– Послушайте, Элжер. Человек, который и дня не мог прожить без своего мужа и этих вонючих оранжерей, вдруг исчезает. Когда она заезжала ко мне на часок, то по нескольку раз звонила домой. Я часто бываю в Европе и неоднократно предлагала ей поехать со мной в Париж, хотя бы на два-три дня, но для Лин это означало катастрофу! Она и на день не могла оставить своего блудливого мужа и эти чертовы орхидеи.

– Блудливого?

– Конечно. У него на физиономии написано, что он кот! Этого только Лин не понимала и сгубила свою жизнь в золотой клетке.

– Однако вы знаете Хоукса лучше, чем его жена.

– Вы уже сделали комплимент моей проницательности. Могу добавить, что Хоукс делал и мне предложение до знакомства с Лин. Ему она не нужна! В его планы входило стать зятем профессора Ричардсона. Когда со мной у этого пройдохи произошел промах, он вцепился в мою сестру. Конечно, не могу утверждать, что Лин была дурой, но здесь она вляпалась в дерьмо! Где гарантия, что подобное не повторилось две недели назад? Результат мы видим.

– Вы часто виделись с сестрой?

– Не чаше двух раз в месяц.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– В день ее исчезновения. Она заскочила ко мне на десять минут. В этот день я была дома.

– В котором часу?

– В три часа. Мы выпили кофе, от обеда она отказалась, сказав, что обедала в ресторане. Мы немного поболтали, и она поехала домой. В этот день я подарила ей шляпу к ее гарнитуру. Лин собиралась к своей подруге в Санта-Роуз. Красивая шляпа, эту модель мы разработали недавно. Лин не любила носить вещи с конвейера.

Машина подкатила к трехэтажному особняку из белого камня. Южная часть города – самая престижная, здесь не встретишь лачуг и нищеты. Этот район утопал в зелени и благополучии. Никогда не думал, что мой бизнес может занести такого скромного трудягу, как я, в сердцевину элитарного царства.

– Мы приехали, – тихо произнесла Дэлла. – Надеюсь, нас здесь накормят.

Шофер открыл дверцу. Я вышел и подал руку своей спутнице. Ее узкая ладонь была мягкой и теплой. Внешне Дэлла казалась хрупкой и женственной, еще не прошло и часа с момента нашего знакомства, а я уже понял, что передо мной дама с железным характером.

– Здесь я живу, – коротко бросила она через плечо.

Да, мне повезло, что мы приехали к ней домой, а не в фешенебельный ресторан.

Двери дома перед нами распахнул мажордом в ливрее, украшенной золотым шитьем. Выглядел он не дешевле своей одежды. В наше время таких можно найти на гравюрах из коллекций английских лордов.

Внутри дом походил на музей авангардного искусства, где современный дизайн резко контрастировал с бронзовыми канделябрами, персидскими коврами и мраморными изваяниями.

Порывистой походкой Дэлла направилась к лестнице, небрежно бросив сумочку и пальто на кресло. В замершую статую мажордома полетела короткая фраза:

– Ужин на двоих.

Я понимал, что особого приглашения от хозяйки мне вовек не дождаться, и последовал за ней на второй этаж. Мне не очень-то хотелось обедать в этом доме, кафетерий на углу моей улицы меня устраивал больше, однако приходилось подчиняться чужим правилам игры.

Мы просквозили анфиладу комнат, и в одной из них хозяйка указала мне на огромный диван. Не оборачиваясь, она швырнула новое распоряжение:

– Ждите здесь, я переоденусь. – Ее стройный силуэт скрылся за очередной дверью.

Я облегченно выдохнул воздух и рухнул на меховое белое покрывало. Диван был завален разноцветными подушками разных размеров. Парочку из них я бросил себе за спину.

По правую руку от меня стоял сервировочный столик с напитками, напротив полыхал камин, под ногами расстилался ворсистый ковер, а слева возвышалась тумба с приемником и проигрывателем. Пара дюжин пластинок была разбросана по полу. Ко всему прочему здесь горели свечи, и я не заметил электрических ламп.

Канделябрами было увешано каждое свободное от картин место на стене, подсвечники стояли на всех горизонтальных плоскостях. Одним словом, свечей было в избытке, и я не решился их считать из-за боязни заснуть. Вся обстановка располагала к покою. Дэллу Ричардсон можно понять, после ее кабинета это гнездышко представлялось чем-то большим, чем рай.

