Я сегодня слишком долго задержалась в постели, глядя на солнце, заглядывающее через мои занавески, со всеми этими вопросами, которые мучают меня. Помимо всего остального одна вещь беспокоит меня больше всего.

Отца не было ни в одном из этих видений.

Рен, Оливер, женщина в голубом, и маленькая светловолосая девочка, но не Отец.

Он убеждает меня, что это не воспоминания, а только путаница моего подсознания соединяющего разбросанные кусочки памяти с настоящим. И все равно каждое из них все больше обескураживает меня.

Когда я, наконец, захожу в кухню, Отец со вздохом закрывает книгу.

– Моя дорогая девочка, что случилось? Ты в порядке?

Я проклинаю эти ужасные раздумья, которые так легко проявляются на моем лице. Я не хочу беспокоить его, но никогда не умела хорошо скрывать свои эмоции.

– Да, я в норме. – Я играю с корочкой хлеба. От смущения у меня сводит желудок. Я не уверена, что смогу сейчас удержать в себе пищу.

– Просто… – Как я могу сформулировать это так, чтобы он не заподозрил, что я общалась с людьми? Или, что у меня есть подтверждения этим видениям? Я определенно не могу рассказать ему, что встретила некоторых людей из этих видений.

– Иногда я слышу и вижу вещи. Когда я в городе. Они не всегда совпадают с тем, что я узнаю от тебя.

Я отрывают зубами кусочек хлеба. У него сужаются глаза.

– Ты говорила с кем-то в городе?

– Нет, конечно, нет! – Опять у меня в желудке появляется то неприятное чувство. Я роняю хлеб на пол. Пиппа подлетает, хватает его и улетает со своей наградой в свое гнездо на балках крыши.

– Что тревожит тебя?

Я кручу в руках торчащую нитку на своей юбке.

Ну, я видела женщину через кухонное окно. Когда я проходила она… положила в огонь полено. Я не поняла. Я никогда не видела, чтобы ты так делал.

И никогда в моих видениях не было никого, кто бы делал вещи, которые делает Отец. Ни соединял вместе животных, ни лечил одним только глотком лекарства, и не усыплял людей перемолотым порошком.

Он смеется.

– Моя дорогая, существует больше, чем только один способ разводить огонь. Мой способ может немного отличаться, но нет причин расстраиваться.

Он кладет руку на мою щеку и вдруг все мои опасения на счет огня и науки и магии растворяются. Его прикосновение всегда успокаивает. Глупо спрашивать, как он разводит огонь.

– Есть что-нибудь еще?

– Да. Несколько недель назад я слышала, как женщины говорили о тебе.

Он напрягается и мне становится интересно почему. Мог ли он знать тех женщин? – Из того, что они сказали, звучит так как будто ты знал короля. Ты знал?

Он вздыхает.

– Да, однажды знал.

Я ожидала, что он будет отрицать это. Что он скажет, что я не правильно все поняла.

– Почему ты не рассказал мне?

– Моя дорогая, боюсь, Король Оливер и я расстались не на совсем хорошей ноте.

Я вздрагиваю от упоминания имени короля. Оливер. Мужчину, который живет у Рена и его семьи зовут также. Может ли король действительно скрываться дома у Рена? Это бы объяснило его несчастное выражение лицо, когда он рассказывал о тяжелом положении короля.

Я немного падаю духом. Рен не достаточно доверяет мне, чтобы рассказать, кто такой Оливер на самом деле.

Но как я могла достаточно хорошо знать короля, чтобы он показывал мне розы в дворцовом саду? Возможно, Отец прав; мое сознание жестоко играет со мной.

– Мы не сошлись во мнениях касательно дела колдуна, и я мог сказать ему некоторые не очень приятные вещи.

Отец проводит рукой по своим седым волосам.

– Это не то, чем я горжусь, и по этой причине я больше не хожу в Брайер. Вот почему я не рассказал тебе. Ты задаешь так много вопросов, что я не мог подробно рассказать тебе о том, что я знаю короля и затем не рассказать, почему мы с ним не сотрудничаем.

Я беру Отца за руку.

– Я понимаю. Но я уверена, если ты просто пойдешь и поговоришь с Королем Оливером, он простит тебя. Мы могли бы достичь еще большего вместе.

