***

Ровно в одиннадцать часов утра профессор Макгонагалл вошла в кабинет мисс Коулман. Он был заставлен антикварной, возможно, даже дорогой мебелью, но расстановка была до крайности бестолковой. Ни к бюро, ни к письменному столу невозможно было просто подойти. Везде нужно было протискиваться, стараясь избежать острых углов. И ради чего эту небольшую комнату наполнили громоздкой мебелью? Казалось, хозяйка кабинета безуспешно пыталась добрать стиля или шика.

Сама мисс Коулман, нервная и бесцеремонная особа, тоже категорически не понравилась Минерве. Но профессиональная солидарность требовала закрыть глаза и не обращать внимания на грубость. Она была коллегой, хоть и не из волшебного мира. Мало ли, какие тут ученики. Довели бедную женщину!

– Так. Вы кто? — не ответив на приветствие вошедшей Макгонагалл, рявкнула директриса приюта.

Поджав губы, профессор трансфигурации представилась:

– Меня зовут Минерва Макгонагалл, я профессор и заместитель директора частного колледжа, в который записана воспитанница вашего приюта Мелисса Эванс.

Директриса слегка побледнела, услышав фамилию воспитанницы, что не могло ускользнуть от внимания Макгонагалл, наблюдающей за женщиной.

– Кто записал? У нее объявились родственники? Так пусть забирают!

– Ее родители. Еще до своей смерти. Девочке предоставлена стипендия, так что в материальном плане приюту беспокоиться не придется.

Коулман поджала губы, всем своим видом демонстрируя, что уж она-то беспокоиться и не собирается. Минерва продолжила.

– Вы не расскажете мне о девочке? Какая она? Какой у нее характер?

Глаза собеседницы заметались. Она словно хотела что-то сказать, но то ли не решалась, то ли боялась. И это никак не складывалось с первоначальным впечатлением о ней.

– Нам очень важно знать как можно больше о новых учениках!

И тут Коулман прорвало. Раздражение, которое она сдерживала почти год, забурлило и выплеснулось наружу.

– Это черт знает что такое! Весь мир что ли вертится вокруг этой девчонки? То ей одну стипендию предоставляют. Она, видите ли, вундеркинд. То другую. Как по мне, она дерзкая, наглая, лживая и своенравная!

– Чем же она заслужила такую лестную характеристику?

– Она ни в грош не ставит слова старших, считает, что ей все позволено и творит, что пожелает. Более того, терроризирует окружающих. Эта малолетняя преступница сломала мне палец, в конце концов! — орала директриса, уже не сдерживаясь.

Минерва тяжело вздохнула: „Неужели Альбус был прав, и жизнь в приюте портит абсолютно всех? А ведь Лили была такой милой девочкой!“

– Я вас поняла, мисс Коулман. Что ж, вы можете не волноваться. В сентябре девочка уедет в школу и проведет там почти весь год. Сюда она вернется только на каникулах. На летних — обязательно, на рождественских и пасхальных — по ее желанию.

– Ее желание мне неинтересно. Она будет приезжать сюда только летом. И точка. Я с ней достаточно намучилась — теперь ваша очередь.

– Где я могу поговорить с девочкой?

– Ее комната на третьем этаже. Она живет одна. Так запугала других воспитанниц, что с ней никто и жить-то не хочет в одной комнате.

Минерва, качая головой, вышла из кабинета директрисы и пошла вверх по лестнице. Поднявшись на третий этаж, профессор трансфигурации посмотрела на единственную дверь и вздрогнула. От нее шел легкий магический фон. Оглянувшись и убедившись, что вокруг никого нет, Макгонагалл достала волшебную палочку и исследовала дверь. Явственно виднелись следы чар, отталкивающих внимание.

Удивленная, Минерва помедлила секунду и, убрав палочку, постучала.

***

На свой одиннадцатый день рождения Мелисса получила не только традиционные книги.

В этот раз, развернув сверток, она обнаружила там котел. Самый настоящий, сделанный, похоже, из олова. В нем лежал комплект учебников для третьего курса, а кроме того телескоп, медные весы с набором гирек, стеклянные флаконы, набор пергаментных свитков и гусиных перьев, а также старомодная чернильница и пузырьки с разноцветными чернилами.

