Решили заняться детской комнатой. Пит и Хеймитч уже в очередной раз перекрашивают стену. Мне ни один из выбранных ранее цветов не понравился, хотя их все выбирала тоже я. Но после того, как они вновь перекрашивали стену, цвет переставал мне нравиться, и я выбирала новый. После очередной моей истерики, когда в Хеймитча и Пита летело все, что мне под руку попадалось, они все же соглашались вновь перекрасить стену. После пятнадцатого раза Хеймитч не выдержал и заявил, что застрелится, если я еще раз передумаю.

Моя малышка уже шевелится. Да, малышка — врачи сказали, что родится девочка. Пит на седьмом небе от счастья, говорит, что всегда хотел дочку, похожую на меня. Он каждый вечер аккуратно кладет голову на мой живот и слушает биение ее сердца или рассказывает малышке какую-нибудь историю. Но что удивляет меня больше всего, так это то, что как только он заговорит, ребенок начинает толкаться, и так всегда, когда она слышит голос папы. Как только я чувствую руку Пита на своем животе, мне становится легче и спокойнее. Такое ощущение, что ей тоже.

С тех пор как моя дочка начала толкаться, кошмары вновь вернулись ко мне. Я наконец почувствовала себя матерью, и, как я и думала, страх потери ребенка ни на минуту не покидает меня. Пит всячески поддерживает и успокаивает, но я все равно боюсь.

Я на последнем месяце. Наконец-то недолго осталось мне мучиться. Еще один только месяц, и я избавлюсь от этого живота. Он такой огромный, что я не могу даже шнурки на обуви завязать, так как просто не дотягиваюсь. Это ужас — не нагнуться, не разогнуться. Бедному Питу уже даже одевать меня приходится. Хеймитч придумал мне новую кличку, теперь я из «Безалкогольного алкоголика» и «Сломанного пылесоса» превратилась в «Истеричного колобка». Вчера после очередной моей истерики он заявил, что безумно рад тому, что не завел свою семью. Даже пообещал поставить Питу памятник «за нескончаемое терпение», если он не сойдет с ума до конца этого месяца.

Рыдаю снова, сама не знаю, из-за чего, Хеймитч и Пит плачут вместе со мной. Даже Лютик истошно мяукает.

Муж не дает мне вставать с постели, так как врачи сказали, что нужно больше отдыхать. Даже военные не исполняют приказы своего начальства с такой же точностью, как Пит — наставления моего доктора.

Опять истерика. Меня не пускают на улицу без сопровождения. Громлю гостиную, пока Хеймитч, Пит и Лютик прячутся за диваном и ждут, пока я остыну.

— Если ты вздумаешь сделать ей еще одного ребенка, я тебя лично кастрирую, — рычит Хеймитч из-за дивана.

Сижу, ем свои любимые сырные булочки. Пит и Хеймитч спят в гостиной. Думаю, может, слинять, пока есть вариант, или опять устроить истерику, чтобы они не расслаблялись. Но зайдя в гостиную, еле сдерживаю хохот, который так и рвется наружу. Хеймитч, Пит и Лютик спят на раскрытом диване. И все в одинаковой позе. Бедные… Видать, я совсем их замучила, что они даже на мой смех не просыпаются. Наверно, правильно будет смыться, пусть отсыпаются. Но не тут-то было…

Я не успеваю и до двери дойти, как чувствую, что мои штаны мокнут. Минуту я соображаю, когда это у меня началось недержание и, вообще, бывает ли оно во время беременности, пока до меня не доходит, что это…

— Пит!!!

От моего вопля все трое разом вскакивают.

— Что случилось? Кого убили? — Хеймитч дико озирается по сторонам. Лютик от греха подальше решает смыться, а Пит подбегает ко мне.

— У меня воды отошли.

— Что?! — Пит стоит как громом пораженный. — Но ведь время же еще не пришло?

— Я прекрасно знаю, что время не пришло! Но, тем не менее, они отошли.

— Хеймитч, звони врачу! — командует Пит.

Тот лихорадочно принимается набирать номер больницы.

— Дорогая, сможешь идти?

Я пытаюсь сделать шаг, но внизу живота остро колет.

— Боюсь, что нет.

И в этот момент на пороге нашего дома как по волшебству появляется Сальная Сэй. Ей хватает одного мгновения, чтобы оценить ситуацию.

— Врачу звонили?

