Вводят в кабинет, а Пал Палыч еще и с работы не уходил. «В чем дело?» — говорит. И на меня глаза пялит. Не поверите — я в этот момент покраснел… А Пал Палыч стоит посреди кабинета, желваками играет, и в глазах у него смертная любовь ко мне…

Отослал он оперативников, спасибо им сказал. Потом подошел ко мне вплотную, взял за волосы и тихо так спрашивает: «Убить, что ли, тебя? Отвечу по закону, но отмучаюсь… Бери мешок!»

И снова вывел он меня на крыльцо, столкнул, велел вперед идти. Слышу — сам за мной топает. Подвел к фуражному складу, остановил. «Клади, говорит, сволочь, на место!» Кинул я мешок в кузов — в нем не больше пуда и было, — жду. А Пал Палыч закурил, помахал спичкой и пошел тихонько от меня. «Проваливай к черту, говорит. Надоел ты мне, Овчаренко, хуже горькой редьки! Дашь ты мне спокойно жить или нет, паразит?» Тут рассвело, и я без приключений на буровую вернулся. Вот оно как было… С тех пор отрезал я, начал думать насчет военкомата. Может, вытащат из этой каши?

Николаю вдруг стало жаль разговорчивого и с виду простодушного парня.

— А на месте, значит, не ручаешься за себя? — спросил он.

— Почему? Сам-то я ручаюсь, да обстановка может колыхнуть… Хорошо, что я теперь на дальнем участке, там воров, считай, нету. Но ежели захотят, достанут.

Алешка глянул в усталые глаза Николая, чинно поблагодарил и встал. Время было позднее. Николай протянул ему новую папиросу — на дорожку.

У двери Алешка задержался:

— Как вас кличут-то, скажите на всякий случай.

— Горбачев.

— Спасибо. Пойду я, пора.

Николай пораздумал, окинул свою комнату приценивающимся взглядом и вышел следом за Алешкой убеждать дежурную насчет свободного дивана в коридоре второго этажа.

* * *

Нередко о величине и значимости предприятия судят по авторитету, известности, имени его руководителя. Николай не знал этого, но именно так, по первому впечатлению, по виду и осанке начальника, решил, что попал на крупное предприятие, на большое дело.

Его принял генерал Бражнин.

Статный седой мужчина в возрасте, с аккуратно зачесанными редкими волосами на крупном черепе встал из-за стола, резко и широко шагнул вперед.

— Здравствуйте, товарищ Горбачев. Прошу! — и указал большими серыми глазами на кресло.

Голос у него был сочный и властный, каждое слово получалось чеканным. Николая в первую минуту подавили и голос, и ромбы в петлицах, и орден Ленина на груди начальника. Отвечая на вопросы этого человека, Николай старался быть немногословным, точным.

— Значит, вам и буровым мастером пришлось поработать? — переспросил генерал, внимательно, словно врач, рассматривая Николая. И, выслушав утвердительный ответ, вдруг спросил: — Ну а что такое тайга, представляете?

— По кинокартинам, — признался Николай, — и еще… из окна вагона.

— Значит, представляете не только слабо, но и неверно. Ну, ничего, здесь увидите все в натуральную величину. У нас организуется новый участок на речке Пожме и впадающем в нее ручье. Район во всех отделах управления пока что именуется как сплошная «трудность»… Вот, — генерал обернулся к стене и карандашом широко обвел по карте синий развилок, густо испещренный штрихами, обозначавшими на топографическом языке заболоченность. — Газ нужен! И нефть — Ленинграду.

Он обратился к другой карте, с цепью красных флажков, обозначавшей передний край войны. Глаза генерала остановились на Баку, потом он перевел взгляд на Северный Кавказ. Привычным движением пальцев провел по волосам и вновь обратился к Николаю:

— Имейте в виду, что на Севере нефть ведет себя не совсем обычно. Вы слушали что-нибудь о «шнурковых залежах»? В Америке, например, говорят: «Нефть есть только там, где вы ее найдете». И в этом своя доля правды, видимо, есть… Но мы должны говорить по-другому: «Там, где залегает нефть, мы ее всегда возьмем! Найдем и поднимем в любых геологических условиях, в любом климате!» Для нас Юкон и Клондайк не были бы проблемой. Приходится лезть в тайгу и болота с тяжелым оборудованием и многотонными грузами, все это повседневная работа — и только.

