— Заложи брошь. Она стоит дороже! — прямо предложил Станислав, — Покуда отец приедет, мы вернем ее на место!

Ирина порывисто встала перед ним, заломив руки и устремив растерянные глаза куда-то выше его головы. Надо было немедленно решать нечто важное, а она не привыкла задумываться. Это свыше ее сил.

— Пойми, дорогая, — настаивал Станислав, — или твой кредит, который скоро же будет возмещен, или… мне страшно сказать, но дело зашло слишком далеко!

— Но, Стащь! Ведь отец не потерпит! — чуть не плача, взмолилась Ирина. — На днях он должен приехать и обязательно полезет проверять мой гардероб и шкатулку…

О, Ирочка от души была готова помочь ему! Она не мыслила дальнейшей жизни вне среды, которая так манила ее. И это он, он, Станислав, мог навсегда ввести ее в эту среду. Из-за него она отвергла Ваську Козлова — гимназиста и пароходчикова сына. Из-за него стоило рисковать! Ведь он был единственным человеком высшего круга, который не только не презирал ее, а предпочел всем.

Но ведь и он должен понять, что она никогда не держала в руках такой огромной суммы, что так легко было потерять отцовское расположение, которое и без того ежегодно испытывалось переводными экзаменами и намеками попечителя…

— Я, право, не знаю… — не совсем уверенно прошептала Ирочка, и по ее тону он понял, что еще не все потеряно. Стоит только нажать — и она сдастся, как сдалась уже ему во всем остальном.

— И это самоотверженность женщины!.. — театрально вскричал он, но договорить не успел.

Кто-то торопливо взбежал по внутренней лестнице, нетерпеливо застучал в дверь.

Парадысский отступил в сторону и, слегка смешавшись, сам разрешил войти. «Проклятый день!» — возмутился в душе он, еще не зная, что само провидение протягивало ему руку помощи в этот решающий момент. В комнату шагнул раскрасневшийся от быстрой ходьбы земский секретарь Веретенников — отчаянный проныра и сплетник.

— Прошу прощения, господа! — выпалил он, сделал шаг вперед, ловко изогнулся и поцеловал руку хозяйки, несказанно удивив и обрадовав Ирочку: виднейшие чиновники земства еще не целовали ей рук…

— Станислав Брониславович, я вас по всему городу ищу! — с торжествующим захлебом проговорил Веретенников и подобострастно потряс руку Парадысского.

«Что за оказия? Неужели уже конец?» — пронеслось в голове Станислава, и хотя он уловил какой-то неопределенный проблеск благополучия во всей этой ситуации, все же машинально взял со стола фуражку.

— Что-нибудь важное?..

— Очень, очень важное для вас! Председатель управы приказал достать вас хоть из-под земли и доставить к нему немедленно. Сами его сиятельство изволили проявить внимание… Догадываетесь?

Станислав покамест ни о чем не догадывался. Ирочка побледнела и отвернулась к окну.

— Хорошо. Через пять минут я буду в управе, — холодно сказал он и поблагодарил гостя.

Веретенников с сияющим лицом выскочил в коридор. Он был весьма доволен своим успехом. Если уж Парадысский действительно становился в губернии звездой первой величины, то важно было вовремя и самому принести ему это важнейшее открытие. А там само дело укажет, как воспользоваться расположением сильного человека.

Между тем в комнате Ирины наступила тягостная минута.

Станислав сделал шаг к двери, но сразу же вернулся обратно. Теперь он мог казнить ее.

— Минуты дороги, Ира… — голос его упал. — Сейчас или никогда! Меня уже ждут эти блюстители копеечных законов, чтобы навсегда отнять у тебя, швырнуть куда-нибудь в уезд или даже на скамью подсудимых…

Ирочка сглотнула подступившие слезы, молча выдвинула ящик комода и, достав маленькую коробочку алого бархата, так же молча протянула Станиславу. И ей сразу стало легче: чувство гордости, самопожертвования мгновенно убило возникшие опасения и страх перед отцом.

— О, как я благодарен тебе! — Парадысский опустился на колено, поцеловал ее пальцы. — Ты моя богиня, мой ангел-хранитель… Мы будем счастливы!..

В это мгновение он сам глубоко верил в искренность своих слов. Ирочка могла верить, могла в некоторой мере и не доверять сердцу своего друга, но его настоящие качества превзошли все ожидания.

Он исчез из города в тот же вечер, с тем чтобы никогда больше не попадаться ей на глаза.

А на другой день, еще не зная об исчезновении Парадысского, она получила письмо отца…

5. Славны бубны

за горами

Из всех больших северных рек только на Северной Двине существовал какой-то порядок судоходства, да и тот нарушался летним безводьем. По Мезени и Вычегде пароходы ходили без расписания, а Печора вовсе не знала ни сроков навигации, ни бакенов, ни шумных пристаней на своих берегах. Тем не менее реки оставались единственным средством сообщения этого огромного края.

Весной, как только на Малой Двине проходил лед, в Великом Устюге наступало оживление. Купцы торопились вцепиться в случайный пароход со своими ходовыми товарами и махнуть на север — до Архангельска, до Усть-Ко-лома и Помоздина; конвойные выводили к пристани острожных и ссыльных для переотправки по казенной надобности в Сольвычегодск и Яренск, а иных, самых опасных, — в верховья Ижмы и Вычегды, в края дикие и малонаселенные; монахи Троицко-Гледенского монастыря по весне бросались врассыпную на юг и на север от скудной монастырской пищи, порождавшей затемнение ума и телесную немочь…

Река, освобожденная ото льда, возвращала на короткое время жизнь целому краю, и каждый житель торопился урвать малую толику пользы для себя, пока летнее безводье не остановит пароходы у мелей и перекатов.

На скрипучей деревенской телеге Сорокин и Запорожцев миновали Вознесенский храм с его затейливыми главами и свернули к пристани.

С театром было покончено. В то утро к Сорокину ворвался подвыпивший с горя антрепренер и потребовал немедленно оставить театр.

Запорожцев вступился за друга, выкинул хозяина за дверь, а Федору сразу стала милее мысль о путешествии в неизвестную, вольную сторону.

Шляпы и сюртуки были проданы, а взамен их друзья приобрели грубошерстные поддевки и брезентовые плащи. Гриша добыл настоящие бродовые сапоги-вытяжки, способные спасти хозяина в любую распутицу.

Хороший весенний день поддерживал бодрость и уверенность спутников в наилучшем исходе затеваемого предприятия. Мужик-возница оказался на редкость говорлив. Разобравшись, что седоки его не из высокого сословия, он полюбопытствовал, куда они держат путь, поскольку хозяйственного мужика всегда занимает, что делают умные люди в горячее время года.

Гриша перекусил зубами травинку, выплюнул зеленоватую жвачку.

— Едем, дед, потерянное искать, — с усмешкой отвечал он, — на Дальний Север. Едем туда, где толковые люди золото лопатой гребут.

— Да, да, — подтвердил Сорокин, — туда, где небо досками заколочено и колокольчик не звенит…

— Деньгу зашибать, значитца?

— Угу.

Мужик ухмыльнулся в рыжеватую скомканную бороду, старательно подобрал сморщенными, куцыми пальцами ремешок кнута вместе с кнутовищем.

— К-гм… Да ведь оно как говорится: мол, славны бубны за горами, а опричь того, чужие деньги, мол, свои съедают, а?

— Это у дураков, — раздраженно заметил Сорокин и снова погрузился в раздумье.

— Ну-ну… — безобидно согласился возница и, высвободив из пятерни узловатый ремешок, стеганул лошаденку, торопя к пристани. — У нас то и говорят: без устюжан в Сибири никакому делу не бывать, мол!

Открылся широкий вид на реку с ее низким противоположным берегом, зарослями ольхи и черемухи над самой водой, выпускающими первые, полупрозрачной розовости, листочки, с темно-зелеными купами невырубленных ельников и мягким кружевом сосновых урочищ. Там, далеко, в кудрявой оторочке лесных вершин, горели под солнцем золоченые купола Троицко-Гледенского монастыря, а над всем этим богатством в голубом просторе неслись распластанные весенние облака, порывистые и бесформенные, как сама весна.