Я вижу своё отражение в большом зеркале на стене. Кажется, что в лице нет ни кровинки – настолько я бледна. Только подкрашенные губы алеют неестественным пятном.
Президент хлопает в ладоши, и меня снова уводят, надев на голову чёрный мешок.
Лифты, лестницы, десятки ступеней…
Я слышу скрип двери, и сквозь мешок пробивает немного света, значит, я уже не в подвале. Меня вталкивают, и я падаю, перецепившись через что-то, видимо порог. Мои руки и колени приземляются на что-то мягкое и тёплое, думаю, это ковёр, причём даже на ощупь заметно, что очень дорогой. Хорошо, что наручники закрепили спереди, иначе бы я не смогла обезопасить при падении лицо.
Срываю с себя мешок, наконец, я могу свободно вдохнуть, чего мне не позволяла плотная ткань надетого на голову мешка. Свет, настоящий солнечный свет снова ослепляет меня, и я жмурюсь. Как же мне его не хватало в этих казематах: сначала в подземельях Тринадцатого, а теперь в камерах Капитолия.
Но радоваться некогда. Я вижу огромную комнату с высокими окнами на всю длину стены. Большая белая кровать на пьедестале занимает чуть ли не две трети всей комнаты. Поднимаю взгляд выше и вижу Пита.
Он стоит около окна с бокалом какой-то голубоватой жидкости. На нём свободные брюки и майка. Он бос. Я делаю вывод, что это его комната. Меня привели в его комнату. В его спальню.
Я подымаюсь, не свожу с Пита взгляд. Глаза в глаза. Не моргая. Это как на охоте, когда жертва и охотник гипнотизируют друг друга, но лишь до первого движения, а дальше – немыслимая погоня. И смерть. Я привыкла к этому в лесу, но есть одно отличие: я – жертва.
Его шаг вперёд – мой назад. Ещё один. И ещё. И вот я упираюсь спиной в стену. Отступать больше некуда, а Пит всё ближе. Он спокоен и расслаблен. В лице нет той пышущей злобы, но Пит мастерски умеет играть. Всегда умел.
Пит подходит совсем вплотную. Я не могу пошевелить ни одним мускулом – таково моё напряжение. Его рука медленно тянется к моим. Щелчок. Я чувствую, что мои руки свободны – Пит расстегнул наручники.
Он проводит пальцем по моим губам. Я едва могу дышать. Меня душит страх и … воспоминания. «А разве не этого ты хотела, Китнисс? – кричит мой внутренний голос. - Разве не этого желала, обливаясь слезами по ночам, рыдая в жёсткую казённую подушку Тринадцатого?» Я много раз думала, что моим первым станет Пит. Со страхом – когда боялась вынужденной свадьбы, с обречённым трепетом, – когда впускала в свою комнату перед Квартальной бойней, со слезами, – когда всё ещё надеялась, что спасительная операция Тринадцатого вытащит Пита. Но его так и не смогли вывезти из Капитолия. Энни, Джоанну, Энорабию, но не Пита…
И тут его резкий, холодный голос прорезает тишину, царящую в комнате:
- Сказал же – никакой помады. Твоим идиотам-стилистам нужно не только языки отрезать.
Это резкое, жестокое замечание выводит, буквально выталкивает меня из оцепенения. Я вспоминаю, кто стоит передо мной. Кто он сейчас. Он не получит меня. По крайней мере, без боя я не сдамся!
Неожиданно для Пита я что есть силы толкаю его в грудь. Он не ожидал столь резкого отпора, поэтому сильно отшатнулся, задев при этом небольшой столик у стены, но на ногах удержался.
Моя цель – окно. Уверена, что этаж высокий, так что я попробую успеть выпрыгнуть. Я уже давно смирилась со смертью, уж лучше сейчас, до того, как Пит успеет надо мной надругаться.
Я срываюсь с места в направлении окна, но не успеваю сделать и трёх шагов, как Пит ловит меня поперёк талии и приподымает над полом. Я беспомощно барахтаюсь, не имея возможности ни ударить его, ни оцарапать ногтями. Но мне удаётся оттолкнуться ногами об опрокинутый столик, и мы падаем на пол.
Пит приземляется на меня всем весом сзади, и я чувствую, как боль от удара растекается по всему телу. Даже мягкий ковёр не особо смягчил падение.
Пит резко вдавливает мои запястья в пол своими, прижимает всем телом к полу, я не могу видеть его глаз, так как я приземлилась на живот, но уверена, что в его взгляде злость и торжество. Я поймана и обездвижена.
