- Я просто проснулся и понял, что что-то не так, - честно ответил он. Кроули кивнул и пошел к дверям, ведущим из палаты. – Вы думаете, я справлюсь?

- Ты уже хочешь, чтобы он очнулся. Подумай об этом на досуге.

========== Часть II. Aliis inserviendo consumor (Служа другим, сгораю сам) ==========

Жизнь в больнице вошла в привычное русло. Габриэль пользовался всеми благами платной палаты и привык смотреть на Сэма каждую минуту так, чтобы самому этого уже не замечать. С момента экстубации Кроули, весьма самонадеянного поступка, прошла уже недела из отведенных четырех, а никакого заметного улучшения не наблюдалось. Он завтракал тем, что развозили больным, которые были в состоянии есть, после чего самостоятельно набирал капельницы и брал таблетки для Сэма, здороваясь с постовыми медсестрами. Кас, его сосед по комнате в кампусе, привез ему из Беркли сумку с вещами, помог выписаться из местного кампуса и уехал, ни о чем не спрашивая, что было просто невероятно мудрым поступком с его стороны, потому что Габриэль понятия не имел, что ему сказать в своей оправдание. Как это звучит, здравствуйте, я тот парень, от которого коматознику хорошеет?

Страшно лишь в первый раз. Так они говорили, пока Габриэль учился ставить капельницу самостоятельно, пока выпускал воздух из системы за миллиметр до входа в вену, пока его учили ставить назогастральный зонд снова и снова на пациенте из соседней палаты, и никак не удавалось поймать акт глотания, чтобы пропихнуть трубку, как они говорили, когда он пытался удержать Сэма на месте во время пункции. Это ни разу не спокойно, это страшно всегда, каждый раз, когда он представляет, чем опасно его вмешательство. С каждым новым разом он боялся все сильнее и сильнее, пока не задрожали руки. Тогда Анна сказала ему, что катетеры ставить больше некуда, придется колоть так, а он не смог даже прощупать вену, впадая мгновенно в панику. Он сидел вечерами в кресле возле кровати, закинув на нее ноги, и смотрел телевизор, каждый вечер все больше понимая, что его присутствие ощущают. Вены от постоянных уколов скрылись, и он уже хотел сдаться, когда Сэм пошевелил рукой и бессильно согнул пальцы, проводя по предплечью Габриэля. Это видел не только Габриэль, это видела и Анна. Она тут же бросилась за Кроули, проводившим здесь дни и ночи, а Габриэль разом успокоился, сочтя это за поддержку Сэма. Ему удалось ввести с первого же раза через ткани, так что он тут же облегченно плюхнулся на стул рядом с кроватью, стягивая жгут с плеча Сэма и настраивая скорость подачи физраствора. В этот момент Кроули зашел в палату вместе с Сингером, чтобы спросить у Габриэля, было ли это похоже на сознательное движение. Габриэль понятия не имел, как им сказать, что это было, он был слишком занят капельницей, так что на вопросы отвечала Анна. Кроули что-то объяснял ему про восстановление проводящих путей, но он не слушал, пытаясь понять, почему ему так страшно причинить боль, если он без сознания. Обычно первые уколы сопровождаются эйфорией – уколол кому-то, а самому не больно, да так и колешь, пока не надоест. Ведь сам ты боль не ощущаешь. С Сэмом все было иначе. Габриэль был настолько напряжен, что ощущал ту же иглу в самом себе, и часто его руки дрожали именно от фантомной боли.

Он понял, что начинает сдавать, к концу первой недели. Анна застала его в процедурном кабинете, выкидывающим шприцы в коробки для неопасного мусора, а крышечки – в опасный. Она мягко забрала из его рук остатки утренних вливаний, конечно, заметив, что он устал, после чего все так же молча забрала с собой в сестринскую. Он возражал, пусть и слабо – ему надо следить за Сэмом постоянно, ведь на него рассчитывают, а она только улыбнулась и обняла его молча в сестринской.

- Из тебя будет когда-нибудь отличный врач, Габриэль, - сказала она ему чуть позже, заваривая чай – из жестяной коробки, дорогой, какие обычно дарят пациенты на выписке. – Не потому, что ты хочешь учиться или не боишься вида крови, это все так, ничего не значит. Но то, что ты чувствуешь каждое свое вмешательство и осознаешь, как оно ощущается при любой твоей ошибке – это главное.