При ближайшем рассмотрении телескоп оказался очень слабым, всего с пятикратным увеличением. Зная, что предстоят уроки астрономии, Мелисса решила разориться на подробный астрономический атлас и, возможно, на нормальную оптику. Благо, финансовые возможности позволяли.

Весы тоже оставляли желать лучшего. Девочка подумала, что нужно попросить учителя химии порекомендовать ей приличные аптечные весы без электроники максимально возможной точности. Потому что с этим агрегатом, пожалуй, можно было и нитроглицерин сварить вместо успокаивающего бальзама!

Однако, если телескопом и весами можно было еще хоть как-то пользоваться, канцелярские товары привели в полнейший ужас и заставили крепко призадуматься.

«Судя по набору, в Хогвартсе пишут в стиле „средневековый монах“. Гусиными перьями на свитках. Свитки в процессе письма будут сворачиваться, чернила смазываться, перья быстро тупиться и рвать бумагу. Одинаково очинить их сможет только человек с идеальным глазомером и твердой рукой.

Значит, получу разные по толщине буквы, испачканные по локоть руки и нечитаемый текст. Как результат, мягко говоря, паршивые отметки за письменные работы.

А уж чернильница! Просто за гранью добра и зла. С таким приспособлением можно даже не опасаться, что из него выльется содержимое и зальет все на свете. Нужно просто знать: это обязательно произойдет.

Необходимо срочно приобрести чернильницы-непроливайки, пачку промокательной бумаги (не песком же посыпать(2)!), специальное пресс-папье и перьевые ручки: как обычные деревянные, так и простенький Паркер с запасом чернильных картриджей. Легче всего купить перьевой Паркер. Все остальное… Интересно, это вообще еще производят?»

И вот сегодня Мелисса сидела на кровати, составляя список необходимых покупок, когда раздался стук в дверь.

„Господи, дай мне сил не убить ее!“ — подумала девочка, одним движением правой руки, пряча свои вещи в медальон, а левой невербально приводя в порядок кровать.

Удостоверившись, что все идеально, она подошла к двери и отперла щеколду, абсолютно уверенная, что пришла мисс Коулман. В последнее время директриса снова активизировалась и начала пакостить.

Очевидно, впечатления от предыдущей беседы уже слегка потускнели, а ущемленная гордость требовала сатисфакции.

Сначала она попыталась запретить Мелиссе любую дополнительную внешкольную активность, но письмо из Департамента образования, которое пробила Макнабб, поставило крест на этом „благом“ начинании.

Потом вспомнила о рекламных съемках Мелиссы и решила наложить лапу на ее банковский счет. Помогла опять-таки Макнабб, задействовавшая свою подругу-юриста.

Слава Богу, они подсуетились еще при предыдущем руководстве приюта. Макнабб занималась финансовыми вопросами девочки по доверенности, которая была продлена на пять лет в день десятилетия Мелиссы. Нет, ее, конечно, можно было аннулировать, но в таком случае это затронуло бы репутацию Макнабб. А гордая шотландка подобного бы не спустила и начала разбирательство с привлечением юристов, чиновников из Департамента образования и социальных служб. И Коулман прекрасно понимала, что это невыгодно уже ей самой: потому что копать стали бы и под нее тоже.

После всего этого директриса вела себя как нервная комнатная собачка, которая громко тявкает, пытается укусить и гадит посреди комнаты на ковер.

Каково же было удивление Мелиссы, когда вместо Коулман она увидела на пороге незнакомую даму в строгом зеленом твидовом костюме.

– Доброе утро, мэм. Вам не жарко? — вырвалось у девочки.

– Простите? — опешила Макгонагалл.

После разговора с мисс Коулман, она ожидала увидеть озлобленного, хмурого ребенка, обиженного на весь свет. Однако девочка, стоящая перед ней, никак не подходила под это описание: высокая, тоненькая, красивая брюнетка с приятной улыбкой и ясным взглядом.

„Внешне она абсолютно не похожа на Лили!“ — подумала Минерва.