– Простите, по какому вопросу? – наконец спросил он вежливо, но холодно, как бы намекая, что идея позвать дворника им не отброшена бесповоротно.

– По важному, – коротко ответил я.

– Я не уверен, что господин Горн здесь, – продолжил продавец.

– Так пойдите и узнайте.

– Не могу-с. Простите, мне строго запрещено покидать залу, если в ней есть посетители.

– Думаете, украду? – спросил я насмешливо.

– Нет-с. Чтобы не проявить неуважения к покупателю. Вдруг что-нибудь спросите, а меня нет. Нехорошо-с.

– Так что мне делать? Мне нужен Горн. Я приехал с ним поговорить и не уйду, пока не повидаюсь.

Продавец развел руками.

– Послушайте, – сказал я, начиная терять терпение. – Неужели у вас нет никакой возможности подать сигнал, что его присутствие требуется здесь, в аптеке?

– Его присутствие? – переспросил продавец. – Но зачем ему присутствовать, если я здесь?

– Ну, например, если к нему пришли из полиции, чтобы допросить по делу об отравлении в Купеческом клубе, – предположил я.

Мои слова вызвали в продавце перемену. Он страшно побледнел и сделал несколько шагов назад, чуть не наткнувшись спиной на шкаф со стеклянными дверями.

– Так вы из полиции?

Я решил не раскрывать карты сразу.

– Не слишком ли много вопросов вы задаете?.. Кстати, как вас зовут? Какого вы года рождения и где родились? – спросил я самым строгим голосом, доставая из внутреннего кармана пиджака блокнот.

– Одну минуту! Одну минуту! – пробормотал продавец. – Я позову хозяина!

Не спуская с меня глаз, он зашел за стойку и нажал невидимую кнопку электрического звонка. Поскольку Горн не мог прямо вот так соткаться из воздуха, между нами повисла пауза, в течение которой глаза у молодого человека совершали хаотичные движения, вероятно обозначавшие лихорадочный мыслительный процесс. Наконец усилием воли он принял более-менее спокойный вид.

– Не угодно ли чашку чая? – спросил он. – Есть прекрасные травяные чаи… Успокаивающие, к примеру.

– А я спокоен.

– Да-да, конечно, – пролепетал продавец, но при этом достал заварочный чайник из-под прилавка.

– Что там, настойка стрихнина? – спросил я строго.

Продавец испуганно вскинул на меня глаза и чуть не выронил чайник.

– Ромашка, – просипел он.

– Ромашка?

– Да-с…

Я промолчал, не зная, как продолжить разговор, но тут отворилась дверь в правом углу аптеки, и к нам вышел высокий человек с гривой седых волос, в темно-сером пиджаке и брюках в тонкую полоску. Пальцы он заложил в жилетные карманы и повернулся к продавцу:

– Мишель, что случилось?

Парень указал на меня носиком чайника, который продолжал держать в руках:

– Полиция.

– Полиция? – Человек повернул ко мне голову. Его бледное лицо было почти квадратным, с оттопыренной нижней губой – но не «габсбургской», а скорее брезгливой.

– Так вы из полиции? – спросил он. – С какой стати? Я ведь дал показания и даже подвергся обыску! Что вам еще надо?

– Полиция? – переспросил я. – С какой стати?

– Но?.. – Аптекарь повернулся к своему помощнику.

– Они сами так сказали-с…

– Ерунда, – ответил я, вставая. – Моя фамилия Гиляровский. Я руковожу московским отделом газеты «Россия».

– Гиляровский? – Горн вдруг сморщился. – Кажется, я слышал вашу фамилию. И что же вам нужно?

– Отравление купца Столярова.

Горн нервно сглотнул. Его нижняя оттопыренная губа дрогнула.

– То есть… Я уже дал показания полиции.

– Мне надо уточнить детали, – ответил я. – Я пишу большой материал по этому убийству.

– Вы упомянете мою аптеку в превосходных красках? – быстро спросил Горн.

– Безусловно, – согласился я.

Понятно, Горна соблазнила возможность бесплатной рекламы в такой газете, как «Россия». Так что он сел в кресло и приказал своему человеку:

– Мишель, табличку «Перерыв» и чаю нам.

Продавец метнулся к выходу и повесил на дверь табличку, а потом спросил:

– Которого чаю подать?