- Ага, помню я одну такую, - они оба обернулись на Джо в дверях. Старшая медсестра отделения Мэг наконец получила от главной медсестры Беллы, которая всегда добывала для отделения деньги, богатых пациентов и новейшее оборудование. Беллу никто не жаловал, но за скандал, устроенный Мэг, были благодарны, и теперь медсестер стало в два раза больше – ровно столько, сколько положено на дежурство этому отделению. – Иглу в задницу вогнала, а как вытаскивает, ак каждый раз кожу распарывает. Смотришь на задницу и сразу понимаешь, кто колол – вся в царапинах.

- Это ужасно, - вздрогнул Габриэль, мгновенно представляя такой укол. Он все еще плохо ставил внутримышечные, но Сэму, слава богу, их не прописывали, обезболивали через растворы капельниц, а то он бы не смог, да еще и лежа! А учитывая, что переворачивать его слишком тяжело для Габриэля, пришлось бы в бедро, а это самый травмирующий укол. Словом, о чем бы Габриэль не подумал, всюду была боль и ужас от возможных ошибок, от которых никто не был застрахован. Он сжал кружку и грустно отхлебнул горячий чай. Понял, что обжегся и тут же застонал – ну точно, полный неудачник, а ему еще и молодого парня доверили. – Я так буду бояться даже систему переставлять, - признался он девушкам, единственным из всех смен, кто никогда не смеялся над ним. – Или струйно вводить.

- Глаза бояться, а руки делают, - отмахнулась Анна. – Помнишь, вчера мочевой бабушке ставили? Я до того ни разу не ставила. Бабушкам ведь фиг поставишь, пока дырку найдешь – замучаешься, а еще и условия, сам понимаешь…

- В первый раз? – Габриэль поднял брови, только этим и сумев высказать свое удивление. Вчера Анна поставила его всего минут за пять, дольше промывала и выкачивала весь застой оттуда – не самое приятное зрелище, но у Габриэля всегда получалось абстрагироваться. – Я думал, у тебя сотни таких.

- Да конечно. Вот не дай бог мужикам ставить… - на посту зазвонил телефон, пробежал какой-то знакомый врач из интенсивной, и Анна извинилась, отойдя к посту. Здесь всегда кипела жизнь, ведь на этом отделении лежали не двадцать дней, но много меньше, в основном снимали острые приступы и отпускали домой: кого умирать, а кого восстанавливаться. Габриэль лично видел, как молодого мужика лет сорока заново научили говорить за неделю – для него это был приятный шок.

- Знаешь, чем отличаются онкологи от нас, Габриэль? – спросил его Кроули, когда они сидели по обе стороны от кровати Сэма. Кроули сидел несколько расслабленнее Габриэля, тогда как он весь напрягся – а вдруг забыл дать какие таблетки, вдруг зонд не промыл. Черт знает, где глаза у этого шотландца, он все подмечает. – Они сражаются только раз. А мы встречаем наших пациентов снова и снова – пока последний инсульт не заберет их у нас.

- Онкологам хуже. Там умирают дольше и мучительнее, - пробормотал Габриэль. Он был однажды в таком отделении – от гнетущей атмосферы уже хотелось лично выйти в окно этажа так десятого, что и говорить о работе с пациентами, тем более что это все равно люди, с ними нужно разговаривать. – Чтобы туда пойти, нужно, наверное, быть нехилым оптимистом.

- Скорее, пессимистом. Им там проще, и они никогда не врут. Онкологические не выносят сожаления, но и равнодушия тоже – золотая середина не всем доступна. Хотя, в принципе, если ты так не умеешь, то и иди в пластические хирурги, да в дерматологи. Вроде бы и врач, а ничего такого не требуется, - Кроули был противоречивым персонажем в представлении Габриэля, даже его возраст – и тот был размыт внешностью и хорошо поставленной речью. Но он не притягивал, как доктор Сингер, постоянно ворчащий и выглядящий точь-в-точь ваш сварливый дедушка с умными глазами. Ему скорее было абстолютно плевать, как вы его воспринимаете. Это приводило Габриэля в восторг – если он и видел себя врачом, то скорее таким же самоуверенным, ничуть не меньше. Об этом он вспомнил под насмешливым – по-доброму – взглядом Джо.