— Хеймитч звонит, — отзывается Пит.

— Что значит подождать?! — доносится сзади. — Ребенок не будет ждать!

Хеймитч подходит к нам жутко злой.

— Они сказали ждать тут. Врач уже едет.

— Давайте уложим ее на кровать, — предлагает Сэй. — А то, того и гляди, она тут и родит.

Пит и Хеймитч соединяют руки, сделав импровизированное сиденье. Я сажусь на него, и они относят меня в спальню.

Сальная Сэй выгоняет из комнаты мужчин и переодевает меня в рубашку Пита, пояснив, что штаны и нижнее белье мне в ближайшее время не понадобятся. Она помогает мне лечь на кровать и укрывает белой простыней.

Никогда бы не подумала, что роды — это так больно. Сэй сидит рядом и держит за руку, но это мало помогает, такое ощущение, что мои внутренности разрывает на части.

Вскоре прибывают и врачи. Пит и Хеймитч врываются в комнату вслед за ними. Медсестра споро раздает указания Сальной Сэй, чтобы та принесла полотенца, горячую воду и тому подобное.

Доктор, стоило ему только войти, сразу же направляется ко мне и поднимает простыню, чтобы посмотреть, что там происходит.

— О, ребенок! — восклицает врач таким голосом, как будто впервые видит такую штуку.

— Где ребенок?! — Пит и Хеймитч смотрят туда же.

И то, что они видят, им явно не нравится. У Хеймитча такой вид, будто его заставили проглотить живую лягушку. А Пит, похоже, уже собрался падать в обморок.

— Убирайтесь! — ору я истошным голосом, запустив в них первым предметом, до которого дотягиваюсь. Меня совсем не греет мысль, что трое мужиков уставились на самую интимную часть моего тела. Под руку попадает стоящая на прикроватной тумбочке ваза, которая и летит Питу в голову. Несмотря на мое состояние, я все-таки попадаю в него!

— За что?! — возмущается он. — Больно же.

— Больно?! Тебе больно?! — кричу я. — Попробуй роди!!! Вот тогда узнаешь, что такое больно.

— Прости, милая, — он подбегает ко мне, садится рядом и берет за руку. — Я с тобой.

Я вцепляюсь в руку мужа с такой силой, что у него пальцы белеют.

— Ужас сколько кровищи, — бормочет Хеймитч, который все время наблюдал за врачом. — Как ты себя чувствуешь, солнышко?

— Как я себя чувствую?! Как будто мне нутро на части разрывает!

Я совсем теряю счет времени, но такое ощущение, что проходит не один час. Господи, почему роды длятся так долго? Пит все сидит рядом, пытается подбодрить, шепчет что-то, но от боли, которая затуманивает мне разум, я ничего не понимаю. Единственное слово, которое доходит до сознания — это «тужься».

Наконец я чувствую облегчение. Вся эта ужасная боль проходит. Я уже готова потерять сознание и забыться, но плач моего ребенка возвращает меня к действительности.

— Поздравляю, — улыбается врач. — У вас родилась прекрасная дочка.

Мы с Питом смотрим на маленького человечка, которого доктор держит на руках. Она еще вся в крови, да и пуповина не обрезана.

Я плачу, но это, поверьте, слезы счастья. Впервые в жизни я плачу от счастья.

Медсестра дает мне ее подержать. Моя дочка. Не могу поверить, что держу ее на своих руках. Я как губка впитываю в себя каждую черточку лица своей новорожденной малышки.

— Ты такая красивая, — всхлипываю я, к горлу подкатывает комок, и я с трудом сдерживаю слезы.

— Она идеальная, — соглашается Пит. Смотрю на него, он буквально светится счастьем. На его щеках я замечаю следы от слез. — Такая же идеальная, как и ее мама.

Тут раздается хныканье. Я смотрю на ребенка. Она открыла глазки и с большим интересом смотрит на меня и Пита. У нее папины глаза.

— Привет, моя маленькая.

— А как вы ее назовете? — спрашивает Хеймитч. Он стоит все на том же месте, и вид у него такой, как будто не я рожала, а он.

— Ой, а мы даже как-то не подумали… — говорю я и вопросительно смотрю на Пита.

— Ну конечно, когда тебе было думать, с твоими-то истериками, — раздается с того места, где стоит Хеймитч.

— Может, Примроуз? — говорю я. — Или Рута?