– Цейлонского с мятой. Покрепче мне. Гостю – обычно. В лаборатории в третьем шкафу банка синего цвета.

– У вас тут и лаборатория? – спросил я, когда Мишель исчез.

– Так… – ответил Горн, слегка поддергивая брюки.

Он вдруг вздохнул:

– Спрашивайте, Владимир…

Я присмотрелся к нему внимательнее. Вблизи стало заметно, что бледность его имеет косметическую природу – лицо аптекаря покрывал тонкий слой пудры. Но даже сквозь этот слой была видна глубокая рябь, покрывавшая щеки. Сначала я подумал, что он скрывал последствия оспы, но потом вспомнил, что оспины намного глубже. Быстро опустив глаза, я достал из жилетного кармана визитную карточку и передал ее аптекарю.

– Владимир Алексеевич… Минуту.

Он так же передал мне свою карточку.

– Вот и знакомы. Так что вас интересует?

– Скажите, вы знали покойного раньше?

– Петра Ильича? Столярова? Я знаю… в смысле, знал его давно. Лет пятнадцать или даже двадцать. В основном по клубу. Еще с тех времен, когда это был действительно – купеческий клуб. И туда еще не было хода всякой шушере… Простите, вы сами посещаете?

– Изредка, – сказал я.

– Да, так вот. Знал. Видите ли, эта аптека досталась мне от отца. А ему – от деда. Он приехал из Шотландии почти сразу после воцарения Николая Павловича. Хотел открыть дело в Петербурге, но был напуган Декабрьским восстанием – представляете, только что сошел с корабля и тут же попал под пушечные залпы, когда разгоняли бунтующую толпу. В чужой стране, совершенно потерянный, с небольшим багажом, он сразу уехал в Москву.

– Да-да, – кивнул я. – Но вернемся к купцу Столярову.

– Ах, Петр Ильич! Не сказать, чтобы мы были с ним очень близки… знаете, клубные знакомства! Скорее – знакомы. Он – коннозаводчик. Я – больше ученый, чем просто владелец аптеки. Так, беседовали иногда на разные темы… Я порой консультировал его по ядовитым растениям, которые могли попасться лошадям на пастбищах. Рассказывал про способы лечения от таких отравлений. Вот и все.

– А как он умер? – спросил я, делая пометки в блокноте.

Горн посмотрел на свои пальцы, которые вдруг мелко задрожали. Он тут же сцепил их в замок и сгорбился, будто прикидывая – как бы половчей рассказать, но тут вернулся Мишель и поставил перед нами массивный серебряный поднос с чайником и двумя полными чашками. Он выпрямился и устремил на меня напряженный взгляд.

– Иди… э-э-э… позанимайся чем-нибудь, только ничего не трогай, оставь нас, – приказал Горн и, когда малый ушел, продолжил: – Это интересно, знаете. Интересно, конечно, не совсем уместное слово, потому что любая смерть – ужасна, а здесь, – он обвел взглядом стеклянные горки с духами, – мы трудимся на благо жизни и здоровья наших клиенток… э-э-э… и клиентов, без сомнения, но с точки зрения прикладной науки смерть Столярова была именно что интересной. Видите ли, его отравили…

– Морфином, – кивнул я.

Горн удивленно посмотрел на меня:

– Знаете?

– Да.

Он уважительно покивал головой:

– Его отравили морфином. Я понял это сразу. Сначала судороги, рвота – но коротко. Резкая сонливость – фактически наркоз. Потом – кома. И – паралич дыхательного центра. Как только он свалился со стула, я бросился к нему. И меня поразило – конечности будто ледяные! Лоб холодный! Бледность – он был одного цвета со скатертью! Я не мог нащупать пульс. Открыл веки – зрачок ушел в точку!

– Неужели ничего нельзя было сделать? – спросил я.

Аптекарь немного помолчал, а потом ответил:

– Как минимум – промывание желудка. Хотя и это вряд ли… Морфин быстро впитывается.

– Скажите, а тяжело достать в Москве чистый морфин?

– Безусловно, это непросто. В растворе – да. Для инъекций.

– Можно как-то извлечь чистый морфин из раствора?

Аптекарь откинулся на спинку стула и посмотрел на меня:

– Нет. Это невозможно.

Я вспомнил, как доктор Зиновьев, говоря про морфин, особо отмечал, что он растворяется в воде и поэтому приходится собирать образцы человеческих органов.