Нередко свободные объединялись для защиты своей свободы и поднимали мятежи. Но остановить наступление крупных земельных собственников они не смогли. О примерных масштабах феодального подчинения свободных в Галлии VIII — первой половины X в. позволяют судить два ряда фактов: во-первых, относительное обилие упоминаний об этом процессе в капитуляриях, грамотах, формулах, иммунитетных пожалованиях; во-вторых, бурный рост в это время крупного землевладения, немыслимый без включения в число зависимых все большей доли свободного крестьянства.
Количественный рост зависимого крестьянства, качественное нарастание его роли в сельскохозяйственном производстве и, главное, массовое включение в состав зависимых мелких свободных земледельцев позволяют рассматривать время с VIII до середины X в. как новый — второй — этап генезиса феодально-зависимого крестьянства в данном регионе, этап аграрного переворота. Именно в это время развивается и усложняется феодальная общественно-политическая структура. Преувеличивать ее зрелость не приходится. Сохранение в ряде мест мелкой свободной собственности, относительно узкое использование местными сеньорами средств судебно-политического господства над крестьянами, сравнительная широта прерогатив центрального государственного аппарата, так же как самый факт объединения большей части господствующего класса вокруг королей — все это позволяет говорить о преобладании ранней формы феодальных отношений. Но и становление их зрелых форм было уже не за горами.
Об этом среди прочего свидетельствуют судьбы крупного частного землевладения. Уже в IX в. оно определяло собой жизнь весьма значительной части крестьянского населения (не менее трети). Тогда же в центре и на севере Парижского бассейна, в несколько меньших масштабах — в Пикардии, Северной Бургундии и среднерейнских областях распространяется так называемая классическая вотчина, т.е. крупная сеньория в несколько сот гектаров и более, включающая обширную барскую запашку с хлебным производством (25—30% общей площади вотчины) и комплекс земельных держаний; зависимые владельцы этих держаний выполняли регулярные барщины (по 2—3 дня в неделю в сезон сельскохозяйственных работ) и потому были тесно связаны с господским хозяйством. Наряду с такими крупными сеньориями (по 3—4 тыс. крестьянских держаний) часто встречались и меньшие, с 3—4 сотнями мансов. Было, однако, много еще более скромных по размерам сеньорий (по нескольку десятков крестьянских держаний и менее).
Границы сеньорий — даже мелких — редко совпадали с границами крестьянских общин. Наиболее распространенный тип крестьянских держаний — мансы — почти везде (исключая Нормандию и отдельные прирейнские территории) представляли не компактно расположенные наделы, но сложные земельные комплексы. Дом с приусадебным участком находился в деревне. Пахотные же земли были разбросаны отдельными участками, чересполосно, в трех-четырех полях, принадлежавших деревне. Каждый владелец манса мог, кроме того, пользоваться неподеленными общинными лесами и пастбищами, пасти свой скот по жнивью на поле, оставленном под паром. Манс как таковой представлял наследственное владение своего держателя, имевшего право отчуждать его внутри сеньории, а при согласии вотчинника — и вне ее.
Важнейшими отраслями сельского хозяйства оставались в VIII—X вв. животноводство и землепашество. Хотя разведение скота продолжало занимать в хозяйстве важное место, его экономическая роль в сравнении с VII в. сократилась и первенствующее значение землепашества стало очевиднее. Особенно это касалось районов с плодородными почвами — Иль-де-Франса и Пикардии.
