Что же теперь будет? Мама дорогая, и подумать страшно! Если один шарик был способен наделать столько делов, то что же натворят они все вместе?!

Мы в растерянности столпились на лоджии. Даже Федоровна молча стояла и ожидала, не предпринимая попыток к наведению порядка, хотя такого бардака эта квартира, похоже, не видела со времен собственной постройки.

Наконец, разноцветные облачка поднялись и достигли высоты балкона.

Мы ожидали всего, чего угодно: взрыва, пожара, наводнения и ядерной катастрофы сразу. Оля не выдержала и закрыла лицо ладошками, Саня насупленно сопел, а я помимо воли втягивала голову в плечи.

Облака разных цветов все больше разрастались, все теснее приближались друг к другу. Каждое из них искажало, искривляло пространство, изменяя изображение, причем делало это по-своему. Смотреть на это, точнее, через это, было жутко. Противоположный дом, казалось, разбился на десятки разноцветных кусков, каждый из которых расплывался, изгибался или смещался сам по себе, независимо от других, что создавало поистине фантасмагорическую картину. Казалось, здание рассыпается на отдельные фрагменты, которые пускаются в дикую пляску, кружатся и деформируются. Затем они снова собираются вместе, словно мозаика паззл, для того, чтобы опять разлететься вновь в своем немыслимом танце.

Сколько времени все это продолжалось, я не могу даже предположить. Несколько мгновений? Десяток-другой минут? Возможно. Но наконец сначала робко, а затем все активнее облака стали смешиваться, проникать друг в друга, перетекать, словно краски на палитре художника. А когда такое количество красок, пусть даже самых ярких и чистых, смешиваются вместе, то это превращается в грязь. И вскоре перед нашими взорами уже крутилось нечто коричнево-черное, не предвещающее ничего хорошего. Оля испуганно приникла к маминому плечу, пытаясь пристроиться сверху вниз, а Люда лишь молча гладила ее по волосам. Моя рука как-то сама собой нашла теплую Санькину ладошку. Мы все готовились к самому худшему.

В грязно-коричневой массе начинало твориться что-то странное. Она практически вся уже стала однородной, лишь кое-где были видны яркие фрагменты, которые блуждали в коричневом тумане, изредка сталкиваясь между собой. Причем некоторые из них тут же слипались, незамедлительно растворяясь в буроватой общей массе. Другие же наоборот, отталкивались, устремляясь в противоположные стороны, пока не находили другой яркий комочек, к которому прилипали, интегрируясь в общий конгломерат. И их, этих ярких ядрышек, становилось все меньше и меньше, пока наконец последние не растворились в этой общей каше.

И тут же что-то стало происходить со всем этим облаком сразу, целиком. Такое ощущение, что вся эта коричневая муть стала вести себя точно так же, как каждый из шариков: клубы дыма или тумана рисовали странные узоры, складывались в диковинные изображения. Только в этом случае размерчик был значительно побольше, и поэтому можно было без труда разглядеть все, что творилось внутри.

С калейдоскопической быстротой картины сменяли одна другую, перетекая друг в друга, растворяясь и снова проявляясь. То есть вроде бы ничего нового там не проявлялось, все тот же дом напротив, только в каждой из этих картинок он был разный: то горел огнем, то был залит потоками воды, то увит по самую крышу буйной растительностью...

"Картинки" сменялись и прыгали, чередуясь в своем сумасшедшем хороводе, с каждым разом ускоряя свое мельканье, пока оно не стало таким быстрым, что ничего уже нельзя было разобрать. Какие-то силы боролись там, внутри, ища выхода. Казалось, это коричневое облако дрожит в страшном напряжении, готовое прорваться мировой катастрофой. Или, по крайней мере, катаклизмом в масштабах города, в лучшем случае, микрорайона.

Вот-вот что-то должно было произойти. Я чувствовала, как ногти впиваются в ладони. Дрожание становилось все быстрее, а вместе с тем все слабее по амплитуде. Что же будет?

Секунда, еще одна... Ну! Почему ничего не происходит? Ждать уже совершенно невозможно!

А облако висело по-прежнему перед самым носом и слегка дрожало. И все. Я поймала себя на том, что все-таки дышу. Один вдох, второй... Так что же тут все-таки творится? Или не происходит ничего?

И тут я с удивлением отметила, что облако изменилось! Только совсем не так, как подсказывало наше напуганное воображение, а с точностью до наоборот: оно просто-напросто рассасывалось, таяло, исчезало, а вместе с ним улетучивался и колдовской круг на небосводе. Когда исчезли последние его ошметки, по подоконнику уныло и невозмутимо снова забарабанил тот самый дождик.

Федоровна устало опустилась прямо на пол, пробормотав сквозь зубы что-то не совсем печатное, Санька с Олей сначала было решили пасть в объятия друг друга в лучших традициях голливудского хеппи-енда, да раздумали и принялись взахлеб, перебивая друг друга, делиться впечатлениями от нечаянного приключения.

Тем временем сестрица отошла уже от первого шока и с горестным видом рассматривала свою вылизанную квартирку, которая выглядела так, будто по ней Мамай прошел: выбитые стекла, опрокинутая мебель, мелочевка, разбросанная ровным слоем в самых неподходящих местах - и сокрушенно качала головой.

- Надо же! Теперь тут убираться и убираться! Да еще стекла новые вставлять, - сетовала она.

- Ты лучше посмотри на улицу и порадуйся, что еще дешево отделалась, - ответила я.

И правда. Кругом валялись вывернутые деревья и сломанные ветки, асфальт превратился неизвестно во что и больше всего напоминал поверхность Луны, а по стенам домов, зияющих провалами выбитых стекол, и поверхностям уцелевших машин стекали кляксы разбитых и раздавленных грибов.

Я только с облегчением подумала, что наше огромное счастье состоит в том, что никто не знает, даже и не догадывается, кто именно устроил такое "развлечение" на уик-енд.

* * *

- Саня, переключи на белорусскую программу, там как раз новости заканчиваются, нужно погоду узнать, - попросил папа сына.

Девушка с элегантной стрижкой добросовестно и занудно рассказывала о циклонах, теплых и холодных фронтах, а за окном уже совсем стемнело. Наконец, она объявила температуру воздуха на завтра, и Сережа совсем уже было собрался переключать канал, когда его буквально остановила новая информация.