- Попробуй расслабиться, может, тебе ещё и понравится, – угрожающе шепчет Пит прямо возле моего уха. – Больно будет совсем чуть-чуть.
А потом рывком переворачивает меня, и я сильно ударяюсь затылком об пол. Пит выглядит довольным моей реакцией, упивается моим страхом, моей болью. Он медленно наклоняется и слизывает каплю крови, выступившую на моей немного разбитой губе.
- Сладкая… - протягивает он.
Страх, отвращение, бессилие… Я снова вспоминаю призыв Гейла бороться, но уже слишком поздно. Пит отрывает меня от пола, закидывает на плечо, словно я не человек, а мешок с мукой, а потом бесцеремонно опрокидывает на кровать.
Я отчаянно пытаюсь отползти от него, но понимаю, что все мои старания тщетны. Я бессильна перед возбуждённым мужчиной, беззащитна. А если бы у меня и была возможность причинить ему вред, то стала бы я? У меня нет ответа.
Пит хватает меня за щиколотки и снова тянет вниз, к краю кровати, ближе к себе.
- Да ладно, Китнисс. Только не говори, что никогда об этом не думала, – он рывком стягивает с меня платье, оставляя царапины от замков на спине. – Нужно было отыметь тебя ещё тогда, в пещере. Возможно, я бы так и сделал, если бы не был почти обескровлен.
Я пытаюсь прикрыть наготу руками, цепляясь за миниатюрный кружевной бюстгальтер, который меня заставили надеть, словно он моё последнее спасение.
- Привыкай, моя дорогая. Теперь моё удовольствие – смысл твоей жизни.
Пит наваливается на меня, больно сжимает ладонью грудь. Я вскрикиваю, когда он кусает меня за шею. Я даже не уверена, что он не прокусил кожу.
Я перестаю бороться, перестаю сопротивляться, а лишь закрываю лицо ладонями и плачу, безвольно позволяя Питу вытворять с моим телом что ему угодно. Я концентрируюсь на влажных дорожках, которые мои слёзы проложили по вискам до линии волос. Стараюсь не думать, что сейчас испытаю, не думать, что эту боль принесёт мне Пит. Пит, некогда любивший меня до потери пульса. Пит, заключивший с Хеймитчем договор о спасении моей жизни, ценой собственной. Пит, нежность которого не знала границ…
Мысль о том, что человек, которого я любила, собирается втоптать в грязь то, что его во мне всегда восхищало. Он называл меня «чистой», но теперь собирается отнять то единственное, что не отняли Игры, Капитолий, война.
Прикосновения горячих губ на плечах, груди, животе не вызывают у меня никаких эмоций, только лишь отчаяние. Отчаяние и скорбь. Другого мне чувствовать не дано.
Я чувствую, как Пит кладёт мне руки на колени, разводя их в стороны, и ложится сверху между ног. Тяжесть его возбуждённого тела заставляет меня задрожать от страха ещё сильнее.
А может просто зажмуриться, представить, что это всё тот же Пит? Просто на минуту позволить себе забыться, вознестись в несбыточные мечты, так бесцеремонно вырванные из нас войной? А вдруг он тоже это вспомнит и великодушно проявит хоть немного нежности к моему истерзанному телу.
И я честно пытаюсь. Даже придумываю себе, что его поцелуи нежнее, его прикосновения мягче, его губы желаннее… Но воображение тут же рисует полный ненависти и злорадного довольства взгляд. И я открываю полные слёз и отчаяния глаза на своего насильника, когда его холодные пальцы минуют резинку моих трусиков, намереваясь стянуть последнюю преграду.
Словно сквозь пелену я слышу какой-то тихий короткий писк, и Пит срывается с меня, как по сигналу. Набрасывает покрывало, стянутое с кровати, и снова наклонившись шепчет прямо в ухо:
- Кричи.
Не знаю, не понимаю этой его новой игры. Я уже смирилась с болью и унижением, которые Пит собирался принести мне, но это… Я не понимаю. Смотрю на него. Я не вижу злобы и ненависти. Что? Как?
- Камеры отключены, но через дверь всё слышно, так что кричи громко, будто бы я продолжил. – Пит начинает трясти меня за плечи. – Давай же, Китнисс! Не заставляй меня…
Я не даю ему закончить, пугаюсь конца фразы, поэтому кричу во всё горло. Кричу, пока Пит не закрывает мне рот ладонью, останавливая крик, а потом встаёт.