Она появилась неожиданно, когда я успел уже проанализировать нашу беседу в машине. На ней было надето черное шелковое кимоно с ярко-красными драконами. Волосы были распущены и сливались с тканью. В отблеске свечей ее глаза отливали какой-то чертовщинкой.

Мне бы кальян, халат до пола, и я готов слушать сказки этой неземной Шехерезады до бесконечности. Но, боюсь, в нынешнем положении роль султана исполняла она, а мне уготована роль евнуха в услужении.

Дэлла бесцеремонно запрыгнула на другой конец дивана и подобрала под себя ноги.

– Если хотите выпить, не церемоньтесь.

– Я бы выпил глоток джина, но боюсь запутаться в разноцветных этикетках.

– Квадратная бутылка с длинным горлышком.

– А вы?

– Не сейчас.

Я налил себе небольшую порцию в хрустальный стакан, сделал глоток и напрочь забыл, зачем я сюда пришел.

– Если вас привести в должный порядок, то можно показать людям.

Я чуть не поперхнулся. Такая высокая оценка мне давалась впервые. Во всяком случае, понятно, почему мы не поехали в ресторан, и я рад, что выгляжу так, а не иначе. Но ее выпад заставил меня вернуться на землю.

– Что вы сказали?

– Ничего. Мысли вслух.

Хорошо, что я свои мысли не высказывал вслух. Не все могут себе это позволить.

– Мисс Ричардсон…

– Можете называть меня Дэлла, а я вас Дэн. Мы сэкономим время на ненужных приставках.

– Я не возражаю.

Она взяла из шкатулки длинную черную сигарету и зажала ее в кроваво-красных губах. Я тут же схватил со стола изящную перламутровую зажигалку и поднес голубое пламя к сигарете. Дэлла прикурила и указала на секретер.

– Там лежит пачка сигарет покрепче. Лин всегда забывает свои вещи, а мои вам вряд ли понравятся.

– Спасибо, но я не курю, а рассеянным бываю иногда. Я хотел спросить вас о том времени, которое вы с сестрой провели в горах. Я говорю о вашем детстве, когда ваша мать увезла вас в Алабаму.

– Вы действительно можете быть рассеянным. Нас увозили к деду в Кентукки. Ваши вопросы меня удивляют, Дэн. Между сегодняшним днем и поездкой в горы лежит временной отрезок в двадцать лет. – Она сделала паузу, выпустила кольцо дыма и, пожав узкими плечиками, сказала: – Что ж, придется отвечать. Заболел наш дед, и мать решила, что последние дни его жизни она должна провести с ним. Эти дни растянулись на четыре года. Чудесное время, сказочное. Неописуемая красота вокруг и покой. Чудесное время. Мы катались на лошадях, собирали грибы и ягоды, купались под водопадом. Синее небо, олени с ветвистыми рогами, снежные вершины, качели под огромным вязом и райское пение птиц.

– Никто из вас не болел?

– Нет, слава Богу, мы лишь набирались сил, но не болели.

– Кто-нибудь из вас получал какие-нибудь травмы?

– Постоянно. Дети есть дети. Я свалилась с лошади и сломала себе ключицу. Лин сбила струя водопада, и она сильно расшибла ногу. Подобных случаев было немало, всех не упомнишь. Ну а теперь, если вы не хотели показаться оригинальным или не окосели от глотка джина, объясните мне, что означал ваш вопрос.

– Мой вопрос не тянет на оригинальность. Согласно медицинской карте, Лионел Хоукс не имела особых примет. Меня интересует ее детство потому только, что эту карту завели в возрасте десяти лет. Возможно, Лин получила какое-то увечье в раннем детстве, и у нее остались шрам или пятно. Идеально гладких людей не бывает.

– Нет. Внешних шрамов у Лин не было. Никаких видимых глазу примет.

– А невидимых?

– Понимаю. Вы ведь умеете раздевать женщин взглядом, это я уже заприметила. Но не думаю, что вам удастся пронизывать их насквозь. Вряд ли вам поможет то, о чем я подумала.

Мне пришлось проглотить ком, который встал посреди горла, после чего я продолжил: