Сообщения о рабстве у восточных славян171 арабские писатели дополняют рассказами о рабах у русов, принадлежащих, несомненно, к славянскому этносу. Ибн русте говорит о русах: «Они храбры и мужественны, и если нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его полностью. Побежденных истребляют и[ли] обращают в рабство».172 Ибн Русте называет, в частности, тех, на кого нападают русы. Это — славяне: «Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен...».173 О том же повествует и Гардизи, по которому русы «постоянно нападают на кораблях на славян, захватывают славян, обращают в рабов... ».174 Осмысливая приведенные свидетельства, А. П. Новосельцев пишет: «Заслуживают внимательного изучения данные о взаимоотношениях русов и славян. Последние служат объектом нападения русов и источником рабов... Очевидно, под этими славянами следует понимать соседние русам славянские племена, им еще не подчиненные».175
Нередко пленения, производимые восточными славянами, преследовали цель захвата в плен женщин и детей, как это бывало и прежде. Так ал-Масуди извещает о том, что во время похода русов на Каспий (909 – 910 гг.176), «они проливали кровь, захватывали женщин и детей, грабили имущество, снаряжали отряды для набегов, уничтожали и жгли [дома]».177 Хазарские мусульмане, охваченные жаждой мести, говорили потом о русах, что те «совершили нападение на области нащих братьев мусульман, пролили их кровь и увели в плен жен и детей».178 Точно так же поступили русы, овладев богатейшим городом Закавказья Бердаа, разорили его «угнали женщин, юношей и девушек, сколько хотели».179
Итак, сведения, извлеченные из восточных источников, со всей ясностью показывают, что в VIII-Х вв. основную массу рабов у восточных славян по-старому составляли иноземцы, приведенные удачливыми славянскими воинами из ближних и дальних стран в качестве пленников. Можно с уверенностью сказать, что именно в котле войн вываривалось главным образом восточнославянское рабство. Однако по сравнению с «антской эпохой» в рабовладении указанного периода наметились и некоторые перемены: если раньше обычное право запрещало обращение в рабство соплеменников, то теперь появились первые и едва заметные ростки рабской неволи на местной почве. В рабов стали обращать за преступления и нарушение нравственных норм. Некоторый свет здесь проливают все те же арабские писатели.
По Гардизи, славяне, «если схватят вора, забирают его имущество, а его самого затем отсылают на окраину страны и там наказывают». Примечательно, что это известие идет вслед за сообщением о рабах у славян, в чем улавливается их тематическая связь.180 О наказании вора читаем и у Ибн Русте: «Если поймает царь в стране своей вора, то либо приказывает его удушить, либо отдает под надзор одного из правителей на окраинах своих владений».181
В рассказах Ибн Русте и Гардизи проглядывает нечто похожее на «поток и разграбление», когда человек, совершивший «разбой» или «татьбу», обращался в рабство.182 По словам одного из исследователей первобытного права, «виновный в разбое подвергался потоку или разграблению, т.е. лишению всякой правоспособности временно или вечно, лишению мира, при котором все имущество преступника отбиралось, сам он изгонялся, мог даже быть отданным князем в холопство».183 В записи Ибн Русте есть одна многозначительная деталь: славянский «царь» приказывает удушить преступника. Воровство, следовательно, влекло утрату виновным права на жизнь. Тем вероятнее потеря им права на свободу и переход в рабское состояние.
Сообщения Гардизи и Ибн Русте позволяют высказать догадку о начавшемся среди восточных славян обособлении рабов от массы свободных, т. е. о формировании группы людей, образующих отдельную от других членов общества социальную категорию, живущую по предписанным властями правилам и законам. Но это новообразование еще не вошло органически в общественную ткань и потому, вероятно, концентрация туземных рабских элементов происходит на окраинах восточнославянских земель, а не в гуще свободного населения — знак, лишний раз указывающий на внешнее изначальное происхождение рабства в восточнославянском обществе. Именно так, по нашему мнению, надо понимать факт отправки славянским «царем» обращенного в рабство преступника на периферию своих владений под надзор тамошних правителей. Общество, следовательно, допуская в особых случаях порабощение соплеменников, вместе с тем отторгает подобное порабощение, локализуя его носителей в пограничье с внешним миром. К этому надо добавить, что люди, совершившие преступление и обращенные за то в рабство, переходили в распоряжение и, если можно сказать, под юрисдикцию «царя» или его доверенных «мужей», занятых в сфере управления обществом.
