– Что у вас есть против него?
Он прошелся по тем же бороздам, что и я. Характер Мэрдока и какая-то тайна, словно его окутывающая. Взрывы ярости, как в происшествии с собакой. Тот факт, что он ссорился с Макферсоном в прошлом, и есть причина полагать, что ему могли претить ухаживания того за мисс Беллами. Инспектор собрал все мои пункты, но лишь один сверх них. Мэрдок как будто занят приготовлениями к отъезду.
– В каком я окажусь положении, если позволю ему ускользнуть при стольких уликах против него?
Этот тяжеловесный флегматик был встревожен до чрезвычайности.
– Учтите, – сказал я, – все существенные пробелы в ваших уликах. На утро преступления у него, конечно, есть алиби. До последней минуты он был со своими учениками и всего через несколько минут после появления Макферсона подошел к нам сзади. Учтите также абсолютную невозможность того, чтобы он в одиночку мог так зверски расправиться с человеком, таким же сильным, как он сам. И, наконец, встает вопрос об орудии, которым были нанесены эти повреждения.
– Но ведь это могла быть только плетка-треххвостка либо бич, очень гибкий тонкий бич, не так ли?
– Вы осмотрели рубцы? – спросил я.
– Я их видел. Как и доктор.
– Но я исследовал их очень тщательно при помощи лупы. У них есть особенности.
– Какие, мистер Холмс?
Я подошел к моему бюро и достал увеличенную фотографию.
– Таков мой метод в подобных случаях, – объяснил я.
– Да, мистер Холмс, вы, бесспорно, на редкость дотошны.
– Иначе я вряд ли стал бы тем, кто я есть. А теперь давайте поглядим на этот рубец, опоясавший правое плечо. Вы не замечаете чего-либо необычного?
– Да нет.
– Но ведь совершенно очевидно, что он неравномерен по своей вздутости. Вот тут пятнышко крови, просочившейся из капилляра в мышечную ткань. И еще одно там. И такие же симптомы в другом рубце пониже, вот здесь. Что это может значить?
– Не представляю себе. А вы?
– Быть может, да, быть может, нет. Вскоре я смогу сказать побольше. Любая деталь, которая укажет, что именно могло оставить подобные рубцы, намного приблизит нас к изобличению преступника.
– Эта идея, возможно, абсурдна, – сказал инспектор. – Но если к спине была прижата раскаленная проволочная сетка, то эти выделяющиеся точки указывают места, где ячеи сплетались.
– Весьма остроумное уподобление. Или, скажем, очень жесткая девятихвостка с твердыми узелками.
– Черт возьми, мистер Холмс, думаю, вы попали в точку!
– Или, возможно, причина окажется совсем иной, мистер Бардл. Ваши улики слишком слабы для ареста. А кроме того, мы имеем эти последние слова – «львиная грива».
– Я прикидывал, не могло ли это быть «Йен…».
– Да, я это взвешивал. Имей второе слово хоть какое-то созвучие с «Мэрдок»… Но ведь нет. Это был почти вопль. Нет, я уверен, это была «грива».
– И альтернативы у вас нет, мистер Холмс?
– Не исключено. Но я предпочту не обсуждать ее, пока для обсуждения нет чего-либо более определенного.
– И когда же это будет?
– Через час или раньше.
Инспектор потер подбородок и посмотрел на меня с сомнением в глазах:
– Хотел бы я знать, что у вас на уме, мистер Холмс. Не рыбачьи ли баркасы?
– Нет-нет! Они находились слишком далеко.
– Ну, значит, это Беллами и его силач-сынок? Они не слишком жаловали мистера Макферсона. Не могли ли они расправиться с ним?
– Нет-нет, вы из меня ничего не вытяните, пока я не буду готов, – сказал я с улыбкой. – А теперь, инспектор, нас обоих ведь ждут свои дела. Пожалуй, если бы вы встретились здесь со мной ближе к вечеру…
Тут нас внезапно и сокрушительно прервали, что явилось началом конца.
Моя входная дверь распахнулась, в коридоре послышались спотыкающиеся шаги, и в комнату, шатаясь, вошел Йен Мэрдок, бледный, растрепанный, одежда в диком беспорядке. Сведенными судорогой руками он цеплялся за мебель, чтобы не упасть.
– Бренди, бренди! – еле выговорил он и со стоном рухнул на кушетку.
Следом за ним вошел Стэкхерст. Без шляпы, задыхаясь, почти в таком же расстройстве, как и Мэрдок.
