- Я не знаю, - качает головой она, нервно сжимая край столика с такой силой, что ее костяшки белеют. - Я не знаю, как мне следует поступить, Пит.
- Она - твоя подруга, Китнисс, - негромко произношу я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Говорить о Мадж в настоящем лице, когда речь идет о прощании с ней, пугает меня, но, нужно следовать совету Прим, и я не могу поступать иначе. - И это ее похороны.
- Я не могу смотреть на нее. На то, как она лежит… в гробу, - с трудом выдавливает она, ее глаза снова становятся влажными.
- Китнисс, перестань корить себя, - негромко произношу я, но тут же жалею об этом: фраза вызывает у девушки непредвиденный приступ гнева.
- Я не могу, Пит! Потому что я в этом виновата! Если бы не я, она бы не умерла, - пронзительно кричит она, но последнее слово произносит с трудом.
- Китнисс, ты спасла ей жизнь, - осторожно произношу я. - Если бы не ты, она бы умерла прямо на планолете!
- Я могла остаться с ней, Пит. Дать ей свою кровь. У нас с ней одинаковая группа, - успокаиваясь, резко обрывает она меня.
- Мы закрыли эту тему, - спешу успокоить ее я. По моим рукам пробегают мурашки.
- Я, и правда, не знаю, что мне делать, - она качает головой, закрывая лицо руками. - Я знаю, что должна быть там, потому что она была моей подругой, но осознавать, что все, к чему я только притрагиваюсь, рушится на глазах - выше моих сил. Кто-то умирает из-за меня, и это нормально, ведь мы на войне. Но при этом понимать, что я сижу под землей, в относительной безопасности устраивая свою жизнь, пока кто-то погибает во имя революции, символом которой и являюсь… Тебе не кажется, что я веду себя эгоистично, Пит?
Я качаю головой, с напряжением наблюдая, как она едва заметно подергивает плечами, снова заходясь в слезах.
- Ты не права, - я осторожно прикасаюсь к ее рукам, будто бы она птичка и сейчас улетит, - ты измождаешь себя тренировками, загоняешь в дурацкие рамки, которые, мне кажется, ставят тебя в условия совершенно не реальные, чтобы что-то кому-то доказать. Ты еле ходишь, постоянно на нервах, но, ломая себя, ты не поможешь революции. И ты знаешь, что что бы они не не говорили, я всегда буду на твоей стороне, ты меня слышишь?
- Я знаю это. Но ты совсем не объективен, - она снова отворачивается, растеряно крутя в руках расческу. - Для людей, которые любят нас, мы всегда являемся идеальными, что бы не делали и что бы не говорили.
Я молчу некоторое время, обдумывая ответ.
- Может быть, ты и права, Китнисс, - я беру ее за плечи, она смотрит мне в глаза. - Возможно, я, действительно, не объективен. Возможно, мое отношение к тебе действительно влияет на что-то. Но разве сейчас это важно?
- Нет, - она качает головой. - Как бы то ни было, я должна пойти на похороны Мадж. Я должна простится с ней.
========== Глава 33. ==========
Новый день не встречает меня ничем хорошим. Едва я раскрываю глаза с утра, в голове проносится единственная мысль: сегодня.
Я лежу, уперев взгляд в надлом на белой извести. Странно. Раньше все здесь казалось идеальным.
Я просто не понимаю, что чувствую прямо сейчас. Говорят, что смерть родных и друзей – всегда непреодолимое горе, края которому не видно, потому что его просто не существует. А у меня внутри воет ветер, как в пустой бочке. Потому что я не чувствую ничего. Абсолютно ничего.
Кажется, все вокруг оглохли и ослепли. Ходили, натыкаясь друг на друга, как слепые маленькие котята, так до конца и не осознав, что произошло. Мне не больно: внутри пустота. Оглушающее, уничтожающее чувство, нагоняющее только страх.
Так странно, что цвет похорон – черный. Я еще в раннем детстве навсегда решил для себя, что это белый. Белая пустота, с кристальной чистотой вакуума. Белый цвет сейчас везде: в коридорах, в кабинетах, у меня в сердце, Нет, не только у меня - у всех, кто действительно знал Мадж. Все слова, которые мы пытались высказать в последние дни, все мысли - все слилось в одну большую яму, и не разобрать ничего. Все стало простым бредом.
