Что это?

— Поле битвы, которой еще не произошло.

В поле зрения выступил воин в синих доспехах и погрузил пламенеющее лезвие секиры в существо из гниющей кожи и щупалец.

Создание взорвалось, и когда секирщик отвел руку, по ней поползи мухи и личинки. Его броню, дымясь, начал разъедать желтый гной.

Уши наполнило биение огромных крыльев, и на поле битвы легла тень. Перед нами опустилась громадная фигура, сложив крылья за мгновение до того, как взмахнуть сжатым в руке секачом. Окружавшие его воины в кристаллически-синих доспехах упали, во все стороны хлестнула кровь, сгорая и сворачиваясь от контакта с воздухом. Фигура была исполинской. Ее челюсти разверзлись необъятной пещерой черного мяса. Между растрескавшимися зубами сочился гной, а крылья задрожали, когда существо огляделось по сторонам. С него поднимался дым, пульсируя и переливаясь, словно живая вуаль. И секунду спустя я понял, что это не дым. То было облако угольно-черных мух. Орудийный огонь забил по плоти монстра и зазвенел по доспехам. Существо подняло голову к небу и взвыло.