– Да-да, бренди! – воскликнул он. – У него не осталось никаких сил. Мне еле удалось дотащить его сюда. По дороге он дважды терял сознание.
Полстопки крепкого алкоголя сотворили чудо. Опираясь на руку, он приподнялся и сбросил плащ с плеч.
– Бога ради, мази, опиума, морфия! – вскричал он. – Что угодно, лишь бы облегчить эту адскую боль!
Мы с инспектором ахнули. Его обнаженные плечи покрывала такая же сеть красных воспаленных рубцов, какая знаменовала смерть Фицроя Макферсона.
Боль, очевидно, была нестерпимой и отнюдь не локальной. Дыхание страдальца внезапно прерывалось, лицо чернело, и, хрипя, он прижимал руку к сердцу, а со лба скатывались капли пота. В любую секунду он мог умереть. Вновь и вновь бренди вливалось ему в горло, и каждая новая доза опять возвращала его к жизни. Ватные тампоны, смоченные оливковым маслом, казалось, смягчали ему боль от таинственных рубцов. Наконец его голова тяжело упала на подушку. Измученная Природа прибегла к последнему запасу жизненных сил. Это был полусон и полуобморок, но по крайней мере он не чувствовал боли.
Расспросить его было невозможно, но едва его состояние нас обнадежило, Стэкхерст обернулся ко мне:
– Бог мой! – вскричал он. – Что это, Холмс? Что это?
– Где вы его нашли?
– На пляже. Точно на том месте, где бедный Макферсон встретил свой конец. Будь его сердце таким же слабым, как у Макферсона, его бы сейчас здесь не было. Пока я тащил его наверх, мне все время казалось, что он уже мертв. До «Фронтона» слишком далеко, вот я и свернул к вам.
– Вы видели его на пляже?
– Я шел вдоль обрыва, когда услышал его крик. Он был у самой воды и шатался будто пьяный. Я сбежал вниз, набросил на него плащ и поволок наверх. Ради всего святого, Холмс, примените все свои таланты и не жалейте усилий, лишь бы снять проклятие с этого места, иначе жизнь здесь станет невыносимой. Неужели вы с вашей всемирной славой ничего не можете сделать для нас?
– Мне кажется, могу, Стэкхерст. Пошли! И вы, инспектор! Поглядим, не удастся ли нам передать этого убийцу в ваши руки.
Оставив бесчувственного страдальца под присмотром моей экономки, мы втроем спустились к смертоносной лагуне. На гальке там кучкой лежали полотенце и одежда Мэрдока. Я медленно зашагал вдоль края воды, мои товарищи гуськом позади меня. Заводь в большей своей части была мелкой, но под обрывом, где пляж был размыт, глубина достигала четырех-пяти футов. Купающийся направился бы именно туда, в заводь чудесной изумрудной прозрачности. Над ней вдоль основания обрыва тянулась цепочка плоских камней. Я пошел по ним, жадно всматриваясь в глубину у моих ног. В самом глубоком и тихом месте мои глаза увидели то, чего ожидали, и я испустил клич торжества.
– Цианея! – воскликнул я. – Цианея! Узрите Львиную Гриву!
Странное нечто, на которое я указывал, действительно походило на клок спутанных волос, вырванных из гривы льва. Оно лежало на каменном выступе примерно футах в трех под водой; колышущееся, вибрирующее волосатое существо с серебристыми проблесками в желтых прядях. Оно медленно пульсировало, тяжело расширяясь и сжимаясь.
– Она натворила достаточно бед, ее дни сочтены! – вскричал я. – Помогите мне, Стэкхерст! Давайте навсегда уничтожим убийцу!
Прямо над подводным уступом лежал большой валун, и мы толкали его, пока с оглушительным всплеском он ни рухнул в воду. Когда вода успокоилась, мы увидели, что валун лежит на выступе. Бахрома желтых щупалец подтверждала, что он придавил нашу жертву. Из-под валуна сочилась густая маслянистая пена, грязня воду вокруг, медленно поднимаясь к поверхности.
– Ничего не понимаю! – воскликнул инспектор. – Что это было такое, мистер Холмс? Я родился и вырос в этих местах, но никогда ничего похожего не видел. В Сассексе они не водятся.
– Тем лучше для Сассекса, – заметил я. – Возможно, ее занес сюда юго-западный шторм. Вернемся ко мне, и я ознакомлю вас обоих с ужасом, пережитым человеком, у которого была веская причина запомнить встречу с этим морским чудищем.