Страшнее в этом дне похорон даже не само прощание с Мадж, нет. Я медленно переворачиваюсь на бок, и в упор смотрю на бледное лицо Китнисс. До дрожи в коленях страшно от понимания, что мы все кончим именно так. Белыми похоронами и эмоциональной слепотой друзей, душащим молчанием и бессмысленными слезами. Будет слишком поздно что-то менять. Я содрогаюсь даже от мысли о том, что мы потеряем еще кого-то, хотя это и глупо, ведь вокруг нас война. Люди умирают, умирали и будут умирать каждый день. Это нормально, но рассудок отказывается это понимать. Моя пустота сжимается и становится еще белее. Нет, даже Игры не сделали меня настолько сильным, чтобы не бояться неизбежности потерь и смертей тех, кто дорог.
Черт подери, какое же все вокруг пустое! Неосмысленные взгляды, эмоциональный вакуум, душащие слова, и что еще хуже – убивающее молчание. Последние три дня мы молчим везде: в столовой, на тренировках, в Штабе. Будто бы если мы не будем говорить неделями, то это что-то изменит.
Будто бы Мадж вернулась, если бы мы просто молчали.
Китнисс рядом со мной шевелится и приоткрывает сонные глаза. Встречаясь взглядом со мной, она приподнимается, но молчит. В голове крутятся тысячи мыслей и вариантов того, что я мог бы ей сказать, но я не произношу ни слова. Сейчас они просто лишние.
Все так же молча я наблюдаю, как она, поднявшись, пересекает комнату и отправляется в ванную. Молча слушаю звук льющейся воды, и даже когда Китнисс входит в комнату, одетая только в мою футболку, я продолжаю молчать. Девушка торопливо переодевается, а потом, бросив на меня обеспокоенный взгляд, приседает у моей части кровати.
- Ты бледный, - все еще хриплым со сна голосом произносит она, – и весь горишь. У тебя температура.
Я по привычке перехватываю ее ладонь, когда она хочет убрать руку с моей щеки, и прижимаю ее к губам. Китнисс вздрагивает, отвыкшая от прикосновений за последние пару дней, но руку не отдергивает и тянется пальцами к моим волосам.
Мы сидим так пару минут, прикасаясь к друг другу так осторожно, будто встретились после долгой разлуки. Сейчас Китнисс так же далека от меня, как и два года назад. Смерть Мадж поменяла в нашей жизни слишком многое.
Первой молчание прерывает Китнисс, поднимаясь с кровати.
- Я позову маму, - негромко говорит она, машинально убирая прядь волос за ухо. – А тебе лучше не вставать. Ты, похоже, болен.
- Китнисс, - я ловлю ее руку, когда она собирается уйти, - не стоит зря беспокоить твою маму. Я в полном порядке. Подожди меня пару минут, и на завтрак мы пойдем вместе.
- Нет, - она качает головой, возражая, но все равно сжимает мои пальцы. – Тебе нужно отдохнуть, и мама всего лишь тебя осмотрит.
Она наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Я закрываю глаза, и вправду чувствуя легкую мигрень.
- В конце концов, я твоя невеста, и мне лучше знать, как беречь твое здоровье, - тихо добавляет Китнисс, заставляя меня открыть глаза, чтобы удивленно посмотреть на нее, но за девушкой уже закрывается дверь.
Слова Китнисс порядком ошарашивают. За все время, что прошло с нашей «помолвки», она ни словом не обмолвилась о происходящем, словно стремилась последовать моему совету и сделать вид, что ничего не произошло.
Я знаю, что так и должно быть, это правильно. Она не выдает никаких эмоций, потому что мы должны хранить молчание по поводу помолвки, но мне все равно больно наблюдать за Китнисс, старательно делающей вид, что все осталось по-прежнему. И даже мысль о том, что она не снимает с цепочки своего обручального кольца, меня не успокаивает.
Стараясь подавить нахлынувшие так внезапно эмоции, я закрываю глаза и стараюсь не думать абсолютно ни о чем. Впервые за несколько дней хочу вернуть назад свой опустошенный разум, лишь бы снова не чувствовать душевной боли.
Наверное, если бы существовали таблетки, позволяющие выключить эмоции, я бы продал ради них душу.
Да и не только я. Китнисс, бледнеющая день ото дня, пожалуй, поддержала бы мою инициативу. Ее кошмары не прекращаются, она медленно сходит с ума, стараясь подавить свои чувства посредством бесконечных тренировок и старательной подготовки к свадьбе Финника и Энни, будто бы забывая о том, что ее переносили столько раз, что все уже давным-давно готово.