Как сказалась феодализация деревни на экономическом развитии в VIII—IX вв.? В специальной литературе XIX и первой половины XX вв. было широко распространено мнение об общей интенсификации хозяйства на основной территории Франкского государства в каролингское время, об оживлении городской жизни и обмена. В западной медиевистике 70-х — начала 80-х годов нашего века этот вывод был поставлен под сомнение. Ряд исследователей (Ж. Дюби, П. Тубер, Р. Фоссье и др.) констатировали крайнюю неустойчивость урожаев, опускавшихся даже на лучших землях Галлии порою до сам-два, сам-полтора и сам-один. Было обращено внимание на очень низкий технический уровень сельскохозяйственного инвентаря в это время, редкость использования в нем железа, ограниченность торговли. Подчеркивалась явная нехватка рабочей силы, препятствовавшая должной обработке земли. Бедственное имущественное положение большинства зависимых крестьян обусловливало стагнацию численности этого главного производящего класса или даже его сокращение. Преодолеть подобные неблагоприятные явления удалось, по мнению сторонников этой концепции, лишь во второй половине X и в XI в., во время так называемой «феодальной революции», до нее говорить об экономическом подъеме якобы не приходится.
Хотя дискуссия по данному вопросу не закончена, в ряде новейших работ уже собраны материалы, позволяющие существенно сузить хронологические рамки того периода, по отношению к которому можно отрицать хозяйственное оживление. Уточнение данных об урожайности и о динамике населения свидетельствует, что с конца VIII до середины IX в. преобладающей была тенденция экономического подъема. О ней же говорят неоспоримые данные IX в. о сельскохозяйственном производстве в крупных поместьях, о существовании в них определенного избытка продукции, периодически реализуемого на рынке.
Эту тенденцию подтверждают и изменения в судьбе городов и торговли. Большинство городов Франкского государства, известных в VIII—IX вв., имело римские корни. Как отмечалось выше, аграризация городских поселений развернулась еще во времена Поздней Римской империи и продолжалась при Меровингах. В VI—VII вв. большинство этих поселений сохраняли значение лишь военно-административных или церковных центров. Даже периодическая чеканка монеты известна в это время не более чем в 25 городах. В VIII—IX вв. положение заметно меняется. Число монетных дворов увеличивается втрое-вчетверо. Их резкий рост побуждает Карла Великого в 805—808 гг. ограничить права городов на чеканку монеты, передав это право дворцовому монетному двору. Но уже через шесть лет после смерти Карла его сын Людовик Благочестивый в специальном капитулярии «О монете» вынужден был допустить ее чеканку под контролем графов во всех крупных городах. Рост денежной массы отражал заметное расширение масштабов торговли и числа ярмарок и рынков. Уже в Суассонском капитулярии Карла Мартелла (744 г.) предусматривается возможность существования еженедельных рынков в каждом из епископских (или архиепископских) городов Галлии (в Каролингское время их было 129, причем их число особенно выросло в северной половине страны). Среди таких городов были, в частности, Амьен, Аррас, Байе, Бове, Камбре, Клермон, Лан, Льеж, Макон, Мец, Нант, Орлеан, Париж, Реймс, Ренн, Руан, Турне, Тур и др. Важнейшими предметами торговли были хлеб, соль, оливковое масло, вино, спрос на которые свидетельствовал о росте городского населения, не связанного (или мало связанного) с сельским хозяйством. В качестве продавца этих продуктов чаще всего выступало поместное хозяйство (в первую очередь, монастырское). Существовала также межобластная и транзитная торговля экспортными товарами, которую вели заезжие купцы, правда, в скромных размерах. Что касается ремесленных изделий повседневного спроса, то большинство их производилось пока что самими крестьянами или домениальными ремесленниками на поместных подворьях.
В общем замедление экономического роста — и то не во всех отношениях — относится, видимо, лишь ко второй половине IX — первой половине X в., когда во Франкском государстве вновь начались внутриполитические усобицы и достигли апогея разорительные набеги норманнов.
Приведенные материалы об экономическом развитии VIII—IX вв. подтверждают представление о его тесной связи с интенсивной феодализацией деревни в это время. Отстранение массы свободного населения от участия в управлении и ее принуждение к производственному труду представляло в этот период суровую необходимость, обусловленную неразвитостью производства. Именно эта неразвитость делала неизбежным раскол свободных на производящий и управляющий классы, без которого экономический прогресс оказывался тогда невозможным.