Тут мы наблюдаем зарождение в восточнославянском обществе государственных форм зависимости, когда в непосредственное подчинение государству, олицетворяемому верховным правителем, поступают социальные элементы, выпавшие из сферы действия традиционных правовых норм и оказавшиеся вследствие того под покровом нового, так называемого «княжого права». Конечно, это были самые первые, чуть заметные ростки отношений, которые в эпоху Киевской Руси разовьются в целую систему.184
Арабские авторы упоминают еще один внутренний источник рабства у восточных славян, связанный с нарушением нравственных устоев общежития. Гардизи говорит, что славянин, когда берет себе жену, то «делает ее женой», если она окажется девственницей, «если же нет, то продает ее...».185 К сожалению, Гардизи не уточняет, кому продавалась женщина, потерявшая невинность до замужества: своим или чужим покупателям. Однако сам характер повествования (описание внутреннего уклада жизни славян) склоняет к мысли, что у него речь идет о женоторговле среди аборигенов, а значит, – о рабстве. Но в отличие от обращения в рабство за воровство, служившего источником формирования государственных рабов у восточных славян, наказание невесты, скрывшей от жениха и его родичей свою девичью неполноценность, являлось средством развития частного рабовладения. Стало быть, различный характер нарушения завещанных предками обычаев влек за собой в восточнославянском обществе и возникновение различных форм рабства: государственного и частного.
Если высказанные нами предположения верны, то мы получаем свидетельства о появлении у восточных славян VIII-Х вв. отдельных прослоек рабов, несколько изменивших архаический колорит общественной жизни восточного славянства.
Не следует преувеличивать социальную роль этих новых явлений, а также выискивать источники «внутреннего рабства» там, где их нет. Между тем, А. А. Зимин считает, что Ибн Фадлан «упоминал о случаях, когда С на и дети бежавшего предводителя обращались в рабство».186 Надо заметить, что А. А. Зимин не учитывает одну существенную деталь: Ибн Фадлан свидетельствовал не о славянских, а о хазарских военных «предводителях» и «заместителе» кагана, которых, «если они обратятся в бегство, приведут их [самих] и приведут их жен и их детей и дарят их другим в их присутствии, в то время как они смотрят [на это], и точно так же [дарят] лошадей, и их [домашние] вещи и их оружие, и их дворы [усадьбы], а иногда он [царь] разрежет каждого из них на два куска и разопнет их, а иногда повесит их за шеи на деревьях. Иногда же, если окажет им милость, то сделает их конюхами».187
Стараясь найти следы порабощения восточными славянами своих соплеменников, А. А. Зимин обращается к Гардизи, писавшему о русах следующее: «И там (у них) находится много людей из славян, которые служат (как рабы?) им (русам), пока не избавятся от зависимости (рабства?)...».188 Гардизи, как видим, не поясняет, в каком качестве славяне «служат» русам: рабов или нерабов. Недаром переводчик сопровождает интерполированные им в источник слова «рабы», «рабство» знаком вопроса. Положим все же, что славяне служили русам, будучи рабами.189 Но и тогда нельзя воспринимать сообщение Гардизи как свидетельство о порабощении соплеменников, хотя русы и славяне Гардизи относились к одному славянскому этносу,190 но то были разные племена, жившие самостоятельной и обособленной жизнью Поэтому славяне-рабы у русов —то же самое, что, скажем, анты-рабы у склавинов, или склавины-рабы у антов. Иначе, это рабы внешнего происхождения, попавшие в полон и обращенные в рабство на стороне, т. е. за пределами своего родного племени.
