Уже к концу XI в. культура Древней Руси достигла уровня передовых стран средневековой Европы. За считанные десятилетия Руси удалось догнать Византию — культурнейшую страну того времени, в ряде случаев и превзойти культуру Западной Европы, внеся при этом творческий вклад русского художественного гения в сокровищницу мировой культуры.
РУССКАЯ КУЛЬТУРА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIII — КОНЦА XV В.
Никакое воображение не способно в полной мере представить себе тот разрушительный смерч, который пронесся над Русью, когда ее постигло монголо-татарское нашествие. Разорение городов, убийство десятков, если не сотен тысяч крестьян и ремесленников. Пустыня пожарищ лежала на месте «прекрасно украшенной земли Русской». Даже в Новгороде, не затронутом нашествием вплоть до 1292 г., прекращается каменное строительство, навсегда исчезает дивное искусство мозаики, смолкают навеки сложнейшие песнопения, которых не знала и сама Византия. Епископ владимирский Серапион выражает как бы от лица всей Руси страшное осознание того, что «величество наше смирися, красота наша погыбе». Но еще важнее была его вера в то, что он снова «в радости поживет в земле нашей».
В этот период энергично разыскиваются и переписываются старые, еще уцелевшие рукописи. Начало этой грандиозной деятельности положил созванный в 1274 г. во Владимире на Клязьме церковный собор, который настаивал на необходимости вести борьбу за просвещение и главное — восстановление правильного церковного законодательства. Есть основание полагать, что уже к началу собора была готова как образец киевская «Кормчая» — сборник норм права, при составлении которой использовали специально испрошенную из Болгарии от князя Якова-Святослава местную «Кормчую» (датируемую не позже 1273 г). И почти сразу по новосозданному киевскому образцу была составлена новгородско-софийская «Кормчая» (1276—1280 гг.). Эта новгородская «Кормчая» примечательна в двух отношениях: в ее состав вошла «Русская Правда» (в пространной редакции) и свод летописей «Русский летописец».
Не только воспроизведение «Повести временных лет» (напомним, что она и дошла до нас в списке не раньше 1377 г.), но и записи происходящих событий, их осмысление и оценка зажили вновь. Поначалу они делаются предельно лаконично и почти исключительно касаются монгольских разорений, прославляют бесстрашие борцов, таких, как ростовский князь Василько Константинович, черниговский князь Михаил Всеволодович.
Центрами летописания, продолжавшими владимиро-суздальские традиции, были Ростов Великий, может быть, Рязань и вне всяких сомнений Галицко-Волынская земля. Именно из нее вышел замечательный памятник «Ипатьевская Летопись», состоящая из Галицкой (примерно до 1260 г.) и Волынской (1261—1290). Летописцев Новгорода и Пскова волнуют прежде всего местные дела. Это не значит, конечно, что новгородцы и псковичи были равнодушны к внешней опасности: нападения крестоносцев, строительство крепостей давали им интереснейший исторический материал, в том числе и внешнеполитического характера.
В конце XIII — начале XIV в. в Северо-Восточной Руси появляются новые летописные центры, постепенно берущие на себя во все большей степени задачи ведения общерусского летописного дела. Они соответствовали, как правило, государственно-политическим центрам. Так, до нас дошел через белорусско-литовское посредничество Тверской свод 1375 г., включенный в состав так называемого Тверского сборника и особенно ценного «Рогожского Летописца». В Тверском летописании особое место занимает «Летописец» великого князя Бориса Александровича (1425—1461), в котором в полный голос прозвучал призыв Твери к освобождению Руси. Эту историческую задачу, как известно, выпало выполнить Московскому княжеству.
Начальные этапы летописи Московского княжества столь же скромны, но одновременно и столь же целеустремленны, как и его история. Придворный «Летописец» Ивана Калиты вскоре сливается с «Летописцем» Петра — митрополита всея Руси, что сразу придает этому своду особое значение. В полной мере общерусский свод появляется, однако, лишь в 1408 г., при митрополите Киприане, выдающемся русском церковном и культурном деятеле, выходце из прославленной, столь много значившей для славянского мира Тырновской школы (в Болгарии). Это Троицкая летопись, утраченная в огне Московского пожара 1812 г. И Тверь, и Нижний Новгород, и Рязань, и Смоленск, и Литва «оживают» на страницах этого замечательного произведения. Своды более «частного» характера создаются в 1418 и 1423 гг., затем в 30—40-х годах XV в.
