Тевтобургский лес. 1865 Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Русское искусство на рубеже 1850-1860-х годов находилось на переломе от академизма романтического типа к натурному реализму или попросту — к реализму. В Германии, Австрии и Швейцарии происходил аналогичный процесс. Во Франции, где в мае 1864 года побывал Шишкин, реализм наступил гораздо раньше.

Набравшись опыта и живописного уменья, размышляя о России, Шишкин стал осознавать необходимость в пейзаже национального колорита. Этот процесс начался с того, что пенсионеры поняли невозможность для них, русских, проникнуться проблемами иной жизни, почувствовать дух не своей природы, усвоить во многом чуждое национальное миропонимание. К тому же из России неслись заклинания друзей вернуться на родину, оставить чужие края. Не успел молодой пенсионер приехать в Мюнхен, как получил письмо от Павла Джогина: «Приезжай скорей, бросай немцев и их …природу, в наш лес пошли — хорош он!»^[7]. Слова Льва Каменева о том, что швейцарский пейзаж можно написать только родившись швейцарцем, дополнялись тоской по родным местам. Из России неслись заклинания Волковского: «Когда посмотришь голландцев, то укладывай свой чемодан и бери свои этюды, да и поезжай домой». И тут же припасенный к этому случаю стишок:

«Как ни тепло чужое море,

Как ни красна чужая даль.

Не ей поправить наше горе,

Размыкать русскую печаль»

^[8]

.

Однако возвращение в Россию еще не было близким.

Сколько бы Шишкин ни трудился у Коллера и других мастеров, он не мог избежать посещения мировой известности — Александра Калама, жившего в Женеве. Калам был почетным вольным общником петербургской Академии художеств. Его картины и рисунки становились обязательными штудиями для учеников. Подражание Каламу было не только не зазорным, но едва ли не обязательным для каждого выпускника Академии. «Под Калама» часто получали задание писать ученики Московского училища живописи, ваяния и зодчества, где в свое время учился Шишкин. Путешествуя за границей, молодые русские художники не забывали посетить швейцарского мастера. Шишкина, вероятно, еще в Петербурге предупредили об обязательности этого маршрута, но он до последнего оттягивал посещение Женевы. Когда же наконец выбрался из Цюриха в феврале 1864 года, то Калама на месте не застал и работ его почти не видел. А в марте 1864 года пришло известие о смерти Калама.

Дюссельдорфская Академия художеств, куда в 1864 году направился Шишкин, была весьма популярна в странах Северной Европы и собрала под своей крышей многих выдающихся художников. Международный состав дюссельдорфского круга живописцев обеспечил родство художественных принципов, утвердив тем самым в блоке северных стран Европы и в России методы позднего романтизма в его немецком варианте.

В роще. 1869 Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Шалаш. 1861 Государственный музей изобразительных искусств Татарстана, Казань

В Дюссельдорфе Шишкин встретился со Львом Каменевым и Евгением Дюккером. На короткое время Каменев с Шишкиным съездили в Брюссель и Антверпен посмотреть выставки произведений художников. Втроем художники совершали поездки в окрестности города и в легендарный Тевтобургский лес.

В пластическом решении тевтобургских полотен Шишкина нет ничего от академической коричневой тональности. Напротив, контражур освободил цветовую гамму от бурных оттенков, придав ей светлое и радостное звучание. Разумеется, сохранены чередования освещенных и затемненных мест — непременное условие романтической патетики, но в данном случае игра светотени — от натурного наблюдения, а не от академического приема. В тевтобургских пейзажах Шишкин стремился зафиксировать яркое впечатление, подчеркнуть своеобразие лиственного леса и таким образом добиться редкостного пейзажного вида. В тевтобургских полотнах отчетливо ощутимо восхищение богатством и роскошью природы, то самое восхищение, которое будет присутствовать во многих шишкинских пейзажах.

Своему пребыванию за рубежом Шишкин подвел итог картиной Вид в окрестностях Дюссельдорфа (1865). Судя по каменистой местности, свидетельствующей о невысоких предгорьях, художник работал около городка Экхардт. Дюссельдорф, расположенный на Рейне, имеет плоские равнинные окрестности. Впрочем, картина имела собирательный характер. Некоторые более ранние этюды, вошедшие в картины швейцарского периода, узнаются и в немецком цикле. Так, прячущаяся за склоном полуразвалившаяся избушка Вида в окрестностях Дюссельдорфа в следующем году была повторена художником в картине Вид в Швейцарии (1866). Не вызывает сомнения, что картина Вид в окрестностях Дюссельдорфа являлась итоговой. Более того, она подводила черту под определенным творческим периодом, после которого начинается другой художник, постепенно становясь Шишкиным, известным в русском искусстве замечательными произведениями.

Дуб. Этюд для картины Вид в окрестностях Дюссельдорфа (1865) Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Полотно Вид в окрестностях Дюссельдорфа во многих отношениях замечательно. Оно полно воздуха и обширного пространства. К далеким сиреневым горизонтам устремлены густые лесные массивы. Огромную роль играет небо — просторное и светоносное, оно сияет перламутровыми оттенками синеватых и розоватых тонов. В нем таится эмоциональный смысл картины. Движение воздушных стихий, вызванное грозовым сгущением воздушных масс справа, разрежается слева нежными светоносными переливами кучевых облаков. Пространство — этот богатый дар природы — прорезается органным звуком солнечных лучей, высвободившихся из грозовых туч и внесших смятение в темные гущи бескрайних лесов. Романтическую взволнованность в панорамном обозрении пространства можно рассматривать как остаточный след романтизма. Широкая панорама природы — это не окно в мир, а богатое и просторное мировое пространство, потрясающее монументальностью и значительностью. Мощные кроны деревьев на переднем плане «держат» композицию полотна. Тщательно прописанный передний план выполнен сочным, плотным цветом, разреженным прозрачными лессировками в просторном небе. В картине нет утомительной монотонности цвета: светлые тона перемежаются с темными, создавая живое движение цвета, теплые тона тактично растекаются по холодным, а вся красочная симфония озвучивается легкими вкраплениями красного.

Тема подвижной, пульсирующей жизнью природы, закрепленная в панорамном строении ландшафта, — лишь слабый отклик на «идеологию» романтизма. В картине Шишкина, как и у некоторых других поздних романтиков, преобладает оптимистическое восприятие необъятного мира. Не торжество над человеком, не угнетение его дикими и грозными стихиями, как в пейзажах дюссельдорфцев, а дружественное согласие человека и природы — таков лейтмотив шишкинского произведения.

В панораме шишкинского творчества Вид в окрестностях Дюссельдорфа занимает особое место. Это не означает, что он ниже по своим художественным достоинствам, чем последующие работы реалистического плана; это не значит что Вид, отмеченный юношеской свежестью восприятия, совершеннее последующих произведений. Картина отмечена свойственным романтическому мировосприятию пафосом восторга перед мирозданием. Художника привлекло не столько обаяние конкретной местности, сколько возможность представить картину мира, где земная и небесная материя кажутся торжественными проявлениями Божьего творения. Нельзя сказать, что в дальнейшем Шишкин оставил без внимания свой «мирозданческий» опыт и углубился в конкретную природную материю. Создание стройной философии мира не было его призванием, но в созерцании родных просторов его размышления о мироздании привели к образу русской земли, необъятной в своей обширности, непоколебимой и вечной.