— Let not one damn cur pass by, — послушный моей воле "Чапаев" проскочил дальше к пустырям на фабричных задворках. — It's how Many of Them Can We Make Die!

Сработало!

После такого оскорбления все трое и думать забыли о железке и блокаде выхода из города. Не то внимание, что может оказаться кому-то по душе, но в сухом остатки попытки угробить одну боевую машину вместо десятков беспомощных гражданских несомненно выгоднее для всех… кроме нас!

У противника на удивление хорошо получалось с попытками нас угробить.

Захрясшая, вроде бы, в обломках барака исполинская метательная свастика прыгнула обратно в руку "Флориана" так бодро, что за ней остался настоящий след из древесной трухи и дранки.

Все три колосса разошлись полукругом — и это явно не предвещало ничего хорошего.

Первым начал "Судетец" — знакомым уже выстрелом своего годендага. Не затем, чтобы нас поразить, вовсе нет. Ему вполне хватило, что нам пришлось закрываться щитом. В следующий момент, почти одновременно, в корпус "Чапаева" ударили сразу три вражеских снаряда.

По бёдрам резанули острыми краями свастики — только брызнули фонтаном искры, как от хорошей болгарки. Наш боевой колосс покачнулся. В следующий момент, под гулкий вой реактивного двигателя, в уже покалеченную руку влетел плотно сжатый металлический кулак.

"Толстый Оглаф" выстрелил по нам своей рукой!

"Чапаев" содрогнулся. Его боль накатила мучительной волной. Сразу несколько бронированных деталей лопнули и повисли на серой псевдоплоти боевого колосса. Затем эта плоть начала рваться.

Ощущался этот процесс мучительно подробно. Музыка стихла — внутренние системы "Чапаева" сдали от нагрузок. Пара неверных шагов назад, и новый удар бросил "Чапаева" на землю.

Попытка встать, новый удар, хруст какого-то очередного здания, неловкие попытки хотя бы нашарить равновесие, очередной удар — и душная тьма перегретой термен-камеры.

— Эй! — здесь удары по корпусу ощущались как сквозь вату — но мучительные судороги после каждого удара наглядно свидетельствовали, что боевому колоссу приходится всё хуже и хуже. — Кто-нибудь! Алё!

Тишина.

В беспросветном душном мраке термен-камеры она воспринималась особенно тягостно. Казалось, настало самое время бросить нашу безнадёжно искалеченную самоходную баню и спасаться бегством.

Но…

Это же значило два трупа. Самых настоящих трупа доверившихся мне людей — и на моей же совести. А значит…

— Guard your men and children well, — плеер молчал, но знакомые слова приходили сами по себе.

— Send These Bastards Back to Hell, — попытка синхронизироваться резанула мучительной болью — всё равно, что кружку с кипятком на себя вывернуть.

— We'll teach them the ways of war, — мир вокруг изувеченного колосса воспринимался как сквозь кровавое марево.

— They Won't Come Here Any More, — неожиданная попытка "Чапаева" подняться настолько удивила противника, что ей даже не препятствовали.

— Use your shield and use your head, — неуклюжий удар щитом увяз в ответной атаке "Судетца".

— Fight till Every One is Dead, — негодник тут же воспользовался этим, чтобы вырвать некогда потерянный щит из ослабевшей руки "Чапаева" и отбросить далеко в сторону.

— Raise the flag up to the sky, — новый удар, копьём, развернул нашу искалеченную машину на полкорпуса к новому противнику. "Флориан" приближался к нам с воздетым для атаки мечом. Бешено крутящиеся ленты цепных резаков не вызывали сомнения, что этот удар станет последним.

— It's how Many of Them Can We Make Die! — ничего человеческого в этот момент во мне уже не оставалось. Чересчур многое выпало на долю "Чапаева", и чересчур щедро боевой колосс делился этими ощущениями. Хотелось лишь рвать противника на куски, хоть голыми руками, лишь бы это всё быстрее кончилось.

— It's how Many of Them Can We Make Die! — правая рука словно рассыпалась. Толстые сизые жгуты в обломках брони и белёсых разводах неопознаваемой пузырящейся жижи выметнулись навстречу "Флориану" — и впились точно в сочленения брони между плечом и корпусом. Меч проскрежетал цепями, остановился и выпал из безвольной руки противника на землю.

Из плеча "Чапаева" вместо нормальной, почти человеческой, руки тянулся пучок щупалец в разводах едкой слизи. Броню "Флориана" они ели как сорокаградусный мороз — кусок олова.

Оба спутника обездвиженного нашим ударом колосса оторопело замерли. Они такого попросту не ожидали. У меня же не было ни малейшего желания давать им время оклематься.

Попытка шевельнуть новой конечностью подтвердила, щупальца слушались моей воли не хуже руки. А значит…

Удар в живот заставил "Флориана" отступить на шаг. Его броня тускнела и крошилась буквально на глазах. Щупальца преодолели сопротивление — и ворвались под внешний панцирь. Что-то лопнуло, и "Флориан" тяжеловесно завалился на колени.

— Hilfe! — как оказалось, громкая связь не пострадала, и теперь его пилот отчаянно звал на помощь. — Hilfe! Hil…

Под одним из щупалец что-то лопнуло. Почти незаметно, чвяк — и всё, будто комара случайно растереть. Но колосс дёрнулся в пародии на пляску святого Витта и обмяк беспомощной грудой. Из дыр на корпусе тугими струями ударил пар и потоки мутной дымящейся жижи.

— Киш мир ин тухэс, гоим, — подцепленный в интернете обрывок матерного идиш — плохая замена немецкому, но тут оба поца всё поняли совершенно правильно.

Колоссы попятились.

Развернулись.

И не особо заботясь о том, как это выглядит, пустились в бегство.

Меня хватило только на то, чтобы молча смотреть им вслед.

— Женя, — неуверенный голос учителя нарушил почти гробовую тишину на борту. — Что происходит?

— Уже ничего, — погружённые в разлагающийся на глазах труп боевого колосса противника щупальца часто пульсировали. — Мы немножко подрались, немножко проголодались, а сейчас быстренько закусим трупом, и пойдём дальше.

С каждой секундой боль покидала исполинское тело "Чапаева" — первыми болеть перестали щупальца на месте руки, следом за ним та же самая волна комфорта начала распространяться и по всему остальному телу.

— Женя, я серьёзно! — разошёлся учитель. — Ксения до сих пор без сознания! Что произошло?

— Мы победили, — размениваться на долгие подробности не хотелось. — Вот сейчас передохну, и дальше пойдём.

— Куда? — устало спросил учитель.

— Сначала до вокзала. Потом — дальше. А потом… — раздражение на этот дурацкий мир сплелось во мне в один тугой комок, словно пружина, и, наконец, прорвалось наружу, — а потом я намереваюсь отравлять вам жизнь пока это всё не кончится! Год, два, три… сколько получится! И чёрта с два вы от меня отделаетесь, поняли?

Конец первой части