Он роняет мою руку.

– Об этом не может быть и речи. Ты не знаешь, что предлагаешь.

Я помню тип лица Оливера, теплое как у Рена, но покрытое морщинами, как и у Отца. Я точно знаю что предлагаю.

– Почему? Он хотел сделать что-то, что ты не хотел? Или наоборот?

– Я закончил разговор на эту тему. Есть что-нибудь еще, что беспокоит тебя? – Лицо Отца стало напряженным и бледным. Его ссора с королем, должно быть, была очень серьезной для него, раз он так расстроился из-за одного или двух вопросов.

Я вспыхиваю.

– Да, Отец. – Меня столько всего беспокоит, что я не могу найти слов.

Он тяжело вздыхает и облокачивается на спинку кресла, скрестив руки.

– Иногда люди говорят о магии. – Я колеблюсь, это то, что беспокоит меня больше всего. – Я слышала, что мы не можем убить колдуна, если хотим жить. Что любой, кто его убьет, будет сожжен магией, которая освободится. Если только это не дракон или другой волшебник. – Я переплетаю свои руки под юбкой. – Но как это может быть? Разве ты не создал меня для того чтобы убить его? Такой у нас всегда был план, разве нет?

Отец вытягивается, чтобы снова коснуться моего лица, проводя большим пальцем по подбородку. Меня омывает волна спокойствия.

– О, Кимера, Я никогда не имел в виду, что ты должна убить колдуна. Мне еще нужно найти безопасный способ сделать это. Я создал тебя, чтобы остановить его. Это другое. Освобождая тех девочек и забирая их подальше от него, вот как ты остановишь колдуна.

Облегчение заполняет мое тело. Мне не нужно волноваться. Отец говорит правду. Теперь все стало гораздо понятней.

Кроме того, что Отец кажется теперь таким же взволнованным какой была я несколько минут назад. Я сжимаю его руку, отталкивая от своего лица.

– Ты уверен, что больше нет драконов как те, которые в моих книгах?

– Нет, больше нет. Колдун изловил их всех ради их магии. Иногда ходят слухи о них, но это все. Почему ты спрашиваешь?

Жар ползет по моим плечам и по шее, как будто он сожжет меня только за то, что я думаю о том, чтобы произнести те слова. У меня нет выбора, мне приходится хранить секрет Бату.

– Просто я поинтересовалась. Мне бы очень хотелось, встретить дракона. Их не так много, а таких как я еще меньше.

Отец убирает волосы с моего лица, пока я играю пальцами. Если я посмотрю ему в глаза, он узнает, что я что-то утаиваю от него.

– Это просто делает тебя особенной, – говорит он.

– Иногда мне хочется, чтобы я не была такой особенной. – Иногда, я жалею, что я больше не та, кем была раньше. Нормальная и любимая друзьями и семьей, а не существом, которое прячется в лесу и тайком пробирается в город по ночам. И в то же время, я так благодарна, что могу помогать этим девочкам, когда никто не мог помочь мне.

Он внимательно рассматривает меня с поднятыми бровями.

– Моя дорогая, я думаю нам нужно установить кое-какие новые основные правила для твоих визитов в город. Если ты столько всего слышишь и так сильно хочешь общаться с людьми, ты, должно быть, отклоняешься от того маршрута, который я спланировал. Он не проходит мимо никаких общественных заведений или других мест, где ты могла бы подслушать большие группы людей. – Он указывает на меня пальцем. – Ты по собственному желанию ходила и изучала Брайер.

Вся моя кожа с головы до хвоста становится красной. Я смотрю на пол.

– Да, Отец.

Он встает с кресла, трясясь от сдерживаемого гнева.

– Это должно прекратиться немедленно. Ты меня поняла?

Я киваю, не в силах встретиться с ним глазами. Стук моего сердца в груди отдает мне в уши.

Он снова берет меня за подбородок и приподнимает мою голову, заставляя меня посмотреть ему в лицо. Я хмурюсь.

– Ты уверена? Если люди узнают о тебе, это все испортит.

От его слов по моей спине пробегают мурашки. Неужели он знает, что я на самом деле делала? Может ли он знать?

– Отвечай!

Я подскакиваю от ярости в его голосе, в то время как по моим венам текут чувства вины и страха.