Совершенно особое место занимает в московских сводах второй половины XV в. мотив героической борьбы народа с иноземными завоевателями. Впрочем, эта идея была органически присуща русской литературе и общественной мысли XIII—XV вв. Достаточно указать на широко популярную на Руси «Повесть о житии Алесандра Невского», созданную «самовидцем его возраста», т.е. не позже третьей четверти XIII в.; «Повесть о Псковском князе Довмонте» (XIV в.), во многом восходящую к предыдущему житию как образцу; жития Михаила Тверского и Михаила Черниговского (XIV в.).
В повестях о разорении Рязани или о Меркурии Смоленском отражена непосредственная реакция на монголо-татарское нашествие. Русь оказалась под игом, но ее герои предстают как непобедимые и бессмертные. Евпатий Коловрат в Рязани со своей небольшой дружиной подобен «мертвым восставшим». А Меркурий в Смоленске и обезглавленный держит в одной руке меч, а в другой — голову. Такие повести сродни эпосу. Высоким патриотическим пафосом проникнут дошедший до нас фрагмент поэмы «Слово о погибели земли русской» (около 1246 г.), который начинается с трогательно лирического описания «светлой и прекрасно украшеной земли Русской». По мнению ряда исследователей, окончательное складывание жанра былин происходит именно к этому времени, не позже XIV—XV вв. Не случайно, видимо, в них так ярко и органично сливаются герои-«храбры» Киевской Руси и совсем еще живые в памяти картины монголо-татарского нашествия и русских героев этого времени.
Если былины имели характер полотен-обобщений, то наряду с ними появляются и такие произведения устного народного творчества, как исторические песни, посвященные конкретным событиям, изображающие реальных людей, хотя и не без участия народной фантазии. Такова песня об Авдотье Рязаночке, простой женщине, сумевшей вызволить из татарского полона рязанцев.
Идея борьбы с ненавистным врагом неуклонно крепла в глубинах народного сознания. Об этом повествует историческая песня XIV в. «Сказание о Щелкане Дудентьевиче», описывающая восстание в 1327 г. в Твери против ордынского баскака Чолхана.
Знаменательно и появление таких русских богатырей, как, например, Алеша Попович, на страницах московских летописей (своды середины XV в.) и прямое обращение русских авторов, воспевавших борьбу с ордынцами, к творениям своих киевских предшественников. Ярчайший пример этого — «Задонщина», прославляющая победу на Куликовом поле. Памятник был создан вскоре после великого события. Вдохновенно ликование автора, но оно почти целиком восходит к художественной образности «Слова о полку Игореве». Идея объединения Руси, вставшей под знамя Дмитрия Донского, определяет настрой и сам дух «Задонщины», а также обширного цикла произведений, посвященных Куликовской победе, в том числе «Сказания о Мамаевом побоище».
Для этих повестей, как и для всей литературы и общественной мысли, характерно и созидательное начало, особенно ярко выступающее в произведениях, связанных с Сергием Радонежским. Этот церковный деятель XIV в., будучи по своим богословским воззрениям сродни византийским исихастам с их идеей обретения совершенства в близости к божественному свету, был, однако, далек от их аскетической созерцательности и пассивности. Он решительно поддерживал собирательную политику московского князя Дмитрия, одобрял, благословлял его на борьбу с монголо-татарами, мирил русских князей. Сергий отдавал много сил активной строительной и просветительной деятельности. Созданная им недалеко от Москвы Троицкая обитель стала образцом и «праматерью» для многих других монастырей в Северо-Восточной Руси вплоть до дальних белозерских краев. Хозяйственная колонизация этих мест шла рука об руку с культурной. При монастырях создавались скриптории. Возникали мастерские письма и при епископских кафедрах и княжеских дворах. Были и частные скриптории, например мастерская В.Д. Ермолина, изготовлявшая книги на экспорт для православного населения Польши и Великого княжества Литовского. Сравнительное удешевление книги расширило и возможность ее распространения. Появлялись школы в селах и деревнях вплоть до Белозерья и Обонежья, о чем убедительно свидетельствуют памятники агиографии. В монастырях возникали библиотеки, как общемонастырские, так и частные собрания образованных иноков. Русские просветители несли грамотность малым бесписьменным народам.
