И в этот предрассветный миг я осознал, что буду еще раз вознагражден за свою бессонницу, за пот, за страх от того, что, хотя мои веки плотно сомкнуты, но глаза под ними открыты, точно цветок папоротника, они распахнуты и зрячи... И я еще раз увидел обезлюдевшую канатную дорогу на Груни, механизм которой работал, все колесики вращались, пустые кресла поднимались наверх и опять спускались вниз, и в направлении наверх их номера уменьшались, а вниз -- увеличивались, я же в том сне стоял внизу и сажал на каждое из кресел самого себя, начиная с детства, первым был малыш в красной курточке с черной шапочкой на голове, потом мальчик в матроске, а потом школьник в выходном костюме.... и все эти этапы моей шестидесятилетней жизни я сажал на возносящиеся к небесам кресла с номерами, которые при подъеме все уменьшались, и когда там, наверху, соскочил с сиденья малыш в красной курточке с позолоченными пуговицами и в черной шапочке, украшенной петушиными перьями, он подал мне знак... и вот я, облысевший старик с простодушной улыбкой, тоже вскочил в кресло, взглянул наверх и увидел спины шестидесяти мужчин, как будто восходивших на небеса по лестнице Якова, я видел спины и головы шестидесяти мгновений каждого из моих годов... но в то же время, поднимаясь по лестнице Якова, я видел, как навстречу мне спускаюсь я сам -- малыш в красной курточке, и я наблюдал, как встречаются один с другим оба течения моей жизни, но главное -- как ко мне, старцу, приближается малыш в красной курточке, и вот теперь, когда мы, казалось, могли бы пожать друг другу руки, мы только смотрим друг на друга -- да, тот, кто поднимается наверх, это я, и тот, кто спускается по лестнице Якова вниз, это тоже я, так по очереди сталкиваются друг с другом все мои шестьдесят лет, и я наблюдаю скорбную и радостную их встречу, вижу эту сломанную "молнию", эти два поезда, маршруты которых пересекаются на несуществующей станции, вот так и я теряю сам себя, я замечаю лишь свое лицо и фигуру, я вижу себя сначала сзади, а потом и спереди, я сам себя уменьшаю с тем, чтобы потом сам себя увеличить; когда же я последним вылез там, наверху, из кресла, то, оглянувшись, увидел, что путь, приведший меня на небеса, пуст, а там, внизу, только что спрыгнул с сиденья мальчик в матроске и помахал мне матросской шапочкой... после чего каждый из этих людей, которые неизменно были моложе меня, по очереди махал мне, и в конце концов вся их вереница опустилась куда-то в глубину, под этот тяжеленный бетонный противовес... а я в том видении по-прежнему стоял на самом верху, канатная дорога работала, и все в ней громыхало и посверкивало...

И в этом утреннем сне мне явился также Ян Сметана, он блаженно улыбался с закрытыми глазами, и я сказал ему: "Родиться значит выйти, а умереть -войти", так, как учит Тао Цянь... Канатная дорога на Грунь, пластмассовые кресла -- кораллово-красные, небесно-голубые, бананово-желтые, с черными номерами на спинках и на сиденьях... Все, что удаляется от нас, вновь возвращается... Канатная дорога на Грунь!