Генерал протянул Николаю портсигар, закурил сам.

— Итак… работать будем на так называемой Пожемской депрессии. До наших геофизиков там вообще нога человеческая не ступала, если не считать блуждания дореволюционных компаний. Они не оставили никаких полезных данных… Крайний Север как промышленный край не только частной инициативе, но никакому другому государству не под силу.

— Надо умело и энергично организовать дело, — продолжал генерал. — Имейте в виду, что вы будете хозяйственником, начальником и командиром — как хотите это называйте. До получения точных результатов бурения у нас будет очень незначительный штат. Остальное уточните в геологоразведочном отделе. Будете вставать на партийный учет — от секретаря получите дополнительные советы и указания.

Николай поднялся, но генерал остановил его:

— Одну минуту… Еще одно. Я должен вам сказать о людях. Будут у вас и местные комсомольцы и эвакуированные из западных областей, но будут и бывшие из лагерей. Сложный и нелегкий народ. На них обратите особое внимание и, главное, проверяйте на каждом шагу. Впрочем, если найдете правильный подход, гору свернуть можно.

Николаю вспомнился ночной разговор в гостинице, он понимающе кивнул.

— Ну, я наговорил вам сейчас об одних трудностях, так вы не теряйтесь: в жизни все бывает трудно — и предельно просто… И еще давайте условимся. По графику вы должны опробовать первую скважину в конце июня. Но это график, инженерная арифметика. А мы вот здесь, с глазу на глаз, давайте договоримся на партийный срок. А?.. В общем, жду вас на доклад месяца на полтора раньше, и обязательно с хорошими результатами. На поддержку можете рассчитывать. Хорошо? — Он улыбнулся и крепко, обнадеживающе пожал руку Николаю. — Желаю успеха, Николай Алексеевич! Сейчас зайдите к нашему главному геологу. Я позвоню Штерну.

— Андрею Яковлевичу?! — воскликнул пораженный Николай.

— Да. А что?

— Ничего… — пробормотал Николай. — Я учился по его учебнику. Я не знал, что профессор здесь…

— Здесь много интересного люда. Не удивляйтесь.

Через час Николай вышел от главного геолога.

Разговор с генералом, а потом с главным геологом — видным нефтяником страны — не столько прояснил Николаю будущую работу, сколько насторожил и взволновал. На комбинате не хватало специалистов, на инженерных постах сплошь и рядом орудовали практики. Можно было поэтому понять генерала, назначившего его, молодого инженера, начальником отдаленного участка, на самостоятельную и, несомненно, ответственную работу. Но оттого, что все легко объяснялось, не становилось легче. Давняя надежда — поработать под началом опытного специалиста — не оправдалась. И опасаться приходилось не за себя — Николай думал о том деле и тех людях, которые, еще не зная его, уже ждали, надеялись на него.

«Хватит ли тебя, Горбачев, на это?» — с грустной усмешкой подумал Николай, захлопнув за собой дверь главного геолога.

В коридоре, около отдела кадров, неожиданно столкнулся с Федором Ивановичем.

— Эге! — закричал старик, устремившись к Николаю. — И ты здесь, сынок? Здорово! Вот, понимаешь, воистину тесна земля наша! Неспроста подружились!

Они подошли к окну в конце длинного коридора.

— У меня и направление сюда было, а вот вы как? — спросил Николай.

— Комбинат-то у них, как я вижу, по площади целая Бельгия с Голландией! Дочка в этой системе и работает, только на шахтах, — объяснил старик. — А я-то приехал, да не вовремя: она совсем уж в дорогу собралась. Новый участок какой-то ударный. Кто похитрее, те не очень стремятся на голое место. А она вызвалась добровольно. «Дня три, говорит, побуду с тобой, а там оставайся в квартире с газом, и до свидания!» А на черта он мне, газ, если без дочери?

— А когда она собирается на Пожму?

Старик удивился, что Николай правильно назвал будущий адрес дочери: