Наконец Гилберт Льюис поднялся на ноги, выпрямившись во все свои шесть футов роста. На нем были всего лишь светло-зеленые легкие брюки и ослепительно белая рубашка из прохладного шелка без пиджака и галстука. Этот легкомысленный наряд сидел на нем, словно элегантнейший смокинг, быть может, потому, что Гилберт был строен, худощав и обладал грацией танцора. Впрочем, когда он потянулся к верхней полке, сторонний наблюдатель мог бы отметить, что этот мужчина вдобавок широкоплеч и мускулист.

Взяв в руку плоский кейс из крокодиловой кожи, Гилберт направился к выходу.

У двери стояла уже другая, незнакомая стюардесса, но Гилберт автоматически улыбнулся и ей, а потом, пригнув голову, вышел на трап под палящие лучи тропического солнца.

Белокурая головка женщины повернулась ему вслед, невольно провожая взглядом. Джин могла бы посочувствовать этой женщине.

Гилберт остановился, чтобы перевести дыхание. Чтобы после искусственной прохлады самолета привыкнуть к влажной жаре, требовалось время. Затем он в потоке пассажиров направился к зданию аэропорта и встал в длинную очередь к окошку паспортного контроля. В этой толпе Гилберт единственный выглядел свежо, без следов усталости на лице. В электрическом свете его волосы искрились рыжевато-золотистым отливом, словно лисья шерсть.

Давным-давно, еще в школе, цвет его волос и глаз служил мишенью постоянных шуток, и в конце концов он приобрел неизбежное прозвище: «Лисенок».

Оно повзрослело вместе с Гилбертом и в юношеские годы обрело в устах женщин иной, интимный смысл. К тому времени, когда он возмужал, не было ни одной из его знакомых, которая не считала бы, что он весьма сексуальный Лис.

Гилберт протянул свой паспорт в окошко, прямо глядя офицеру в глаза. Как опытный путешественник, он давно убедился, что подозрительность является профессиональной чертой таможенников.

Чиновник, обрюзгший мужчина лет пятидесяти с наглыми усиками, беспрерывно жуя резинку, встретился с прямым взглядом янтарных глаз, пожал плечами и без лишних вопросов проставил в паспорте все необходимые печати.

Гилберту повезло — неприметный чемоданчик, составлявший весь его багаж, одним из первых выплыл из отверстия подъемника.

Все это для него было внове. До сих пор он путешествовал только первым классом, да и то только тогда, когда возникала необходимость воспользоваться услугами авиакомпаний, а такое случалось нечасто. Обычно Гилберт предпочитал летать в собственном самолете, но, увы, эта машина не годилась для перелетов через океан. Кроме того, его багаж обычно забирал шофер, а у дверей аэропорта ожидал лимузин. Таможенный досмотр вообще не нужно было проходить, эту проблему заранее улаживал его секретарь.

Люди, возглавлявшие пограничную службу той или иной страны, обычно хорошо знали, кто такой Гилберт Льюис, а потому не только не чинили ему препятствий, но и всячески приветствовали его прибытие. Это имя в любой стране мира означало подъем промышленности, новые рабочие места и баснословные прибыли, так что знающие люди, расталкивая друг друга локтями, спешили урвать свой кусочек от этого сладкого пирога.

Только не на сей раз. Сейчас Гилберт Льюис должен был стать серым и неприметным, как мышь-полевка, а это было не слишком-то легко для человека по прозвищу Лис.

Он вышел в просторный светлый зал прибытия, где в бесчисленные окна лилось щедрое солнечное тепло острова Лаоми. Повсюду сновали молодые женщины, судя по всему, студентки, которые таким образом зарабатывали на оплату обучения. Руки их были увешаны яркими цветочными гирляндами.

Всякого, кто не мчался сломя голову по своим делам, они встречали дружеской улыбкой и с негромким приветствием вручали гостю цветы.

Девушка, первой добравшаяся до рыжеволосого пассажира, была на вид не старше восемнадцати лет, с пышными черными волосами до плеч и дерзкими, чуть раскосыми глазами. Она улыбнулась и негромко произнесла свое приветствие.

Гилберт улыбнулся в ответ и наклонился, иначе миниатюрная девушка ни за что не смогла бы надеть гирлянду ему на шею. При этом взгляды их встретились, и ее черные глаза заблестели ярче.

— Меня зовут Айна.

— Привет, Айна.

— Я учусь в университете. — Ослепительная улыбка на этот раз сопровождалась влекущим блеском черных глаз.

Если учесть, что на две тысячи миль окрест есть только один университет, то становилось ясно, что найти ее будет нетрудно.

Гилберт благожелательно улыбнулся и чуть заметно качнул головой:

— Спасибо, Айна.

Он вышел наружу, в тропическое пекло, и остановился, щурясь на солнце.

Судя по всему, подумал Гилберт, первой вещью, которую я выну из чемодана, будут солнечные очки. Глянув по сторонам, он убедился, что ни один прохожий не забыл об этом столь необходимом предмете. Даже водитель такси, притормозившего рядом с Гилбертом, тоже был в черных очках.

Молодой человек поставил чемодан на заднее сиденье и устало опустился рядом с водителем.

— Отель «Меридиан», — сказал он.

Таксист с легким изумлением глянул на пассажира в зеркальце заднего вида, столкнулся с непроницаемым взглядом янтарно-лисьих глаз и пожал плечами. «Меридиан» был вполне приличным трехзвездочным отелем на главной деловой улице города, однако его никак нельзя было назвать шикарным, в отличие от тех, где обычно останавливались все богачи и знаменитости. А он наметанным глазом тотчас определил своего пассажира как самую подходящую кандидатуру для «Шератона» или, по крайней мере, двух других роскошных отелей, которые красовались на набережной Лаоми.

Гилберт усилием воли заставил себя расслабиться и наслаждаться поездкой. От аэропорта до центра города было почти девять миль, и, едва машина тронулась с места, он откинулся на спинку сиденья, любуясь окрестностями.

Итак, он на месте. Теперь осталось только найти ее.

Теперь, когда их разделяли только считанные мили, Гилберт начал понимать, почему она обменяла британский паспорт на американский и ни разу не покидала остров с тех пор, как десятилетней девочкой приехала сюда вместе с отцом. Лаоми был воистину прекрасен.

Гилберту довелось попутешествовать по всему миру, и лишь сейчас он вдруг осознал, насколько приятно иногда вырваться из большого города. Здесь и следа не было тех уродливых, нагло лезущих в глаза рекламных щитов, которые так портили вид. Повсюду, куда ни глянь, пестрели роскошные цветы всех возможных оттенков.

Отцу бы здесь понравилось, промелькнуло в голове у Гилберта, и он зажмурился, испытав знакомый укол вины и боли. Стиснув зубы, он отвел глаза от пышно цветущих садов и устремил взгляд прямо перед собой, на дорогу.

Там, впереди, вырастал город. Силуэты небоскребов показались Гилберту смутно знакомыми. Они напоминали одновременно и Манхэттен, и Майами. В первом он сколотил первый свой миллион, а во втором подписал уже десятимиллионный контракт.

Таксист, видимо рассчитывая на щедрые чаевые, пояснял гостю, как называется та или иная достопримечательность, а тот не возражал, посчитав, что знание окрестностей ему только пригодится.

К тому же, как только он доберется до нее, у него вряд ли останется время на прогулки по городу.

Гилберт сразу узнал возникшее впереди высотное здание и даже припомнил кое-что из истории этого памятника. Когда-то он был самым высоким на острове.

Везде, куда ни бросишь взгляд, прямо на раскаленных тротуарах теснились столики уличных кафе. Когда таксист остановился у светофора, Гилберт выглянул из открытого окна и увидел, как женщина средних лет берет коктейль из рук вызывающе красивой официантки. Скорее всего, это жена какого-нибудь местного богатея, подумал он, глядя, как дама со смутной улыбкой проводила взглядом официантку и поднесла к губам бокал с жидкостью голубого цвета, в которой плавал цветок.

Гилберт улыбнулся. Добро пожаловать на Лаоми!

Такси пересекло канал, отделявший полосу пляжей от деловой части города, и направилось к отелю «Меридиан».

Пассажир вышел, по привычке дал водителю щедрые чаевые и вошел в вестибюль. Здесь не было ни вращающихся дверей, ни швейцара с эполетами, зато внутри оказалось прохладно, а по углам в кадках росли пальмы.